Крамской Салтыков Щедрин
Портрет Салтыкова-Щедрина был исполнен Крамским по заказу Павла Михайловича Третьякова, для создаваемой коллекционером галереи лиц дорогих нации. Портрет Салтыкова-Щедрина был исполнен Крамским по заказу Павла Михайловича Третьякова, для создаваемой коллекционером галереи «лиц дорогих нации». Ближе всего к портрету-картине Крамского «Некрасов в период Последних песен» ярошенковский портрет Салтыкова-Щедрина и не по композиции, не по аксессуарам, в которых ничего общего, не по привычной, жизнью скрепленной связи имен (Некрасов — Щедрин), а по замыслу, по масштабу и глубине его.
Мысль об одиночестве, о «брошенности» удручает его всё больше и больше, обостряемая физическими страданиями и в свою очередь обостряющая их. Щедрин не только живописал пороки «феодальной» России, он со скепсисом оценивал и перспективы «развития капитализма». Плетнёва) в 1844 и 1845 годах, написаны им также ещё в лицее все эти стихотворения перепечатаны в «Материалах для биографии М. Е. Салтыкова», приложенных к полному собранию его сочинений. Портрет Салтыкова-Щедрина, предназначавшийся для нее, был заказан Ивану Николаевичу Крамскому. Салтыков арендовал весь дом — четыре комнаты и «людскую» — общей площадью около 120 кв.
ведь вы сами себя губите. ». «Жизнь— лотерея», подсказывает ему привычный взгляд, завещанный ему отцом «оно так, — отвечает какой-то недоброжелательный голос, — но почему же она лотерея, почему ж бы не быть ей просто жизнью. » Несколькими месяцами раньше такие рассуждения остались бы, может быть, незамеченными— но «Запутанное дело» появилось в свет как раз тогда, когда Февральская революция во Франции отразилась в России учреждением так называемого Бутурлинского комитета (по имени его председателя Д. П. Бутурлина), облечённого особыми полномочиями для обуздания печати. В Нагибине отразился, таким образом, только один небольшой уголок внутренней жизни автора.
Второй из упомянутых подходов, восходящий к идеям В. Б. Шкловского и формалистов, М. М. Бахтина указывает на то, что за узнаваемыми «реалистичными» сюжетными линиями и системой персонажей скрывается коллизия предельно абстрактных мировоззренческих концептов, в числе которых «жизнь» и «смерть». Щедрина подзабыли. В дальнейшем творчество Салтыкова одушевлялось чувством острого негодования. Сверкающий юмор, которым полна удивительная беседа мальчика в штанах с мальчиком без штанов, так же свеж и оригинален, как и задушевный лиризм, которым проникнуты последние страницы «Господ Головлёвых» и «Больного места». (Обзор содержания статей, помещённых Михаилом Салтыковым в «Современник» 1863 и 1864, см.
В феврале 1862 года Салтыков в первый раз вышел в отставку. Малоизвестно, но именно в Вятке Салтыков встретил любовь всей своей жизни. Врезался в память и мхатовский спектакль по «Господам Головлёвым», в котором Иудушку играл Смоктуновский. Однако нельзя отрицать, что писатель располагает к себе, хоть и выглядит замкнутым. Другое действующее лицо романа— «женщина-кулак», Крошина— напоминает Анну Павловну Затрапезную из «Пошехонской старины», то есть навеяно, вероятно, семейными воспоминаниями Михаила Салтыкова.
