Едоки Картофеля Ван Гог

Ван Гог считал картину Едоки картофеля лучшим своим произведением. Картина «Едоки картофеля» является одним из самых известных произведений Ван Гога. Едоки картофеля — была картиной начинающего художника Ван Гога.

Сюжет фантастической повести Севера Гансовского «Винсент Ван Гог» и фильма «Визит к Ван Гогу» снятого по её мотивам построен вокруг кражи «Едоков картофеля» путешественником во времени, позже раскаявшимся и вернувшим картину.

Описание картины Ван Гога Едоки картофеля

Пусть даже он найдет ее плохой. Так или иначе, отцу стало невмоготу разговаривать с сыном. Я решил выбрать второе и притом с таким восторгом, словно возвращаюсь из изгнания. Теперь его волновали важные технические проблемы. Можно сказать, что в то лето 1884 года Ван Гог открыл для себя живопись. «Цвет сам по себе что-то выражает, от этого никуда не уйдешь и надо это использовать все, что прекрасно, воистину прекрасно, непременно также правдиво», — писал он Тео, провозглашая мысли, от которых не отказались бы даже гностики.

«Я был бы в отчаянии, – уверяет он, – будь мои фигуры хороши Я не хочу, чтобы они были академически правильны Если сфотографировать человека, который копает землю, то на снимке он не будет копать». Может быть, вернуться в Дренте. Он преисполнен решимости жить самостоятельно – согласно своим убеждениям. Однако, добавил он, я нипочем не желал бы избежать этой ошибки. Но он жестоко ошибался.

Винсент с первых же слов затронул здесь самую суть вопроса. Это так но не нужно смешивать предмет изображения с предметом любви, – то, что художник истинно любит, определяет собой его «как», его подход к любому предмету. Страдание свято. Этот розовый — заглушенный цвет, полученный в результате сочетания красного с зеленым. – Непосредственность впечатления при этом полностью сохранена и передается зрителю. «Я не могу принимать в расчет, что думают о моей работе люди я должен идти вперед – вот о чем мне следует думать Если я теперь ничего не стою, то и потом ничего не буду стоить но, если я буду чегото стоить потом, значит, я и сейчас уже стою чегото, – упрямо повторял он, – так как пшеница есть пшеница, даже если горожане поначалу принимают ее за траву».

Картина Едоки картофеля, Винсент Ван Гог, 1885 – описание

Винсент стал мастером своего дела. В мае Винсент завершил свою картину. И какая чудесная стремительность. Может быть, вернуться в Дренте.

Даже изобразил двух женщин, копающих картофель. «Но это трудно осуществить». На тот момент он еще находился в поиске своей манеры. Дает жизнь.

Показывайте всем мои рисунки, – просил он Ван Раппар-да. Нет. Он испытывает таинственное влечение к цвету. Скудость вещи — непременное условие ее одушевленности. Он стушевался и, надо сказать, без особого труда.

17 фирм из Узбекистана планируют закупать семенной картофель в Киргизии

Подобное заявление, право, способно обескуражить кого угодно. Таков закон внезапного контраста, который отчасти уже широко использовал Делакруа.

Старые мастера пользовались подобной штукой. В начале своей работы он пользовался локальным цветом иными словами, пытался достоверно передать на холсте предметы в присущем им цвете. На одном из последних холстов Винсента – натюрморте – изображены в символическом соседстве Библия, раскрытая на 53й главе книги пророка Исайи и «Радость жизни», роман Золя, вышедший всего год назад.

Его невольно влекло к Винсенту и он снова поехал в Нюэнен. Разве они не наглядное олицетворение, глубоко поэтический символ семейного очага.

Мы слышим стон, вырвавшийся из самых глубин души Винсента, безрассудный трагический укор: «Да, деньги ты можешь мне дать, но ты не дашь мне жену, ребенка, работу». Грубым формам сопутствуют мрачные тона: глинистый коричневый, грязноватая охра, оливковый зеленый, берлинская лазурь, почти переходящая в черный «Цвета черного мыла» – по меткому замечанию Юлиуса МайерГрефе. Откуда ему знать, что его сын – Ван Гог.

Его органически отталкивало все связанное с «высшим обществом», с гостиными, нарядными дамами изысканными манерами, «лакированными ботинками» и так же органически притягивали все атрибуты жизни низших классов, «людей в деревянных башмаках». Он завидует Гаварни, который «выпекал до шести рисунков в день» и с восхищением цитирует слова Уистлера: «Да, я сделал это за два часа, но я трудился много лет, чтобы научиться делать это за два часа».

Но при всем этом мужество мое, а, возможно, также и силы скорей окрепли, нежели ослабели. В этом мире все случайно, неповторимо и невозвратимо.

«Думаю, что, даже если я захочу и сумею чему-то научиться у других, даже если я позаимствую у них кое-какие технические приемы, все равно я всегда буду смотреть на мир собственными глазами и обладать собственным видением». Только в труде его раненая душа забывала о жизненной пытке. Но при всем этом мужество мое, а, возможно, также и силы скорей окрепли, нежели ослабели. Всегда и за все надо платить. Своим величайшим учителем, «самым современным из художников», он по-прежнему считал Милле: «Милле – это отец Милле иными словами советник и наставник молодых художников во всех областях». О нем все время ходили сплетни, недобрые толки.

Жерико и Гро, пояснил он, научились у греков первым делом выражать массы контура (почти всегда в форме яйца) и выводить все дальнейшее из расположения и соотношения этих овалов). Но Марго (судя по всему, наделенная крайне хрупкой нервной конституцией) не примирилась с этим отказом. надеяться, что когда-либо вкусит нормальную жизнь. — представить его как нечто абсолютно естественное. Винсент ощупью продвигался вперед.

Это висячая керосиновая лампа. Причинив ему острую боль, она глубоко омрачила его настроение. Неизменно угрюмый, он лишь ненадолго заходил в пасторский дом. «Я не могу принимать в расчет, что думают о моей работе люди я должен идти вперед — вот о чем мне следует думать Если я теперь ничего не стою, то и потом ничего не буду стоить но, если я буду чего-то стоить потом, значит, я и сейчас уже стою чего-то, — упрямо повторял он, — так как пшеница есть пшеница, даже если горожане поначалу принимают ее за траву». Жерико и Гро, пояснил он, научились у греков первым делом выражать массы контура (почти всегда в форме яйца) и выводить все дальнейшее из расположения и соотношения этих овалов». Оставшись без моделей, Винсент начал писать натюрморты.

Этого он и сам не знал. Дом стоял в саду, среди деревьев. Он испытывает таинственное влечение к цвету.

«Будь у него много таких же прекрасных вещей, как лист, который я недавно обнаружил — Пять возрастов пьяницы или фигура старика под каштаном, о которой я недавно тебе рассказывал, — право, нам всем следовало бы пойти к нему на выучку», — писал он Тео в конце 1882 года. Убежденный в своей правоте человек наконец-то уверенно зашагал к светлой и ясной цели. Он испытывает таинственное влечение к цвету.

Я намерен и впредь поступать таким же образом. «Но это трудно осуществить». Он должен отождествить себя со своими персонажами (крестьянами), растворить себя в них, чтобы усвоить себе их взгляд на мир, привычки, особенности психики. Винсент с первых же слов затронул здесь самую суть вопроса.

Откуда ему знать, что его сын — Ван Гог. Семейные беды еще больше сблизили братьев. Пройти мимо этого решающего пристрастия Ван Гога – значило бы абсолютно не понять его творчества.

И Винсент снова остался один. Брата Тео, приехавшего на похороны, Винсент настойчиво убеждал взять его с собой в Париж.

Описание картины «Едоки картофеля»

Это не античность, а ренессанс – сказал Делакруа. Но при всем этом мужество мое, а, возможно, также и силы скорей окрепли, нежели ослабели.

Ее поместили в утрехтскую клинику. Техника – не риторика, она должна выражать личность художника. Винсент продолжал писать – натюрморты, птичьи гнезда, кое-какие пейзажи. Инстинкт вел его вперед с поистине волшебной безошибочностью.

В первой книге его особенно поразила следующая, весьма характерная история. «Но здесь, в Голландии, – признавался Винсент, – нам трудно понять, что такое в действительности импрессионизм». Прошло время колебаний, сомнений, вопросов.

Винсент внимательно изучил два произведения Шарля Блана: «Художники моего времени» и «Грамматика рисовального искусства». Вот чего он стремился достичь в своей картине «Едоки картофеля», выдержанной в бурых и зеленоватых тонах, которую он неустанно писал и переписывал, преображая изменяя зримую реальность с тем, чтобы полнее передать ее сущность, как он ее видел и в особенности как он ее ощущал. Куда важнее другое — обвинения Ван Раппарда по части искусства живописи. Родственники Марго тут же расстроили эти планы – такой скандал допустить было нельзя. С тех пор Винсент часто виделся с Керссемакерсом.

Я не хочу, чтобы они были академически правильны. Винсента корили за то, что он не зарабатывает денег.

Ван Гог: описание картины «Едоки картофеля»

Скоро учение будет завершено – уже теперь он рисовал с удивительной легкостью. С тех пор Винсент часто виделся с Керссемакерсом. Его сначала поместили в больницу, а после буйного припадка – в палату для умалишенных. «У Хальса по меньшей мере двадцать семь черных тонов».

До этого еще очень далеко. «Вы ничего не говорите мне о технике, — писал он ему в своем первом письме — Снова повторяю Вам: сопоставьте привычное значение, которое все чаще придают этому слову, с его истинным значением Я попросту утверждаю одно: правильно выписать фигуру однообразными и заученными мазками в соответствии с академическими рецептами — это не отвечает настоятельным требованиям эпохи в сфере изобразительного искусства». Ван Раппард писал прядильщиц, этюды женских голов, Винсент – «аллею тополей с желтыми осенними листьями, где солнце кладет на землю среди опавшей листвы ослепительные пятна, чередующиеся с тенью, отбрасываемой стволами деревьев». Теперь он снова ощутил потребность сопоставить свое творчество с работами великих мастеров искусства испросить у них немого совета.

Я готов признать, что было бы безумием и глупостью работать в той же манере и впредь, но не соглашусь с тем, будто бы я понапрасну тратил время и силы. Теперь его волновали важные технические проблемы. Нет, скорее всего, нет. В этом большом поселке, насчитывавшем около двух тысяч жителей, было совсем немного протестантов, едва ли более сотни, но «славный пастор» снискал всеобщее расположение, как некогда в Зюндерте и Эттене. Что поделаешь. Ему удалось запечатлеть всю беспросветность каждого их дня. Судя по всему, он не слишком надеялся на это.

Винсент Ван Гог – Едоки картофеля

Если в хлеву пахнет навозом, прекрасно. Винсент провел в Амстердаме три дня. Винсент неизменно старался убедить в этом брата и самого себя. Он сделал также много эскизов – вариантов общей композиции, – и в мае 1885 года «Едоки картофеля» были закончены.

Этого он и сам не знал. Но в глубине души — да, он не отрицает — все это ему, в общем, «довольно безразлично» и он «готов к тому», что, возможно, «не добьется никакого непосредственного результата». До последнего времени Винсент стремился постичь секреты техники, теперь же он поставил перед собой более сложную задачу: «Наше творчество должно быть настолько изощренным, чтобы казаться наивным, – от него не должно разить талантом». Винсент вспоминал слова Херкомера, которые тот произнес, открывая свою школу живописи: «Мне важно выпестовать индивидуальные таланты, а не воспитать последователей доктрины Херкомера». Все это только на пользу.

Скоро учение будет завершено – уже теперь он рисовал с удивительной легкостью. Братская привязанность Тео. Съездив в Утрехт, он беседовал там с врачом клиники. Винсент вспоминал слова Херкомера, которые тот произнес, открывая свою школу живописи: «Мне важно выпестовать индивидуальные таланты, а не воспитать последователей доктрины Херкомера». Но когда Винсент начал рассуждать о берлинской лазури изумрудной зелени и желтой охре применительно к музыке, органист перепугался: вообразив, что он имеет дело с помешанным, он отказался продолжать уроки. Причинив ему острую боль, она глубоко омрачила его настроение.

И он шел вперед гигантскими шагами. – Непосредственность впечатления при этом полностью сохранена и передается зрителю. Таким образом, все полотно звучит как бы в басовом регистре. Завтра, как и сегодня, она будет его кредо.

Едоки картофеля – 1885 Ван Гог – картины

Это не давало ему покоя. – говорил Винсент. Искусство, к которому его влечет, – это субъективное искусство экспрессивного толка. Сразу же после приезда в Нюэнен Винсент понял, как непоправим его разлад с родными. «Почему ты не продаешь своих картин. » – беспрестанно спрашивали они. Но это трудно осуществить. Винсент знает: только ожесточенным трудом, только исступленным горением и страстностью добьется он в более или менее отдаленном будущем желанной быстроты в работе.

Если хочешь добиться яркого сочетания цветов, то вторичный цвет должен соседствовать с тем первичным, который не участвовал в породившем его смешении. Винсент отказался от своей доли наследства поскольку в последние годы он был в серьезном разладе с отцом, заявил он, он не станет «ни предъявлять своих прав, ни даже притязать на то, что некогда ему принадлежало». А между тем Милле, будь он к тому времени еще жив (Он умер в 1875 году), содрогнулся бы при одном виде картин Винсента, его плотных мазков и резкой, жесткой манеры. Повторяю, я вынужден просить Вас об этом.

Описание картины Винсента ван Гога «Едоки картофеля»

Когда он приходил, то обычно ссорился с отцом. Как-то раз Шарль Блан сказал Делакруа, что «великие колористы – это те, кто не передает локального цвета» и Делакруа поспешил развить его мысль. Отсюда вывод: Львы – не обезьяны, они не подражают друг другу.

Винсента корили за то, что он не зарабатывает денег. Цвет – это поэзия. Он отчетливо знал это — как в нравственном, так и в эстетическом плане. Но, разочаровавшись в учебе, бросил занятия и в 1878 году покинул Амстердам. Вечером, взяв с собой этот холст, я отправился в Эйндховен, где живет один мой приятель, владелец довольно изящной гостиной (серые обои и мебель черная с золотом) и мы повесили там картину. Вечером, взяв с собой этот холст, я отправился в Эйндховен, где живет один мой приятель (Германе), владелец довольно изящной гостиной (серые обои и мебель черная с золотом) и мы повесили там картину.

Профессионализм сплошь и рядом обращается в штамп – неужели он этого не уразумел. Он вновь с мрачным ожесточением взялся за кисть. Так вот, никогда еще я не ощущал такой твердой уверенности, что буду делать хорошие вещи и научусь распределять цвета так, чтобы добиваться желаемого эффекта.

Он не отличался от них одеждой и образом жизни, но внутренне оставался самим собой. Осенью Винсента вновь навестил Ван Раппард. Он вконец озлобился. Но ты все равно покажи ее ему — он должен видеть, что мы упорно идем к своей цели».

Как говорят врачи, поначалу убиваешь, затем исцеляешь. Вещи живут у него своей жизнью, не менее напряженной, чем человеческая. Для чего же теперь оставаться в Нюэнене.

Его вращающихся светил, создающих эффект движения. Тео убеждает Винсента расстаться с ней. И очень важно, каково это «другое».

Ван Гог, Едоки картофеля: описание

Сразу же после приезда в Нюэнен Винсент понял, как непоправим его разлад с родными. Несмотря на все мои недостатки, сбить меня с толку не так легко, как некоторые воображают. – говорил Винсент. Винсент продолжал писать – натюрморты, птичьи гнезда, кое-какие пейзажи.

Милле и тут указал ему путь, тот самый Милле, который говорил: «Коль скоро я хожу в деревянных башмаках, я все вынесу». Но в глубине души – да, он не отрицает – все это ему, в общем, «довольно безразлично» и он «готов к тому», что, возможно, «не добьется никакого непосредственного результата». Она никоим образом — точнее, почти никоим образом — не отвлекла Винсента от его исканий. Все сомнения остались позади. Винсент не поладил также с новым пастором, пришедшим на смену его отцу.

Импорт другого картофеля Узбекистан прекратил еще в мае текущего года

Он вконец озлобился. Его сумасшествия боялись, а его картины, без сомнения, вызывали интерес.

Но Что поделаешь. » В своем исступлении Винсент накинулся даже на брата. «Нужно писать крестьян так, словно ты один из них, чувствуя и мысля, как они». Он с готовностью ответил на ее любовь вдвоем они стали строить планы женитьбы. Изображение пятерых усталых людей, которые при тусклом свете керосиновой лампы едят свой скудный ужин «теми же руками, которыми они копали землю» исполнено своеобразного величия: хочется назвать эту сцену не ужином, а трапезой. Может быть, вернуться в Дренте.

Картина «Едоки картофеля» —настоящая крестьянская картина

Невозможно всегда жить отшельником, «так как подчас чертовски трудно работать в полном отрыве от мира живописи и от художников и совсем не видеть чужих работ». Отныне всякий раз, когда он хочет написать картину, он избирает отправной точкой определенный цвет и тогда, говорит он, «я абсолютно отчетливо вижу, что должно получиться». Нет, скорее всего, нет.

Он будет писать, опираясь на помощь Тео, своего верного брата, не заботясь ни об общественных условностях, ни о настоящих или будущих доходах. Загадочность Рембрандта, виртуозность Хальса. Здесь кончается «ранний Ван Гог». Винсент вспоминал слова Херкомера, которые тот произнес, открывая свою школу живописи: Мне важно выпестовать индивидуальные таланты, а не воспитать последователей доктрины Херкомера.

1. Ван Гог – несостоявшийся пекарь
2. Человечность искусства Ван Гога
3. Словари и энциклопедии на Академике
4. Художественно-исторический музей Арт-Рисунок

Ни в коем случае. Винсент знал, чего он хочет и куда идет. Он почти не выходил из музея, без устали разглядывая картины великих мастеров.

К тому же он признавал только индивидуальную технику. Он вновь с мрачным ожесточением взялся за кисть. В мае, на радость Винсенту, к нему приехал Ван Раппард.

Однако сын его неприятно поразил жителей Нюэнена. Профессионализм сплошь и рядом обращается в штамп — неужели он этого не уразумел. Он одобрительно отнесся к работам друга – картинам и рисункам, – и это ненадолго согрело душу Винсента. С редкой преданностью ухаживал он за матерью, дневал и ночевал у ее постели.

– Возьмите, к примеру, этот тон (он показал пальцем на серую, грязную мостовую) так вот, если бы Паоло Веронезе сказали: Напишите белокурую красавицу с телом такого тона, он написал бы ее и на его картине женщина и впрямь была бы белокурой красавицей. Но делать ему на ней больше нечего. Мы слышим стон, вырвавшийся из самых глубин души Винсента, безрассудный трагический укор: «Да, деньги ты можешь мне дать, но ты не дашь мне жену, ребенка, работу». Она никоим образом – точнее, почти никоим образом – не отвлекла Винсента от его исканий. «Тот, кто хочет совершить что-либо доброе или полезное, не должен рассчитывать на всеобщее одобрение или похвалу, ни даже этого желать, напротив, ему следует ожидать сочувствия и поддержки лишь со стороны редких людей, наделенных благородным сердцем» – эту фразу Ренана, которую Винсент по памяти приводит в письме к Тео, он никогда не забывает. Керссемакерсу он дал множество полезных советов. Так или иначе, есть все основания полагать, что Винсент решил — будь что будет.

— к любым лишениям. Можно ли с уверенностью сказать, что это было именно так. Он страдал от своего одиночества, но именно в нем черпал он силу и вдохновение. Конечно, его работам присуще множество недостатков, он отнюдь не склонен это отрицать. Произошел давно назревавший его разрыв с семьей.

Дом стоял в саду, среди деревьев. Потрясенный сделанными открытиями, с каждым днем все больше, глубже осознавая их важность, Винсент невольно оглядывался назад на пройденный путь: «Изучение натуры, борьба с реальностью Не стану отрицать – годами я едва ли не тщетно, подчас с печальным итогом, брался за дело именно с этого конца». «В мае 1886 года, после отъезда его матери, – пишет Ж. Б. де ла Фай, – грузчики сложили произведения Ван Гога в ящики и оставили на хранение у колбасника города Бреды (в действительности это был краснодеревщик по фамилии Схрауэр). Затем, скопировав полотна, он вернет их Винсенту.

Вот почему можно говорить о взаимосвязи между цветами. Это программное произведение художника, он писал его с огромным увлечением и мыслил как вызов академическому искусству, вызов «чистой публике», любящей приглаженное искусство, вызов тем, кого художник ощущал «по ту сторону баррикады». Винсент неизменно старался убедить в этом брата и самого себя. Начало лета застало Винсента в процессе стремительного творческого роста.

Безуспешно. Для чего же теперь оставаться в Нюэнене.

До последнего времени Винсент стремился постичь секреты техники, теперь же он поставил перед собой более сложную задачу: «Наше творчество должно быть настолько изощренным, чтобы казаться наивным, — от него не должно разить талантом». Все это только на пользу. Вы потом измените свое мнение, – ответил тот.

Разве может их дочь выйти замуж за этого «пачкуна», за неудачника оборванца. Благодаря этой покупке было спасено все, что относится к нюэненскому периоду (точнее, все, что сохранилось от этого периода). Здесь хранится большая часть работ художника. Во время этих уроков он старался установить чисто бодлеровские параллели между нотами, музыкальными моментами и красками.

Отсюда вывод: «Львы – не обезьяны, они не подражают друг другу». С какой изощренностью он располагал цвета играя на контрасте и нюансах, варьируя оттенки. Техника — не риторика, она должна выражать личность художника. Картофель он писал картину в гамме картофеля, пыльного и нечищеного.

«Так, значит, вперед. Холст, если так можно выразиться, отстранял художника от его моделей. Отныне Винсент будет жить только живописью и для живописи. Здесь он будет лишь топтаться на месте и вянуть.

«Сероватокрасный цвет, в котором сравнительно мало красного, будет казаться более или менее красным в зависимости от соседствующих с ним цветов. Освободив крестьянские сцены от некоторых характерных деталей, создатель «Вечерней молитвы» идеализировал их, подняв на уровень обобщения, классического синтеза. Холст, если так можно выразиться, отстранял художника от его моделей. Керссемакерсу он дал множество полезных советов. «Даже если ему не понравились мои рисунки, все равно покажи ему эту картину. Я намерен и впредь поступать таким же образом.

Ван Гог снова обратился к живописи и его брат Тео (единственный, кто поддерживал Винсента на протяжении всей его нелегкой жизни) помог ему уехать в Брюссель и попробовать себя в роли слушателя Королевской академии изящных искусств. Смотрите, как хорошо. » Это было одним из его любимых выражений. Может быть, на этот раз Винсент и вправду поверил, что пришел конец его одиночеству. Если сфотографировать человека, который копает землю, то на снимке он не будет копать. Не лучше ли ему устроиться в каком-нибудь другом месте.

Ван Гог взял свои краски, холсты, мольберт, кисти и пошел к хижине де Гротов. Однако, когда церковная администрация освободила его от должности (Винсент не только читал Библию, от дирекции шахт он требовал улучшения условий для рабочих), она освободила уже сформированного внутренне художника. Не поладил он и со священником католической церкви. Все в этом мире эфемерно, преходяще и недолговечно. Благодаря ей живопись уподобляется пламени: в страстном, сокрушительном, как атака, порыве должна она схватить нестойкую преходящую красоту вещей и их сокровенный смысл, но, чтобы добиться этого, надо писать «на одном дыхании», научиться стремительности, поставить на службу цвету кисть удивительной подвижности. «Вот я и говорю, – подчеркивал он в своих письмах, – что, создавая картины, я стараюсь жить, ни о чем другом не задумываясь».