- Портрет писателя-сатирика Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина
- Описание картины «Портрет писателя-сатирика Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина»
- КРАМСКОЙ САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН 1951 год (104)
- Картина Крамского «Портрет писателя Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина»
- Название картины: Портрет Салтыкова-Щедрина
- 101 Иван Крамской Портрет М Е Салтыкова Щедрина
И действительно, Бородавкин («История одного города»), пишущий втихомолку «устав о нестеснении градоначальников законами» и помещик Поскудников («Дневник провинциала в Петербурге»), «признающий небесполезным подвергнуть расстрелянию всех несогласно мыслящих»— это одного поля ягоды бичующая их сатира преследует одну и ту же цель, всё равно идёт ли речь о прошедшем или о настоящем. Гораздо крупнее «Запутанное дело» (перепечатано в «Невинных рассказах»), написанное под сильным влиянием «Шинели», может быть и «Бедных людей», но заключающее в себе несколько замечательных страниц (например изображение пирамиды из человеческих тел, которая снится Мичулину). Внешняя сторона мира кляуз, взяток, всяческих злоупотреблений наполняет всецело лишь некоторые из очерков на первый план выдвигается психология чиновничьего быта, выступают такие крупные фигуры, как Порфирий Петрович, как «озорник», первообраз «помпадуров» или «надорванный», первообраз «ташкентцев», как Перегоренский, с неукротимым ябедничеством которого должно считаться даже административное полновластие. Изначально он даже предложил сослать Салтыкова рядовым на Кавказ, но здесь уже Николай одернул Чернышева в излишнем рвении и сказал: «Но ты уж что-то чересчур тут стараешься». Оно было закончено довольно быстро. Традиционный критический подход акцентирует внимание на отношении Салтыкова к реформам (не замечая разницы между личной позицией и художественным текстом).
В этом видел просветительскую миссию. Он умер 28 апреля (10 мая) 1889 года и погребён 2 мая (14 мая), согласно его желанию, на Волковском кладбище, рядом с И. С. Тургеневым. Ещё печальнее картины, представляемые разлагающейся семьей, непримиримым разладом между «отцами» и «детьми»— между кузиной Машенькой и «непочтительным Коронатом», между Молчалиным и его Павлом Алексеевичем, между Разумовым и его Стёпой. В том числе — самый талантливый и расхожий, кисти Ивана Крамского. Был шестым ребёнком потомственного дворянина Евграфа Васильевича Салтыкова (1776–1851). Пропала и это грустно. Позже служил в Министерстве внутренних дел, вицегубернаторствовал в Рязани и Твери.
- Иван Крамской, Портрет Салтыкова-Щедрина
- Сочинение по картине Крамского Портрет писателя Салтыкова Щедрина
- Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
- Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович
- Салтыков-Щедрин, Михаил Евграфович
- Творчество Салтыкова-Щедрина – кратко
В ноябре 1855 года ему разрешено было, наконец, покинуть Вятку (откуда он до тех пор только один раз выезжал к себе в тверскую деревню) в феврале 1856 года он был причислен к Министерству внутренних дел, в июне того же года назначен чиновником особых поручений при министре и в августе командирован в губернии Тверскую и Владимирскую для обозрения делопроизводства губернских комитетов ополчения (созванного, по случаю Восточной войны, в 1855). «В нескольких шагах от дороги найден закоченевший труп головлевского барина». При этом он — желчный скептик — не идеализировал крестьянскую общину.
Сатирик, работавший на грани цензурного запрета, стал властителем дум «прогрессивной общественности». Страх перед этими мелочами и тогда и позже (например, в «Дороге» в «Губернских очерках») был знаком, по-видимому и самому Салтыкову— но у него это был тот страх, который служит источником борьбы, а не уныния. Е. Салтыков» (СПб., 1899). А кто такой Иудушка (Порфирий) Головлев. Он довёл до совершенства «эзопов язык», который ещё не раз пригодится писателям. Внутренняя планировка дома до сих пор сохранилась почти без изменений. Незадолго до смерти он начал новый труд, об основной мысли которого можно составить себе понятие уже по его заглавию: «Забытые слова» («Были, знаете, слова, — сказал Салтыков Н. К. Михайловскому незадолго до смерти, — ну, совесть, отечество, человечество, другие там ещё А теперь потрудитесь-ка их поискать. Петрашевский пригласил Салтыкова побывать на своих знаменитых «пятницах» — еженедельных собраниях, на которых обсуждались актуальные политические вопросы.