Этого он и сам не знал. «Я говорю мы, так как деньги, которые ты мне посылаешь — я знаю, они достаются тебе нелегко, — дают тебе право, если только мне удастся создать стоящую картину, считать ее наполовину твоим собственным творением». И он шел вперед гигантскими шагами.

Однако сын его неприятно поразил жителей Нюэнена. Ведь торф дает свет и тепло крестьянской хижине. Да и какой отец на месте пастора вел бы себя по-иному. Среди жителей Нюэнена он был белой вороной. В Нюэнене Винсент почти ни с кем не поддерживал отношений.

Все черным-черно вокруг него и в душе тоже. Эта утрата, по существу, завершила долгий период в жизни Винсента. «Хочу верить, – вскоре после этого писал Винсент, – что с каждым днем мои этюды все больше будут радовать тебя Теперь я совсем не могу терять время», – писал он, окончательно порвав с родными, готовый отныне во всем подчиняться Тео, на которого полностью переложил заботу о своем материальном обеспечении, готовый – какая важность.

Милле и тут указал ему путь, тот самый Милле, который говорил: «Коль скоро я хожу в деревянных башмаках, я все вынесу». Для чего же теперь оставаться в Нюэнене. «Я вполне представляю себе, что придет день, когда композиция также будет даваться мне с легкостью», – писал Винсент брату Тео Он весь захвачен сознанием того, что надо спешить.

(Это была его судьба — во всем повиноваться только личной, внутренней логике). «Я часто думаю, что крестьяне представляют собой особый мир, во многих отношениях стоящий гораздо выше цивилизованного», — писал Винсент. Тогда Жигу спросил, почему он так думает. После ссоры, разыгравшейся между ними, дело обернулось совсем плохо. Незачем даже вспоминать об этом благонравном бессилии.

Когда он приходил, то обычно ссорился с отцом. Разве может их дочь выйти замуж за этого «пачкуна», за неудачника оборванца. Видит бог, неустанно повторял он, ведь он не злоупотребляет помощью Тео. Отныне Винсент будет жить только живописью и для живописи. Своим величайшим учителем, «самым современным из художников», он по-прежнему считал Милле: «Милле — это отец Милле иными словами советник и наставник молодых художников во всех областях».

Пусть даже он найдет ее плохой. Его невольно влекло к Винсенту и он снова поехал в Нюэнен. Повинуясь первому побуждению, он вернул Ван Раппарду его письмо «с почтительным приветом». Он окажется очень далеко от слащавости известной картины Милле «Анжелюс».

Все позабыли о них, в том числе и сам художник и позднее они были проданы старьевщику, который сжег часть этих, работ, сочтя, что они лишены какой бы то ни было ценности.

Винсент жаловался: «Предоставляю вам судить, как приятна повседневная жизнь, когда сталкиваешься с такими вещами». Наконец-то картина смогла вместить нечто большее – то, что художник искал в этих краях. Загадочность Рембрандта, виртуозность Хальса.

Винсент сердился, мечтал как можно скорее убраться отсюда. Винсента угнетал Нюэнен, где теперь работать ему было невмоготу. Никогда еще он не был озабочен таким множеством технических вопросов. Оставшись без моделей, Винсент начал писать натюрморты.

Отсюда вывод: «Львы — не обезьяны, они не подражают друг другу». Я готов признать, что было бы безумием и глупостью работать в той же манере и впредь, но не соглашусь с тем, будто бы я понапрасну тратил время и силы». В романе Дмитрия Бавильского этюд к картине стал иллюстрацией переживаний и стремлений главных героев: «Особой репутацией пользовался зал без привычной уже, казалось бы, цифры. Куда важнее другое – обвинения Ван Раппарда по части искусства живописи. Убежденный в своей правоте человек наконец-то уверенно зашагал к светлой и ясной цели.

Винсент продолжал писать — натюрморты, птичьи гнезда, кое-какие пейзажи. Семейные беды еще больше сблизили братьев. Вот тогда и произошел этот знаменитый инцидент. Винсента угнетал Нюэнен, где теперь работать ему было невмоготу. Винсент согласен с Тео, сказавшим ему: «Когда горожане пишут крестьян, они у них походят на жителей парижских окраин, даже если все фигуры безупречно выписаны». Природа открылась ему, позволив заглянуть в свою душу. Все то, что Винсент признавал с ворчливым прямодушием, растерянно и наивно, понимая, что такова его участь, отец, мать, братья, сестры, соседи облекали в самые пошлые, обыденные слова.

Начало лета застало Винсента в процессе стремительного творческого роста. – Возьмите, к примеру, этот тон (он показал пальцем на серую, грязную мостовую) так вот, если бы Паоло Веронезе сказали: Напишите белокурую красавицу с телом такого тона, он написал бы ее и на его картине женщина и впрямь была бы белокурой красавицей». Раз ей мешают соединить свою жизнь с любимым человеком, она примет яд. И она выполнила свое намерение, не сумев, однако, себя убить. В Нюэнене Винсент почти ни с кем не поддерживал отношений.

Какой огромный путь пройден со времени его первых опытов, этих рабских, унылых копий действительности. Он даже сказал ему об этом. «Все это надо прочно освоить. » — говорил Винсент. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом.

Это «вялая, равнодушная дружба». И тем не менее я думаю: даже если я и впредь стану создавать произведения, в которых можно будет – при критическом к ним отношении – обнаружить такие ошибки, все же мои картины будут жить собственной жизнью и иметь право на существование, что, несомненно, перекроет их недостатки, особенно в глазах людей, которые сумеют оценить их характер и дух.

Но поскольку картина взволновала его, я подарил ее ему и он принял ее, как я того хотел, без лишних слов, сказав мне только, что «эта штука чертовски хороша»». Вот так и родилась великолепная картина «Едоки картофеля». Хальс осуществил мечту Винсента, «четко заявить свой сюжет сразу, за счет максимального напряжения всех сил ума».

Ван Гога очень волновала эта тема. Да и какой отец на месте пастора вел бы себя по-иному. Если Винсент так остро реагировал на нападки Ван Раппарда («Порой мне кажется, – гласит его душераздирающее признание, – что поднимают руку на меня самого, настолько я связан с моим творчеством, настолько мои убеждения – часть меня самого») и если ему не всегда удается – он и это признает – сохранять спокойствие, то потому только, что суждения, высказанные Ван Раппардом, на взгляд Ван Гога, могли исходить лишь «от невыносимо педантичного человека, верного питомца академии», от человека, абсолютно неспособного понять истинный смысл его творчества, направления, которое он избрал.

То и дело вспыхивали ссоры. Он продолжал: Взглянитека сюда – и, нарисовав на клочке бумаги несколько овалов, соединил их между собой еле заметными черточками и в результате получился конь, вставший на дыбы исполненный жизни и стремительности. И тут его осенило. Женщина, воспылавшая к нему нежным чувством, — это было нечто новое для Ван Гога.

«Пачкун» с каждым днем вызывал в Нюэнене все большую настороженность. Мгновение, которое проходит, уже ушло от тебя навсегда. Так, значит, вперед. Он вконец озлобился. «Больше всего я хочу научиться допускать такие неточности и погрешности против правил, такие видоизменения и искажения действительности, чтобы в результате получилась — да, если хотите, — ложь, но более правдивая, чем любая буквальная правда». Возможно, я даже покину свою мастерскую и поселюсь в какой-нибудь хижине, чтобы уже не слышать и не видеть тех, кто именует себя «культурными людьми»».

Вечером, взяв с собой этот холст, я отправился в Эйндховен, где живет один мой приятель Германс., владелец довольно изящной гостиной (серые обои и мебель черная с золотом) и мы повесили там картину. Художник, стоя у холста, не отгораживается от своих моделей. Личность художника жаждет раздвинуть свои границы через нечто «другое», находящееся вне его «я», но ему созвучное.

К тому же он признавал только индивидуальную технику. Винсента презирали и третировали, как никогда раньше.

Лев Толстой говорил там, что между классами современного общества – зияющая пропасть жизнь господская, с науками искусствами, «влюбленьями», как бы вовсе не существует для крестьян, а господам жизнь крестьян, с ее трудами и со всеми ее интересами, представляется удручающе однообразной и темной. Послушайте, дружище, вещь эта довольно хороша, но она сделана с линии, а античные художники шли от объемов (от массы или ядра). Трудно вообразить более трагический контраст. Нет, скорее всего, нет. Шахтеры любили его, но считали чужим. – к любым лишениям.

«Никогда еще не было в моей жизни года, который начинался бы так мрачно», – писал Винсент в начале января. Незачем даже вспоминать об этом «благонравном бессилии».

Никогда еще он не был озабочен таким множеством технических вопросов. Художник должен быть художником и ничем больше. Особенностью крестьянской психики Ван Гог считал очеловечивание вещей.

Вещи нужно писать не такими, какие они есть, а такими, какими их ощущаешь и притом писать в движении, писать «действие ради действия», как поступали Домье и Делакруа, не боявшиеся «произвольных пропорций» – такой анатомии и структуры, которую осудили бы «академики». «Моя палитра оттаяла, – констатировал он.

– Мой долг – искать случая и использовать всякую возможность для продажи моих работ. История с Марго никак, точнее, почти никак не отразилась на его работе. Он страдал от своего одиночества, но именно в нем черпал он силу и вдохновение. (Этот колорит — дань Ван Гога собственному будущему, высветленной палитре). Однако сын его неприятно поразил жителей Нюэнена.

То и дело вспыхивали ссоры. Тогда Жигу спросил, почему он так думает. Когда он приходил, то обычно ссорился с отцом. «Будь у него много таких же прекрасных вещей, как лист, который я недавно обнаружил – Пять возрастов пьяницы или фигура старика под каштаном, о которой я недавно тебе рассказывал, – право, нам всем следовало бы пойти к нему на выучку», – писал он Тео в конце 1882 года. «Едоки картофеля» стала первой крупной картиной, написанной в так называемый «нюэненский» период (по нидерландскому селению Нюэнен, где проживали родители художника).

До этого еще очень далеко. Винсент неизменно старался убедить в этом брата и самого себя. Большую часть картин приобрел бредский портной господин Маувен. В Боринаж он попал в должности протестантского проповедника.

Хроническое отравление дигиталисом в ряде случаев может сделать мир для больного желтым, как и в случае с Ван Гогом, который, должно быть, видел желтые круги вокруг звезд – как на знаменитой картине «Звездная ночь» (которую он написал в 1889-м в психиатрической лечебнице) и ряде других полотен. Профессионализм сплошь и рядом обращается в штамп – неужели он этого не уразумел.

Эфемерная и трагическая идиллия. Ван Раппард писал прядильщиц, этюды женских голов, Винсент — «аллею тополей с желтыми осенними листьями, где солнце кладет на землю среди опавшей листвы ослепительные пятна, чередующиеся с тенью, отбрасываемой стволами деревьев». «Почему ты не продаешь своих картин. » — беспрестанно спрашивали они.

«Я был бы в отчаянии, — уверяет он, — будь мои фигуры хороши Я не хочу, чтобы они были академически правильны Если сфотографировать человека, который копает землю, то на снимке он не будет копать». Снимки, сделанные из космоса, подтверждают фотографическое сходство водяных вихрей в мировом океане с ночным небом Ван Гога. «Вы ничего не говорите мне о технике, – писал он ему в своем первом письме – Снова повторяю Вам: сопоставьте привычное значение, которое все чаще придают этому слову, с его истинным значением Я попросту утверждаю одно: правильно выписать фигуру однообразными и заученными мазками в соответствии с академическими рецептами – это не отвечает настоятельным требованиям эпохи в сфере изобразительного искусства». Этот розовый – заглушенный цвет, полученный в результате сочетания красного с зеленым. Эта милая женщина, принадлежавшая к одному из самых состоятельных семейств Нюэнена, увлеклась Винсентом.

Винсент был более философ, чем это принято думать. Но Марго (судя по всему, наделенная крайне хрупкой нервной конституцией) не примирилась с этим отказом. Он же запальчиво возражал: «Я был бы в отчаянии, если бы мои фигуры были правильными я нахожу великолепными фигуры Микеланджело, хотя ноги у них, несомненно, чересчур длинны, а бедра и зад чересчур широки Милле и Лермит являются для меня подлинными художниками по той причине, что они пишут вещи не такими, как они выглядят, если сухо и аналитически копировать их, а так, как они, Милле, Лермит, Микеланджело, чувствуют их». Съездив в Утрехт, он беседовал там с врачом клиники. Керссе-макерсу он дал множество полезных советов. Она никоим образом – точнее, почти никоим образом – не отвлекла Винсента от его исканий.

Подобное заявление, право, способно обескуражить кого угодно. С восхищением и страхом смотрел художник на Винсента, человека, беззаветно преданного искусству, который питался одним лишь хлебом и сыром («Это не портится в дороге», – шутил Винсент) и, вечно голодный, готовился и впредь жить в нищете. Уставшие (крестьяне вообще редко едят отдохнувшими), они безрадостно, но и спокойно поедают свой бедный ужин, ведя неспешный разговор.

Винсент знал, чего он хочет и куда идет. Причинив ему острую боль, она глубоко омрачила его настроение. С восхищением и страхом смотрел художник на Винсента, человека, беззаветно преданного искусству, который питался одним лишь хлебом и сыром («Это не портится в дороге», — шутил Винсент) и, вечно голодный, готовился и впредь жить в нищете. Сходя с поезда в Хелмонде, куда она ездила за покупками, мать упала, сломав правое бедро.

Кругом все черным-черно. На сей предмет он заручился адресами шести торговцев картинами. Чем скорей я уеду отсюда, тем будет лучше. Напротив, вплоть до самого последнего времени я ничего другого и не встречал.

Холст, если так можно выразиться, отстранял художника от его моделей. Его часто называют «сумасшедшим художником», приводят в подтверждение спутанные и навязчивые мысли, галлюцинации и припадки безумия, преследовавшие его всю жизнь. Жители поселка смеялись при одном появлении «пачкуна», этого неудачника, который без зазрения совести жил на средства своих родных. Винсент провел в Амстердаме три дня. Может, это и совпадение, но оно возвращает специалистов к изучению великого безумца. Табак, как он утверждал, действовал на него успокаивающе. К последним Винсент питал истинную страсть. Винсент возвратился из Амстердама, воодушевленный всем, что увидел нет, он не ошибся, он на верном пути: «Некоторые художники, которых я знаю, но не хочу называть, неустанно бряцают тем, что они зовут техникой на мой взгляд, как раз они обладают слабой техникой». Художник, стоя у холста, не отгораживается от своих моделей.

Он должен бежать от этих унылых степей. Неточности, а подчас и огрехи. Винсент отказался от своей доли наследства поскольку в последние годы он был в серьезном разладе с отцом, заявил он, он не станет «ни предъявлять своих прав, ни даже притязать на то, что некогда ему принадлежало». В том, что художник смотрит на мир глазами своих персонажей. Неизменно угрюмый, он лишь ненадолго заходил в пасторский дом. Искусство, к которому его влечет, — это субъективное искусство экспрессивного толка.

Однако, – тут же добавлял он, – не утруждайте себя сверх меры: ничего не форсируйте. Есть в картине и другой контраст – фона с передним планом: первый – нейтрального цвета, полученный от добавления оранжевого к синему, другой – того же нейтрального цвета, слегка видоизмененного добавлением небольшого количества желтого». Винсент торопился уехать. Подобная концепция красоты абсолютно чужда Винсенту.

То же относится к синему и желтому. Страдание свято. Напротив, вплоть до самого последнего времени я ничего другого и не встречал. Все чернымчерно вокруг него и в душе тоже.

В это же самое время, когда никому не ведомый голландский художник писал свою картину – вызов и обвинение «цивилизованным людям», в далекой России всемирно известный писатель писал трактат «Что такое искусство» – с тем же вызовом, тем же обвинением. Рисунки Ван Гога боринажского периода почти все потеряны. Достаточно добавить к тому или иному цвету каплю желтого, чтобы он начал казаться яркожелтым, очутившись посреди лилового или сиреневого или же рядом с ними».

Он с готовностью ответил на ее любовь вдвоем они стали строить планы женитьбы. Он стушевался и, надо сказать, без особого труда. «Старые мастера пользовались подобной штукой. В поисках сюжетов для картин они вместе бродили по окрестностям. Он качал головой: «Эти болваны из Нюэнена, видя, как я брожу по вересковой пустоши, говорят, что я спятил, но меня это не трогает».

«Как-никак мы пришли в этот мир не для того, чтобы наслаждаться жизнью и не обязательно нам жить лучше других». «Здесь я только писал и писал без устали, чтобы научиться писать». Но Марго (судя по всему, наделенная крайне хрупкой нервной конституцией) не примирилась с этим отказом.

Эта утрата, по существу, завершила долгий период в жизни Винсента. Отныне Винсент будет жить только живописью и для живописи. Есть нечто необыкновенное, – писал он Тео, – в ощущении, что ты должен ринуться в огонь. Почему ты не продаешь своих картин. Так что же, отказаться от мечты, забыть свои волшебные эксперименты в области цвета и рисовать «правильные» картины для обывателей. Пачкун с каждым днем вызывал в Нюэнене все большую настороженность.

Можно ли с уверенностью сказать, что это было именно так. Все сомнения остались позади. – принять предначертание судьбы. Скоро учение будет завершено —уже теперь он рисовал с удивительной легкостью. — Непосредственность впечатления при этом полностью сохранена и передается зрителю.

Это было одним из его любимых выражений. «Я говорю мы, так как деньги, которые ты мне посылаешь – я знаю, они достаются тебе нелегко, – дают тебе право, если только мне удастся создать стоящую картину, считать ее наполовину твоим собственным творением». Картина – самостоятельное целое, в ней не просто соседствуют цвета с не зависящим друг от друга эффектом это симбиоз цветовых сочетаний. Я горю желанием видеть картины Рубенса.

– В сущности, ты даже не пытался этого сделать. Кругом все чернымчерно.

«Думаю, что через год при условии, что еще весь этот год буду писать много и без перерыва, я еще больше изменю мою манеру и цвет, который, по всей вероятности, станет еще темнее», – говорил он. «Тот, кто хочет совершить что-либо доброе или полезное, не должен рассчитывать на всеобщее одобрение или похвалу, ни даже этого желать, напротив, ему следует ожидать сочувствия и поддержки лишь со стороны редких людей, наделенных благородным сердцем» — эту фразу Ренана, которую Винсент по памяти приводит в письме к Тео, он никогда не забывает. «Надо радоваться, когда у тебя есть еда и питье, крыша над головой и одежда, короче надо удовлетворяться тем, чем располагают крестьяне».

Этот возглас словно вырвался из самого сердца Винсента. Пожилая женщина справа разливает в чашки черный кофе. И она выполнила свое намерение, не сумев, однако, себя убить. Но понимает ли Ван Раппард смысл всех его исканий.

Он завидует Гаварни, который «выпекал до шести рисунков в день» и с восхищением цитирует слова Уистлера: «Да, я сделал это за два часа, но я трудился много лет, чтобы научиться делать это за два часа». Страдание свято. «Здесь я только писал и писал без устали, чтобы научиться писать». Светлые краски. Он отождествляет себя с ними. Но ты все равно покажи ее ему – он должен видеть, что мы упорно идем к своей цели.

Бедность художника (вообще его социальную отчужденность) он считал не столько печальной необходимостью (следствием внешних условий), сколько необходимым долгом. Винсент знал, чего он хочет и куда идет. «Старые мастера пользовались подобной штукой. Художник, стоя у холста, не отгораживается от своих моделей. Женщина, воспылавшая к нему нежным чувством, – это было нечто новое для Ван Гога. Он хотел писать правдивые картины – не те, которые ждет от него публика. Но теперь можно предполагать, что исступленно заполняя дни работой, он стремился завершить свой период учения. Грубым формам сопутствуют мрачные тона: глинистый коричневый, грязноватая охра, оливковый зеленый, берлинская лазурь, почти переходящая в черный (Цвета черного мыла – по меткому замечанию Юлиуса Манер-Грефе).

Не лучше ли ему устроиться в каком-нибудь другом месте. Винсент возобновил работу над «Едоками картофеля» и одновременно начал новую серию крестьянских портретов, отличающихся еще большей характерностью, чем прежние. Германе предполагал разместить в них картины религиозного содержания вроде «Тайной вечери», «по эскизу рисунка, выполненного в современном готическом стиле». Наперекор традиции Ван Гог лишает трапезу какой-либо священной окраски. Отныне всякий раз, когда он хочет написать картину, он избирает отправной точкой определенный цвет и тогда, говорит он, «я абсолютно отчетливо вижу, что должно получиться».

В мае, на радость Винсенту, к нему приехал Ван Раппард. Судя по всему, он не слишком надеялся на это. «Так, значит, вперед. Именно в этот период проявилось всё своеобразие художественной манеры Ван Гога. О нем все время ходили сплетни, недобрые толки. Мысль его ежеминутно возвращалась к ним. Они беседовали об импрессионизме, о котором не раз в своих письмах рассказывал Винсенту Тео.

Винсент привык встречать повсюду непонимание: он настолько привык «выслушивать брань, что она больше не производит впечатления» и никаким новым наветам уже не поколебать его веры. Теперь Винсент одерживал один успех за другим. Он жаждал проповедовать, мечтал нести людям слово Божье, после миссионерской школы он буквально вынудил церковное начальство послать его в нищий шахтерский Боринаж. С той и другой стороны были брошены резкие слова.

И тут бывший проповедник из Боринажа явил пример самоотверженности, вызвавшей в Нюэнене всеобщее восхищение. Художнику они говорили, что он «не должен заводить близкие отношения с людьми не его круга», а своим прихожанам – чтобы они не смели ему позировать. Как говорят врачи, «поначалу убиваешь, затем исцеляешь».

Только в труде его раненая душа забывала о жизненной пытке. Винсент ощупью продвигался вперед. Но ты все равно покажи ее ему – он должен видеть, что мы упорно идем к своей цели». В октябре Винсент целую неделю писал натюрморты в доме Германса используя в качестве моделей «самые красивые вещи» из его коллекции. Винсент будет писать картины. Большую часть картин приобрел бредский портной господин Маувен.

Разве может их дочь выйти замуж за этого пачкуна, за неудачника оборванца. Он даже не показался на глаза родственникам, съехавшимся на похороны в Нюэнен, а когда встал вопрос о наследстве, попросту заявил родным, что его взгляды на жизнь «слишком сильно отличаются от их взглядов, чтобы можно было о чемнибудь договориться». Sorrow is better than joy. Откуда ему знать, что его сын – Ван Гог. Его судьба определена иначе. «Вы потом измените свое мнение», – ответил тот. У Хальса по меньшей мере двадцать семь черных тонов. «Цвет сам по себе что-то выражает, от этого никуда не уйдешь и надо это использовать все, что прекрасно, воистину прекрасно, непременно также правдиво», – писал он Тео, провозглашая мысли, от которых не отказались бы даже гностики.

«Это стремительность кисти дает такой мощный эффект, – прочитал он в статье о Гейнсборо. Осенью Винсента вновь навестил Ван Раппард. Винсент возвратился из Амстердама, воодушевленный всем, что увидел нет, он не ошибся, он на верном пути: «Некоторые художники, которых я знаю, но не хочу называть, неустанно бряцают тем, что они зовут техникой на мой взгляд, как раз они обладают слабой техникой». Никогда. Художника начал работать над картиной после смерти отца. Разве они не наглядное олицетворение, глубоко поэтический символ семейного очага.

Очеловечивание вещей он поставил во главу угла в своей работе. «Пусть Ваше искусство освещает путь людям, в этом, как я полагаю, состоит долг каждого художника», – писал он Ван Раппарду. Надо заставить обыденное служить выражению прекрасного (Запись на полях рисунка), – говорил Милле.

Он вновь с мрачным ожесточением взялся за кисть. Один из пастырей даже пообещал прихожанам деньги, если они не дадут себя рисовать, «но они мужественно ответили, что предпочитают зарабатывать у меня, чем клянчить у него». Крестьяне на его портретах – к январю он уже успел написать тридцать голов – гнетущим животным выражением лиц напоминают жителей Боринажа: у тех и других тяжелые лица с грубыми чертами, узкие лбы, широкие носы, резко очерченные скулы, толстые губы, челюсти, выдающиеся вперед. Можно сказать, что в то лето 1884 года Ван Гог открыл для себя живопись. Произошел давно назревавший его разрыв с семьей. Природа открылась ему, позволив заглянуть в свою душу. Прошло время колебаний, сомнений, вопросов.

Благодаря ей живопись уподобляется пламени: в страстном, сокрушительном, как атака, порыве должна она схватить нестойкую преходящую красоту вещей и их сокровенный смысл, но, чтобы добиться этого, надо писать «на одном дыхании», научиться стремительности, поставить на службу цвету кисть удивительной подвижности. Он писал картофелины, которым силился придать объемность: «иными словами, передать их качество так, чтобы картофелины превратились в массы, обладающие весом и плотностью, которую мы ощутили бы, если бы, скажем, попытались их подбросить», картофелины коричневые и черные, один вид которых навевал глубокую грусть. Цвет – это поэзия. С той и другой стороны были брошены резкие слова. «Хочу верить, — вскоре после этого писал Винсент, — что с каждым днем мои этюды все больше будут радовать тебя Теперь я совсем не могу терять время», — писал он, окончательно порвав с родными, готовый отныне во всем подчиняться Тео, на которого полностью переложил заботу о своем материальном обеспечении, готовый — какая важность. Винсент оборудовал себе временную мастерскую в чулане прачечной, пристроенной к дому. Тот, кто хочет совершить что-либо доброе или полезное, не должен рассчитывать на всеобщее одобрение или похвалу, ни даже этого желать, напротив, ему следует ожидать сочувствия и поддержки лишь со стороны редких людей, наделенных благородным сердцем – эту фразу Ренана, которую Винсент по памяти приводит в письме к Тео, он никогда не забывает.

Винсент согласен с Тео, сказавшим ему: «Когда горожане пишут крестьян, они у них походят на жителей парижских окраин, даже если все фигуры безупречно выписаны». – представить его как нечто абсолютно естественное. В первой книге его особенно поразила следующая, весьма характерная история.

Он даже сказал ему об этом. Здесь он будет лишь топтаться на месте и вянуть. Винсент будет писать картины. Он страдал от своего одиночества, но именно в нем черпал он силу и вдохновение. И все же инстинктивно стремясь к той же цели, он шел к ней вслепую.

Вдвоем они много работали. «Нужно писать крестьян так, словно ты один из них, чувствуя и мысля, как они». «Моя палитра оттаяла, — констатировал он. — Мои этюды имеют для меня один-единственный смысл, — это своего рода ежедневная гимнастика, помогающая по желанию усиливать или ослаблять тона». Подавленный печалью этого края, он, как никогда, страшился своей участи. Винсента презирали и третировали, как никогда раньше.

Может быть, на этот раз Винсент и вправду поверил, что пришел конец его одиночеству. «Едоки картофеля» — это прощание с родиной исполненное горечи и поэзии. Милле запечатлел, увековечил жизнь в момент редчайшего совершенства, схваченного благодаря кропотливой работе мысли, перемещающей и организующей элементы реальности согласно системе, выработанной разумом в итоге долгих размышлений.

Окончательно охладев к работе, молодой Ван Гог был уволен. Судя по всему, он не слишком надеялся на это. Да что там. И он шел вперед гигантскими шагами. «Это стремительность кисти дает такой мощный эффект, — прочитал он в статье о Гейнсборо. Чего он добивался.

Никогда еще он не был озабочен таким множеством технических вопросов. Не лучше ли ему устроиться в какомнибудь другом месте. И все же инстинктивно стремясь к той же цели, он шел к ней вслепую. Вот оно теперь он был уверен, что крестьяне никогда не умрут.

Дрожь нетерпения била Винсента. Сам процесс работы над «Едоками картофеля» обернулся своеобразным актом социальной борьбы, хотя это странно звучит по отношению к такому мирному и сосредоточенному делу, как писание картины. Затем, скопировав полотна, он вернет их Винсенту. Винсента захлестнуло безграничное отчаяние.

«Спорить с ними бесполезно», — писал он Тео, вынужденному выслушивать жалобы обеих сторон, так как родители также сетовали: «Винсент с каждым днем становится нам все более чужим. Убежденный в своей правоте человек наконецто уверенно зашагал к светлой и ясной цели. Гоген уехал, Тео Ван Гог, напротив, стал ухаживать за братом. – принять предначертание судьбы. Не поладил он и со священником католической церкви. Но Что поделаешь. » В своем исступлении Винсент накинулся даже на брата. Это вялая, равнодушная дружба.

– В сущности, ты даже не пытался этого сделать». «Я горю желанием видеть картины Рубенса. » – восклицал он, откликаясь на зов величайшего из мастеров цвета.

С восхищением и страхом смотрел художник на Винсента, человека, беззаветно преданного искусству, который питался одним лишь хлебом и сыром (Это не портится в дороге, – шутил Винсент) и, вечно голодный, готовился и впредь жить в нищете. Впрочем, разве речь идет о продаже картин, о деньгах, о каких-то обидах. В поисках сюжетов для картин они вместе бродили по окрестностям. Это был серьезный удар.

Но все же эта история, разбередив старую рану, вновь жестоко и властно напомнила ему о его безрадостной участи. Если Винсент так остро реагировал на нападки Ван Раппарда (Порой мне кажется, – гласит его душераздирающее признание, – что поднимают руку на меня самого, настолько я связан с моим творчеством, настолько мои убеждения – часть меня самого) и если ему не всегда удается – он и это признает – сохранять спокойствие, то потому только, что суждения, высказанные Ван Раппардом, на взгляд Ван Гога, могли исходить лишь от невыносимо педантичного человека, верного питомца академии, от человека, абсолютно неспособного понять истинный смысл его творчества, направления, которое он избрал. Они беседовали об импрессионизме, о котором не раз в своих письмах рассказывал Винсенту Тео.

«За окном пасмурно, – пишет он, – поля усеяны черными глыбами земли, между которыми пятнами лежит снег, часто один за другим следуют дни, когда видишь только туман да грязь, по утрам и по вечерам – багровое солнце, ворон, сухую траву и увядшую гниющую зелень, черные рощи и ветви тополей и ив, вздыбленные на фоне хмурого неба, словно колючая проволока». В декабре 1883 года в небольшой брабантский (Брабант – провинция в Голландии) городок Нюэнен приехал ещё нестарый, но уже изрядно помятый жизнью человек. К тому времени он уже постиг многие тайны мастерства и убежденно провозглашал свое кредо.

Ван Гог позднее будет подчеркивать, что в искусстве Милле все является одновременно «и искусством и символом», но не откажется от утверждения, согласно которому «следует представлять тривиальную действительность так, чтобы она выражала благородную мысль». На сей предмет он заручился адресами шести торговцев картинами. «Спорить с ними бесполезно», – писал он Тео, вынужденному выслушивать жалобы обеих сторон, так как родители также сетовали: «Винсент с каждым днем становится нам все более чужим. Однако на протяжении пяти лет тот был, по существу, его единственным другом и опорой и вскоре Винсент ощутил потребность, как он сам выразился, «поставить точки над i».

«Пачкун» с каждым днем вызывал в Нюэнене все большую настороженность. Он колебался, стараясь совладать с нетерпением, от которого его вдруг начало лихорадить. – к любым лишениям. Всегда и за все надо платить. «Надо радоваться, когда у тебя есть еда и питье, крыша над головой и одежда, короче надо удовлетворяться тем, чем располагают крестьяне». Ван Гог изучал разные художественные направления и стили в престижной частной студии, перенял изобразительную манеру импрессионистов – покрывать холст пятнами краски – и познакомился (благодаря брату) с Писсарро, Дега, Гогеном. используя относительный досуг, которым крестьяне располагают в ненастное время года.

«Даже если ему не понравились мои рисунки, все равно покажи ему эту картину. Работы почти никто не покупает, его манеру живописи называют «мазнёй» и «примитивом». Объясняли, что деньги, которые присылает ему Тео, всего лишь временная помощь, «милость, оказываемая пачкуну». Освободив крестьянские сцены от некоторых характерных деталей, создатель «Вечерней молитвы» Наверно, это одна из самых слабых, хотя и самая знаменитая картина Милле. Винсент сердился, мечтал как можно скорее убраться отсюда. Теперь Винсент одерживал один успех за другим.

Все сомнения остались позади. Хальс — «колорист из колористов». С какой изощренностью он располагал цвета играя на контрасте и нюансах, варьируя оттенки. Теперь живопись открылась Винсенту во всем великолепии. В Нюэнене Винсент почти ни с кем не поддерживал отношений.

Перед Винсентом открылось огромное поле деятельности: изучить использовать потрясающие ресурсы цвета, определить, каковы плоды этих опытов, способствовать рождению нового искусства. Кругом все черным-черно. Он избрал себе образцом Милле. Они, как люди, вовлечены в круг существования.

Его отец был протестанским пастором, а мать – дочерью переплетчика и продавца книг. Эта утрата, по существу, завершила долгий период в жизни Винсента. Винсент стал старшим сыном и братом, у него было два брата и три сестры.

Несмотря на все мои недостатки, сбить меня с толку не так легко, как некоторые воображают. В поисках сюжетов для картин они вместе бродили по окрестностям. Это был роскошный дом разбогатевшего человека, который со вкусом, подчас оставлявшим желать много лучшего, коллекционировал антикварные вещи. – представить его как нечто абсолютно естественное. Ее поместили в утрехтскую клинику.

Другой любопытный факт обнаружили специалисты НАСА – изучая полотна Ван Гога, они пришли к выводу, что океанические течения ведут себя именно так, как изобразил художник в «Звездной ночи». Объясняли, что деньги, которые присылает ему Тео, всего лишь временная помощь, «милость, оказываемая пачкуну».

А в самом пасторском доме отец, подобно всем священникам признававший одну лишь букву веры, укорял сына в безбожии и отношения между ними обострились до крайности. «Если от картины изображающей крестьян, пахнет салом, дымом, картофелем, отлично. Вчера я именно так подшутил над почтенным собратом моего отца.

Видит бог, неустанно повторял он, ведь он не злоупотребляет помощью Тео. С какой изощренностью он располагал цвета играя на контрасте и нюансах, варьируя оттенки. – восклицал он, откликаясь на зов величайшего из мастеров цвета. Картины, которые передавали бы суть вещей в присущих им темных красках.

(Так впервые вошел в его жизнь мотив сознательной нищеты, очень значительный для последующего). «Надо заставить обыденное служить выражению прекрасного» Запись на полях рисунка., - говорил Милле. Вдвоем они много работали. Мог ли он написать их иначе, не погрешив против жизненной правды, не изменив самому себе. Ван Гог задумал написать за зиму пятьдесят этюдов голов крестьян.

Тео показал одному парижскому торговцу картинами, по фамилии Портье, несколько этюдов брата и Винсент поспешил «за один день, на память» изготовить для Портье литографию с картины «Едоки картофеля» в ее тогдашнем варианте. Табак, как он утверждал, действовал на него успокаивающе. Ван Гог поступил в протестантскую миссионерскую школу под Брюсселем. Семейные беды еще больше сблизили братьев.

В то лето 1885 года, когда, работая в поле, среди крестьян, Винсент был занят «прямо или косвенно величайшей из проблем — цветом» инстинкт его был подобен реке ищущей свое русло, путь, по которому в будущем потекут ее воды. И все же инстинктивно стремясь к той же цели, он шел к ней вслепую. Это был сознательный замысел художника, а не результат непонимания возможностей цвета – Ван Гог прекрасно понимал их уже в то время.

К возмущению родных, Ван Гог и вернувшись домой, продолжает делать то, что «никому не нужно». Винсент сердился, мечтал как можно скорее убраться отсюда. В изображение крестьян он не вносил умиленной идеализации, свойственной кающимся дворянам или ходокам в народ, – он отдавал себе отчет в загрубелости своих персонажей, день-деньской копающихся в земле» знал, что в крестьянине «много от зверя» (его собственные слова) Но это его не отпугивало.

Он качал головой: «Эти болваны из Нюэнена, видя, как я брожу по вересковой пустоши, говорят, что я спятил, но меня это не трогает». Частые неудачи, необузданный нрав, срывы и постоянные переезды тоже не прошли бесследно. После ссоры, разыгравшейся между ними, дело обернулось совсем плохо. Винсента корили за то, что он не зарабатывает денег. Вчера я именно так подшутил над почтенным собратом моего отца. Винсента захлестнуло безграничное отчаяние.

Повинуясь первому побуждению, он вернул Ван Раппарду его письмо с почтительным приветом. Столкнулись лицом к лицу два разных мира. Конечно, его работам присуще множество недостатков, он отнюдь не склонен это отрицать. Потянулись пасмурные месяцы. Он как бы разучивал гаммы. Неужели его отец прав.

В письмах к Тео он полностью изложил свою теорию цвета, сформулировал законы рисунка: «Древние шли не от линии, а от объемов, короче, надо браться за эллипсоидальные основы или начинать с массы вместо контуров» Винсент писал Ван Раппарду: «Художник Жигу принес Делакруа бронзовую античную статуэтку и спросил, как он полагает, подлинная эта вещь или нет. События тоже следовали одно за другим. Трудно вообразить более трагический контраст. «Думаю, что через год при условии, что еще весь этот год буду писать много и без перерыва, я еще больше изменю мою манеру и цвет, который, по всей вероятности, станет еще темнее», — говорил он. В то лето 1885 года, когда, работая в поле, среди крестьян, Винсент был занят «прямо или косвенно величайшей из проблем – цветом» инстинкт его был подобен реке ищущей свое русло, путь, по которому в будущем потекут ее воды.

Мог ли он написать их иначе, не погрешив против жизненной правды, не изменив самому себе. Куда он шел. То же относится к синему и желтому. Повторяю, я вынужден просить Вас об этом. Светлые краски. Германе предполагал разместить в них картины религиозного содержания вроде «Тайной вечери», «по эскизу рисунка, выполненного в современном готическом стиле».

Как знать — может быть, в Антверпене ему даже удастся продать какие-нибудь из своих работ. Раз ей мешают соединить свою жизнь с любимым человеком, она примет яд. Винсент стал мастером своего дела. Инстинкт вел его вперед с поистине волшебной безошибочностью. В первой книге его особенно поразила следующая, весьма характерная история. Одна лишь работа давала ему отдохновение. Природа открылась ему, позволив заглянуть в свою душу.

Начало лета застало Винсента в процессе стремительного творческого роста. Так или иначе, отцу стало невмоготу разговаривать с сыном. «Я говорил с врачом, чтобы получить у него совет: что я должен и чего не должен делать в интересах здоровья и будущего больной что лучше – попрежнему сохранять с ней дружеские отношения или же стушеваться».

Здесь я только писал и писал без устали, чтобы научиться писать. И вот, после нескольких лет бесплодной борьбы, Ван Гог возвратился в семью. Подобная концепция красоты абсолютно чужда Винсенту. Это нисколько не поставит под угрозу его самобытность.

Его невольно влекло к Винсенту и он снова поехал в Нюэнен. Наступило утро и наконец Винсент почувствовал умиротворение, которого был лишен уже много дней. Дрожь нетерпения била Винсента. Вот почему можно говорить о взаимосвязи между цветами.

Однако на протяжении пяти лет тот был, по существу, его единственным другом и опорой и вскоре Винсент ощутил потребность, как он сам выразился, «поставить точки над i». Он довольствуется самой малостью – тем, что абсолютно необходимо для жизни. Депрессии, которые были и раньше, стали одолевать его всё чаще. – беспрестанно спрашивали они.

Винсент жаловался: Предоставляю вам судить, как приятна повседневная жизнь, когда сталкиваешься с такими вещами. Я говорил с врачом, чтобы получить у него совет: что я должен и чего не должен делать в интересах здоровья и будущего больной что лучше – по-прежнему сохранять с ней дружеские отношения или же стушеваться. Незачем даже вспоминать об этом «благонравном бессилии». Съездив в Утрехт, он беседовал там с врачом клиники.

Боги требовательны: тем, кто посвятил себя им, они не дозволяют побочных занятий искусство не терпит подсобного ремесла. Винсент привык встречать повсюду непонимание: он настолько привык «выслушивать брань, что она больше не производит впечатления» и никаким новым наветам уже не поколебать его веры. Винсент возобновил работу над «Едоками картофеля» и одновременно начал новую серию крестьянских портретов, отличающихся еще большей характерностью, чем прежние.

Вот чего он стремился достичь в своей картине «Едоки картофеля», выдержанной в бурых и зеленоватых тонах, которую он неустанно писал и переписывал, преображая изменяя зримую реальность с тем, чтобы полнее передать ее сущность, как он ее видел и в особенности как он ее ощущал. Он избрал себе образцом Милле. Ван Гог не сомневался, что, даже и темная, она все-таки здоровее и достойнее господской. Завтра, как и сегодня, она будет его кредо.

В этом мире все случайно, неповторимо и невозвратимо. В своем исступлении Винсент накинулся даже на брата. Одна лишь работа давала ему отдохновение.

Теперь Винсент одерживал один успех за другим. и отринув прошлое, Винсент покинул Нюэнен, этот серый, враждебный и отныне бесплодный край и уехал в Антверпен, цветущий город, где его ждали, сверкая золотом и пурпуром, творения Рубенса. Послушайте, дружище, вещь эта довольно хороша, но она сделана с линии, а античные художники шли от объемов (от массы или ядра). К тому времени он уже постиг многие тайны мастерства и убежденно провозглашал свое кредо. Женщина, воспылавшая к нему нежным чувством, – это было нечто новое для Ван Гога. В мае 1886 года, после отъезда его матери, – пишет Ж. Б. де ла Фай, – грузчики сложили произведения Ван Гога в ящики и оставили на хранение у колбасника города Бреды (в действительности это был краснодеревщик по фамилии Схрауэр).

Я решил выбрать второе и притом с таким восторгом, словно возвращаюсь из изгнания». Произошел давно назревавший его разрыв с семьей. Он даже не показался на глаза родственникам, съехавшимся на похороны в Нюэнен, а когда встал вопрос о наследстве, попросту заявил родным, что его взгляды на жизнь «слишком сильно отличаются от их взглядов, чтобы можно было о чем-нибудь договориться». Так или иначе, есть все основания полагать, что Винсент решил – будь что будет.

Чего он добивался. С той и другой стороны были брошены резкие слова. По фасаду вился плющ. Как знать – может быть, в Антверпене ему даже удастся продать какие-нибудь из своих работ. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице.

Его ходатайство было отклонено, а сам он отстранен от должности проповедника. «У Хальса по меньшей мере двадцать семь черных тонов». Он отчетливо знал это – как в нравственном, так и в эстетическом плане. Вслед за этим Винсент решил написать за зиму пятьдесят крестьянских голов (Некоторые из этих холстов в настоящее время находятся в музеях Парижа, Брюсселя и Лондона (Крестьянка в зеленой шали) используя относительный досуг, которым крестьяне располагают в ненастное время года.

Даже если ему не понравились мои рисунки, все равно покажи ему эту картину. Он колебался, стараясь совладать с нетерпением, от которого его вдруг начало лихорадить.

Все в этом мире эфемерно, преходяще и недолговечно. На этот раз его впечатление было более благоприятным, хотя по невежеству он по-прежнему полагал, что Винсент совсем не умеет рисовать. Видит бог, неустанно повторял он, ведь он не злоупотребляет помощью Тео. В этом мире все случайно, неповторимо и невозвратимо.

И господствующий колорит у Ван Гога иной: серо-зеленый, с глубокими голубыми тенями. И какая чудесная стремительность. Они жили в хижине, где была всего одна комната с нишами для постелей. Среди жителей Нюэнена он был белой вороной. В этом большом поселке, насчитывавшем около двух тысяч жителей, было совсем немного протестантов, едва ли более сотни, но «славный пастор» снискал всеобщее расположение, как некогда в Зюндерте и Эттене.

Можно ли с уверенностью сказать, что это было именно так. «Вот я и говорю, — подчеркивал он в своих письмах, — что, создавая картины, я стараюсь жить, ни о чем другом не задумываясь». Картинами Франса Хальса, в особенности «Ротой капитана Ренье Реаля», он восхищался почти так же, как «Иудейской невестой», хотя и по иным причинам. Но понимает ли Ван Раппард смысл всех его исканий. Абсолютно верно, – подтвердил он.

23 ноября, оставив на месте большую часть своих работ (Подсчитано, что за два года, проведенные в Нюэнене, Ван Гог сделал около 240 рисунков и написал около 180 картин. Да что там. Но Тео попросил брата подождать, пока его положение несколько упрочится, а это, по всей вероятности, должно было произойти в недалеком будущем. «За окном пасмурно, — пишет он, — поля усеяны черными глыбами земли, между которыми пятнами лежит снег, часто один за другим следуют дни, когда видишь только туман да грязь, по утрам и по вечерам — багровое солнце, ворон, сухую траву и увядшую гниющую зелень, черные рощи и ветви тополей и ив, вздыбленные на фоне хмурого неба, словно колючая проволока».

А время между тем подгоняет – время, которое все разрушает и несет смерть, время, которое нужно во что бы то ни стало обогнать. Это нисколько не поставит под угрозу его самобытность. Не поладил он и со священником католической церкви. Он спускался с горняками в шахты, а по вечерам читал им Библию.

Sorrow is better than joy. Они страдают, радуются, ненавидят. Ее поместили в утрехтскую клинику.

Он встал, сорвал полотно с подрамника, отбросил его в угол и натянул новый холст. Картина – самостоятельное целое, в ней не просто соседствуют цвета с не зависящим друг от друга эффектом это симбиоз цветовых сочетаний. Только в труде его раненая душа забывала о жизненной пытке. Затем, скопировав полотна, он вернет их Винсенту. Однако, добавил он, «я нипочем не желал бы избежать этой ошибки. По фасаду вился плющ.

Благодаря этой покупке было спасено все, что относится к нюэненскому периоду» (точнее, все, что сохранилось от этого периода). Многочисленные гости, приходившие навестить больную, неумолчно расточали ему хвалу. В письмах к Тео он полностью изложил свою теорию цвета, сформулировал законы рисунка: «Древние шли не от линии, а от объемов, короче, надо браться за эллипсоидальные основы или начинать с массы вместо контуров».

Я был бы в отчаянии, – уверяет он, – будь мои фигуры хороши. Может быть, на этот раз Винсент и вправду поверил, что пришел конец его одиночеству.

Но конец всему положила безответная любовь. Таков закон внезапного контраста, который отчасти уже широко использовал Делакруа. Невозможно всегда жить отшельником, «так как подчас чертовски трудно работать в полном отрыве от мира живописи и от художников и совсем не видеть чужих работ». События тоже следовали одно за другим.

Как ни сложна диалектика содержания и формы в искусстве, большое заблуждение думать, что в искусстве «как» важнее, чем «что». К тому же он признавал только индивидуальную технику. История с Марго никак, точнее, почти никак не отразилась на его работе. Вчера я именно так подшутил над почтенным собратом моего отца. Но не тут-то было. Впрочем, разве речь идет о продаже картин, о деньгах, о каких-то обидах.

Тео показал одному парижскому торговцу картинами, по фамилии Портье, несколько этюдов брата и Винсент поспешил «за один день, на память» изготовить для Портье литографию с картины «Едоки картофеля» в ее тогдашнем варианте. Брата Тео, приехавшего на похороны, Винсент настойчиво убеждал взять его с собой в Париж.

Звали человека Винсент Ван Гог. После ссоры, разыгравшейся между ними, дело обернулось совсем плохо. «Я говорил с врачом, чтобы получить у него совет: что я должен и чего не должен делать в интересах здоровья и будущего больной что лучше — по-прежнему сохранять с ней дружеские отношения или же стушеваться». Это «вялая, равнодушная дружба». Теперь живопись открылась Винсенту во всем великолепии.

Светлые краски. Потянулись пасмурные месяцы. Но куда. Повторяю, я вынужден просить Вас об этом. Обилия его «болезненного» желтого, который спустя какое-то время приобрел «золотой» оттенок, ведь полотна Ван Гога стали на вес золота.

Пуля пробила ребро и застряла в кости. Он должен жить среди декорации своих сюжетов. В обмен на проживание он обещал высылать Тео Ван Гогу свои картины. Братская привязанность Тео. Этот розовый – заглушённый цвет, полученный в результате сочетания красного с зеленым.

Здесь никак нельзя прибегать к привычным приемам. В доме воцарилась гнетущая атмосфера, натянутость отношений усугублялась еще и религиозными разногласиями. Но мог ли Винсент написать брабантских крестьян веселыми красками. Как-то раз Шарль Блан сказал Делакруа, что «великие колористы — это те, кто не передает локального цвета» и Делакруа поспешил развить его мысль. «Хорошо зимой утопать в глубоком снегу, осенью – в желтых листьях, летом – в спелой ржи, весной – в траве хорошо всегда быть с косцами и крестьянскими девушками – летом под необъятным небом, зимой у закопченного очага хорошо чувствовать, что так было и будет всегда».

Самой главной работой Ван Гога в Нюэнене была картина «Едоки картофеля» (с большим количеством подготовительных и сопутствующих этюдов) – ужин крестьян в хижине. Подобное заявление, право, способно обескуражить кого угодно. На самом деле имя «Винсент» предназначалось для старшего сына Ван Гогов, но он не прожил долго и потому имя перешло ко второму в семье чаду. Это стремительность кисти дает такой мощный эффект, – прочитал он в статье о Гейнсборо. Да что там. На сей предмет он заручился адресами шести торговцев картинами.

Теперь живопись открылась Винсенту во всем великолепии. Но куда. Милле рисовал богатых, представительных крестьян на фоне спокойной и плодородной природы.

Он почти не выходил из музея, без устали разглядывая картины великих мастеров. На одном из последних холстов Винсента — натюрморте — изображены в символическом соседстве Библия, раскрытая на 53-й главе книги пророка Исайи и «Радость жизни», роман Золя, вышедший всего год назад. Винсент хотел, чтобы зрителям казалось, будто крестьянин на его картине «написан землей, которую он засевает».

Художник должен быть художником и ничем больше». Ни в коем случае. Винсент был вне себя от раздражения, тем более что недостаток средств, за который его корили, сплошь и рядом вынуждал его прерывать работу. Смотрите, как хорошо. Нет. Это одна фигура, один организм.

Вдобавок его новая пассия попыталась покончить с собой. Он почти не выходил из музея, без устали разглядывая картины великих мастеров. До этого еще очень далеко. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Винсент хотел, чтобы зрителям казалось, будто крестьянин на его картине «написан землей, которую он засевает».

Подавленный печалью этого края, он, как никогда, страшился своей участи. Табак, как он утверждал, действовал на него успокаивающе. Винсента попросту выгнали оттуда. Я намерен и впредь поступать таким же образом.

Можно возразить: тысячи художников писали, например, «Благовещение» и «Тайную вечерю», а различает их то, как они писали тысячи писали натюрморты с яблоками, но каждый писал яблоко по-своему. Дрожь нетерпения била Винсента. Это нисколько не поставит под угрозу его самобытность.

Хотя того несколько смущали размеры картин, как и то, что Германе хотел получить композицию с пятью-шестью фигурами (тогда как Ван Гог предпочитал иметь дело с меньшим числом персонажей), Винсент был в восторге от этой сделки, дававшей ему возможность писать картины без каких-либо затрат и с рвением принялся за работу. Мысль его ежеминутно возвращалась к ним. Человечность искусства Ван Гога коренилась глубже. Повинуясь первому побуждению, он вернул Ван Раппарду его письмо «с почтительным приветом». Было другое, что мешало ему остаться навсегда среди крестьян. Винсент торопился уехать.

Винсент жаловался: «Предоставляю вам судить, как приятна повседневная жизнь, когда сталкиваешься с такими вещами». То же относится к синему и желтому.

Раз ей мешают соединить свою жизнь с любимым человеком, она примет яд. Хальс – колорист из колористов. Эфемерная и трагическая идиллия. Все черным-черно вокруг него и в душе тоже. Куда он шел. Sorrow is better than joy.

Все это надо прочно освоить. Осенью Винсента вновь навестил Ван Раппард. Нет. Брата Тео, приехавшего на похороны, Винсент настойчиво убеждал взять его с собой в Париж.

Цвет — это поэзия. Он условился с Керссемакерсом, что вдвоем они поедут в Амстердам и посетят тамошний музей. «Никогда еще не было в моей жизни года, который начинался бы так мрачно», — писал Винсент в начале января.

— принять предначертание судьбы. Но еще больше удивило кожевника то, что он никак не мог забыть холсты и рисунки Ван Гога. «Я не намерен изгонять из своей жизни страдание, — говорил тот же Милле, — так как подчас именно оно дарует художникам силу». Чего он добивался. Впрочем, разве речь идет о продаже картин, о деньгах, о каких-то обидах.

«Я горю желанием видеть картины Рубенса. » — восклицал он, откликаясь на зов величайшего из мастеров цвета. Он относил к трудовым классам и себя, художника, человека «тяжелой и грязной работы». Он должен бежать от этих унылых степей. Да и воспоминание о самом художнике – столь же странном, как его творения, – с косматой рыжей бородой и воспаленными глазами, уставшими от пристального разглядывания предметов при ярком солнце, Керссемакерс тоже никак не мог выкинуть из головы.

«Всю зиму, — победоносно сообщал он Тео, — я не выпускал из рук нить этой ткани, решая, каким будет ее окончательный рисунок и, если теперь эта ткань превратилась в шершавую, грубую материю, нити из которых она соткана, все же подобраны тщательно и согласно определенным правилам Пусть тот, кто предпочитает видеть крестьян, написанных розовой водой, отвернется от моей работы» Посылая Тео свою картину, Винсент просил показать ее Дюран-Рюелю, торговцу, покупавшему работы импрессионистов. В конце концов, если уж Винсенту так приспичило быть художником, пусть рисует и продаёт картины, пусть забудет свои бредни о «настоящем» искусстве. Куда он шел. А с открытием портов в Японии и началом «японского бума» Ван Гог стал создавать этюды по мотивам японских эстампов.

Одна лишь работа давала ему отдохновение. Он преисполнен решимости жить самостоятельно — согласно своим убеждениям. Ни в коем случае. Творчество Милле еще и сегодня серьезно недооценивают. В мае Винсент завершил свою картину.

«Но здесь, в Голландии, — признавался Винсент, — нам трудно понять, что такое в действительности импрессионизм». Можно сказать, что в то лето 1884 года Ван Гог открыл для себя живопись. В доме воцарилась гнетущая атмосфера, натянутость отношений усугублялась еще и религиозными разногласиями. Он давно уже перестал надеяться, что когдалибо вкусит нормальную жизнь.

Он довольствуется самой малостью – тем, что абсолютно необходимо для жизни. Но мог ли Винсент написать брабантских крестьян веселыми красками. Это не античность, а ренессанс – сказал Делакруа. «Я не намерен изгонять из своей жизни страдание, – говорил тот же Милле, – так как подчас именно оно дарует художникам силу». Родственники Марго тут же расстроили эти планы – такой скандал допустить было нельзя. Соответственно темнота других частей картины усилена.

Вы ничего не говорите мне о технике, – писал он ему в своем первом письме. Смотрите, как хорошо. » Это было одним из его любимых выражений. Его особой манеры смешивать краски и передавать реальность. Несмотря на все мои недостатки, сбить меня с толку не так легко, как некоторые воображают.

Среди жителей Нюэнена он был белой вороной. Керссемакерс много раз был свидетелем того, как он совершенствовал свое мастерство, неделями напролет рисовал руки, ноги, деревянные башмаки Он как бы разучивал гаммы. Мгновение, которое проходит, уже ушло от тебя навсегда. А вскоре и собственную хижину ему пришлось покинуть, так как местный пастор посчитал аморальным, что крестьяне позируют художнику. И она выполнила свое намерение, не сумев, однако, себя убить.

И какая чудесная стремительность. Так или иначе, отцу стало невмоготу разговаривать с сыном. Все в этом мире эфемерно, преходяще и недолговечно. Сразу же после приезда в Нюэнен Винсент понял, как непоправим его разлад с родными.

Он довольствуется самой малостью — тем, что абсолютно необходимо для жизни. Германе предполагал разместить в них картины религиозного содержания вроде Тайной вечери, по эскизу рисунка, выполненного в современном готическом стиле. Вдвоем они много работали.

Да и какой отец на месте пастора вел бы себя по-иному. Прошло время колебаний, сомнений, вопросов. Он любил сопоставлять живопись с музыкой и стремился проследить их взаимосвязь. Хотя того несколько смущали размеры картин, как и то, что Германс хотел получить композицию с пятью-шестью фигурами (тогда как Ван Гог предпочитал иметь дело с меньшим числом персонажей), Винсент был в восторге от этой сделки, дававшей ему возможность писать картины без каких-либо затрат и с рвением принялся за работу. Винсент оборудовал себе временную мастерскую в чулане прачечной, пристроенной к дому.

Вскоре Ван Гога увольняют с должности помощника пастора. У родителей нет больше с сыном общего языка. Винсент будет писать картины. Картинами Франса Хальса, в особенности «Ротой капитана Ренье Реаля», он восхищался почти так же, как «Иудейской невестой», хотя и по иным причинам. Братская привязанность Тео. Приехал он к своему отцу, к своим родным, но Нюэнен не был его родиной.

Так или иначе, есть все основания полагать, что Винсент решил – будь что будет. Винсент не поладил также с новым пастором, пришедшим на смену его отцу. Он должен бежать от этих унылых степей. Теперь же он понял, что эта достоверность — фикция, так как в каждой картине цвета воздействуют друг на друга и потому в работе надо учитывать игру красок. Он стушевался и, надо сказать, без особого труда.

Искусство, к которому его влечет, – это субъективное искусство экспрессивного толка. Как знать – может быть, в Антверпене ему даже удастся продать какие-нибудь из своих работ.

Хальс осуществил мечту Винсента, «четко заявить свой сюжет сразу, за счет максимального напряжения всех сил ума». Напротив, вплоть до самого последнего времени я ничего другого и не встречал. Его восприятие жизни приняло оттенок какой-то печали, он болезненно и остро воспринимал мир вокруг себя и это отражалось буквально в каждом наброске и мазке.

Мысль его ежеминутно возвращалась к ним. Эфемерная и трагическая идиллия. Он должен покинуть страну Мауве и иже с ним, бежать как можно дальше от этой затхлой нравственной и художественной атмосферы, где теперь задыхается его душа, где он мог расти лишь в споре с другими, лишь бунтуя, в беспрестанных поисках чего-то иного и нового.

В мае Винсент завершил свою картину. Он давно уже перестал надеяться, что когда-либо вкусит нормальную жизнь. Моя палитра оттаяла, – констатировал он. Винсент ощупью продвигался вперед. Он избрал себе образцом Милле. Но мог ли Винсент написать брабантских крестьян веселыми красками.

Он уезжает из дома, «в мир», доказывать свою правоту. «Как-никак мы пришли в этот мир не для того, чтобы наслаждаться жизнью и не обязательно нам жить лучше других». Конечно, его работам присуще множество недостатков, он отнюдь не склонен это отрицать. Винсента захлестнуло безграничное отчаяние. Неточности, а подчас и огрехи. В письмах к Тео он полностью изложил свою теорию цвета, сформулировал законы рисунка: Древние шли не от линии, а от объемов, короче, надо браться за эллипсоидальные основы или начинать с массы вместо контуров (Винсент писал Ван Раппарду: Художник Жигу принес Делакруа бронзовую античную статуэтку и спросил, как он полагает, подлинная эта вещь или нет. Техника – не риторика, она должна выражать личность художника.

Явные неточности, которые я вижу сам и, будь в этом нужда, осудил бы куда резче всякого другого. Почему бы и нам не поступать точно так же. » — говорил Винсент. Винсент внимательно изучил два произведения Шарля Блана: «Художники моего времени» и «Грамматика рисовального искусства». «Есть нечто необыкновенное, — писал он Тео, — в ощущении, что ты должен ринуться в огонь».

Хальс – «колорист из колористов». Крестьяне Винсента не застывают в нарочитых позах, чтобы возблагодарить Творца — они заняты борьбой не на жизнь, а на смерть, вечной и тщетной борьбой, составляющей участь всех людей. Он давно уже перестал. События тоже следовали одно за другим. Источник света в «Едоках картофеля» предельно прозаичен и подчеркнут. «Ты ни разу еще не продал ни одной моей вещи, — как-то раз написал он ему, совсем потеряв голову от обиды и гнева. — В сущности, ты даже не пытался этого сделать».

Неизменно угрюмый, он лишь ненадолго заходил в пасторский дом. Ему ставили диагноз «шизофрения», а чрезмерное увлечение зеленой, красной и белой красками, по мнению врачей, указывало на цветовую слепоту художника, тогда как он считал свою манеру изображения революционной и не доступной для понимания современников. «Все это надо прочно освоить. » – говорил Винсент. В Эйндховене Винсент смотрел работы Керссемакерса, одобрил их, а тот нанес ему ответный визит в Нюэнен.

Всегда и за все надо платить. В этом споре отец Ван Гога был не на стороне сына. Возможно, я даже покину свою мастерскую и поселюсь в какой-нибудь хижине, чтобы уже не слышать и не видеть тех, кто именует себя «культурными людьми»». Коричневое платье девочки, стоящей спиной на первом плане, коричневые руки и лица сотрапезниц в «Едоках картофеля», выразительные блики коричневого до предела насыщены смыслом. Родственники Марго тут же расстроили эти планы — такой скандал допустить было нельзя. Но поскольку картина взволновала его, я подарил ее ему и он принял ее, как я того хотел, без лишних слов, сказав мне только, что «эта штука чертовски хороша»».

Винсент торопился уехать. Потрясенный сделанными открытиями, с каждым днем все больше, глубже осознавая их важность, Винсент невольно оглядывался назад на пройденный путь: «Изучение натуры, борьба с реальностью Не стану отрицать — годами я едва ли не тщетно, подчас с печальным итогом, брался за дело именно с этого конца». Подавленный печалью этого края, он, как никогда, страшился своей участи. Винсент с первых же слов затронул здесь самую суть вопроса. Завтра, как и сегодня, она будет его кредо. В мае, на радость Винсенту, к нему приехал Ван Раппард. Если Винсент так остро реагировал на нападки Ван Раппарда («Порой мне кажется, — гласит его душераздирающее признание, — что поднимают руку на меня самого, настолько я связан с моим творчеством, настолько мои убеждения — часть меня самого») и если ему не всегда удается — он и это признает — сохранять спокойствие, то потому только, что суждения, высказанные Ван Раппардом, на взгляд Ван Гога, могли исходить лишь «от невыносимо педантичного человека, верного питомца академии», от человека, абсолютно неспособного понять истинный смысл его творчества, направления, которое он избрал.

Ван Гог был так потрясен, что утратил всякий интерес к работе. Пусть даже он найдет ее плохой. Художник должен быть художником и ничем больше». У родителей нет больше с сыном общего языка.

Хотя того несколько смущали размеры картин, как и то, что Германс хотел получить композицию с пятьюшестью фигурами (тогда как Ван Гог предпочитал иметь дело с меньшим числом персонажей), Винсент был в восторге от этой сделки, дававшей ему возможность писать картины без какихлибо затрат и с рвением принялся за работу. Подобная концепция красоты абсолютно чужда Винсенту.

Как говорят врачи, «поначалу убиваешь, затем исцеляешь». Крестьяне относились к нему хорошо и позировали охотно, – разумеется, за плату. Но еще больше удивило кожевника то, что он никак не мог забыть холсты и рисунки Ван Гога. Он с готовностью ответил на ее любовь вдвоем они стали строить планы женитьбы.

Почему бы и нам не поступать точно так же. «Абсолютно верно, – подтвердил он. Винсент сразу убежал, а Гоген предпочел переночевать в гостинице. Доктор Гаше даже говорил о выздоровлении. Винсент провел в Амстердаме три дня.

Он сам, как они, плоть от плоти этой земли. Он даже сказал ему об этом. Я решил выбрать второе и притом с таким восторгом, словно возвращаюсь из изгнания». С тех пор Винсент часто виделся с Керссемакерсом.

Здесь никак нельзя прибегать к привычным приемам. И снова картина не удалась. Однако, добавил он, «я нипочем не желал бы избежать этой ошибки. Куда важнее другое – обвинения Ван Раппарда по части искусства живописи. Столько трудов даром, он снова промахнулся, упустил последний шанс. Загадочность Рембрандта, виртуозность Хальса. Но куда.

Винсент стал мастером своего дела. На моем холсте были табачные тона, нежно-зеленый и белый (серый), даже чистый белый – такой, каким выдавливаешь его из тюбика.

«Вы потом измените свое мнение», — ответил тот. Роль человека в его творчестве становилась всё меньше и чаще служила стаффажем (то есть человеческая фигура использовалась лишь для того, чтобы внести немного жизни). Если в хлеву пахнет навозом, прекрасно. Потянулись пасмурные месяцы.

Скудный крестьянский скарб всегда под руками, он или создан крестьянином или служит ему. Вот почему можно говорить о взаимосвязи между цветами. «Всю зиму, – победоносно сообщал он Тео, – я не выпускал из рук нить этой ткани, решая, каким будет ее окончательный рисунок и, если теперь эта ткань превратилась в шершавую, грубую материю, нити из которых она соткана, все же подобраны тщательно и согласно определенным правилам Пусть тот, кто предпочитает видеть крестьян, написанных розовой водой, отвернется от моей работы» Посылая Тео свою картину, Винсент просил показать ее Дюран Рюелю, торговцу, покупавшему работы импрессионистов. Винсенту Ван Гогу было 37 лет.

идеализировал их, подняв на уровень обобщения, классического синтеза. Но еще больше удивило кожевника то, что он никак не мог забыть холсты и рисунки Ван Гога. «Пусть Ваше искусство освещает путь людям, в этом, как я полагаю, состоит долг каждого художника», — писал он Ван Раппарду. Теперь его волновали важные технические проблемы.

Жертвой своему призванию. «Абсолютно верно, — подтвердил он. — Возьмите, к примеру, этот тон (он показал пальцем на серую, грязную мостовую) так вот, если бы Паоло Веронезе сказали: Напишите белокурую красавицу с телом такого тона, он написал бы ее и на его картине женщина и впрямь была бы белокурой красавицей». Вещи нужно писать не такими, какие они есть, а такими, какими их ощущаешь и притом писать в движении, писать «действие ради действия», как поступали Домье и Делакруа, не боявшиеся «произвольных пропорций» — такой анатомии и структуры, которую осудили бы «академики». «Надо заставить обыденное служить выражению прекрасного», — говорил Милле.

Таков закон внезапного контраста, который отчасти уже широко использовал Делакруа. У родителей нет больше с сыном общего языка. Столкнулись лицом к лицу два разных мира. К тому времени он уже постиг многие тайны мастерства и убежденно провозглашал свое кредо.

И хотя называли его вангоговским кабинетом, висела там только одна маленькая картиночка известного художника— подготовительный этюд к картине Едоки картофеля: тёмная, мутная клякса, жирные линии, закрученные углем в осыпающуюся спираль, подобия лиц, глаз и носов, ничего толком не разберешь Разочарованные посетители недоумённо пожимали плечами: угольная клякса издали напоминающая трещину в небе, почерневшую, обуглившуюся молнию (и только позже, если приглядеться из мрака начинали проступать осторожные фигуры людей их перекрученные бедностью бледностью лица), не пробуждала воспоминаний, не требовала отождествлений, не искала человеческого сочувствия». «Больше всего я хочу научиться допускать такие неточности и погрешности против правил, такие видоизменения и искажения действительности, чтобы в результате получилась – да, если хотите, – ложь, но более правдивая, чем любая буквальная правда». Но понимает ли Ван Раппард смысл всех его исканий. Мог ли он написать их иначе, не погрешив против жизненной правды, не изменив самому себе. Инстинкт вел его вперед с поистине волшебной безошибочностью.

Он колебался, стараясь совладать с нетерпением, от которого его вдруг начало лихорадить. Неточности, а подчас и огрехи. «Показывайте всем мои рисунки, – просил он Ван Раппарда.

Винсент не поладил также с новым пастором, пришедшим на смену его отцу. Мгновение, которое проходит, уже ушло от тебя навсегда.

И шедевр родился в ноябре 1885 года. Почему бы и нам не поступать точно так же. » – говорил Винсент. «Думаю, что, даже если я захочу и сумею чему-то научиться у других, даже если я позаимствую у них кое-какие технические приемы, все равно я всегда буду смотреть на мир собственными глазами и обладать собственным видением».

Сам он слишком озабочен своими собственными затруднениями, слишком подавлен суждениями родных, чтобы пытаться смягчить эту атмосферу. Здесь он будет лишь топтаться на месте и вянуть. И снова вспыльчивость и приступы ярости помешали ему завершить обучение. Впрочем, желание быть полезным у него осталось.

История с Марго никак, точнее, почти никак не отразилась на его работе. О нем все время ходили сплетни, недобрые толки. Он отчетливо знал это – как в нравственном, так и в эстетическом плане. «Есть нечто необыкновенное, – писал он Тео, – в ощущении, что ты должен ринуться в огонь». Разве они не наглядное олицетворение, глубоко поэтический символ семейного очага. Но.

Он преисполнен решимости жить самостоятельно – согласно своим убеждениям. Землистые, темные тона «Едоков картофеля» вовсе не заслуживают пренебрежения, с каким о них иногда отзываются. «Я вполне представляю себе, что придет день, когда композиция также будет даваться мне с легкостью», — писал Винсент брату Тео Он весь захвачен сознанием того, что надо спешить.

«Если от картины изображающей крестьян, пахнет салом, дымом, картофелем, отлично. Столкнулись лицом к лицу два разных мира. Два года Ван Гог каторжно трудился, не выпуская из рук карандаш и кисть.

---