- Описание картины Ивана Крамского «Портрет Михаила Салтыкова-Щедрина»
- Видео: История одного шедевра ГТТ
- Словари и энциклопедии на Академике
Это я говорю по совести и без хвастовства и всем этим я вполне обязан Середе, который поселил во мне ту живую заботливость, то постоянное беспокойство о делах службы, которое ставит их для меня гораздо выше моих собственных». Так в 1848 г. Салтыков оказался в Вятке. Эскалация мортальных образов, достигающая почти степени фантасмагории наблюдается в «Господах Головлёвых»: это не только многочисленные повторяющиеся физические смерти, но и угнетенное состояние природы, разрушение и тление вещей, разного рода видения и мечтания, расчёты Порфирия Владимирыча, когда «цифирь» не только теряет связь с реальностью, но переходит в своего рода фантастические видения, завершающиеся сдвигом временных пластов. «Кто видит слезы крестьянки. Отсюда мотив кукол и кукольности («Игрушечного дела людишки», Органчик и Прыщ в «Истории одного города»), зооморфные образы с разными видами переходов от человека к зверю (очеловеченные звери в «Сказках», звероподобные люди в «Господах Ташкентцах»). Он называет девушку ласково «Бетси».
Ряд авторов даже придерживались мнения о том, что рожденная в 1856 г. С. К. Зимой 1877 года художник начал работу над полотном. Эта книга выдвигает его в первый ряд русских романистов-реалистов. Верно, этого человека непросто удивить. Композиция и живопись портрета строги и сдержанны. Салтыков и сам, очевидно, удивлялся своей служебной прыти. Его низводили на степень фельетониста, забавника, карикатуриста, видели в его сатире «некоторого рода ноздрёвщину и хлестаковщину с большою прибавкою Собакевича».
Крамской портретировал Щедрина дважды. Был шестым ребёнком потомственного дворянина и коллежского советника Евграфа Васильевича Салтыкова (1776—1851). Чем были «Губернские очерки» для русского общества, только что пробудившегося к новой жизни и с радостным удивлением следившего за первыми проблесками свободного слова, — это легко себе представить. Идея народовластия важна для Щедрина. Но фамилия и псевдоним, сплоченные в двойную фамилию, не выпали из исторической памяти.
Салтыков терпеливо ждал, когда Елизавета вырастет и они поженятся. Таковы «Премудрый пискарь», «Бедный волк», «Карась-идеалист», «Баран непомнящий» и в особенности «Коняга». Сверх того в «Отечественных записках» были напечатаны в 1876 году «Культурные люди» и «Итоги», при жизни Салтыкова не перепечатанные ни в одном из его сборников, но включенные в посмертное издание его сочинений.
В его сказках, наоборот, большую роль играет действительность, не мешая лучшим из них быть настоящими «стихотворениями в прозе». На холсте мы видим выдающегося русского писателя.
Он хотел поселиться в Москве и основать там двухнедельный журнал когда ему это не удалось, он переехал в Петербург и с начала 1863 года стал фактически одним из редакторов «Современника». К ней и пришёл, оставив службу. Тогда же был написан портрет писателя М. Е. Салтыкова-Щедрина. Только в самом конце этюдов о Глупове проглядывает нечто похожее на луч надежды: М. Е. Салтыков выражает уверенность, что «новоглуповец будет последним из глуповцев». Пожалуй, даже перекормили школяров щедринской сатирой.
Не щадит М. Е. Салтыков и новые учреждения— земство, суд, адвокатуру, — не щадит их именно потому, что требует от них многого и возмущается каждой уступкой, сделанной ими «мелочам жизни». Стал «литературным работником» некрасовской школы. Сейчас же хватался он за шапку и убегал, бормоча про себя: «Ну и черт с вами.
Кроме того, они написаны на языке, который сам Салтыков называл эзоповым. Самая замечательная фигура в этом романе – Порфирий Головлев (прозванный Иудушкой), пустой лицемер, растекающийся в медоточивом и бессмысленном вранье не по внутренней необходимости, не ради выгоды, а потому, что его язык нуждается в постоянном упражнении. Он называл себя «будителем общественного сознания». Мучительно сосредоточенный исхудалый, страшный, в серой «арестантской» одежде, ярошенковский Салтыков-Щедрин обладает громадной ударной силой — силой абсолютной непохожести на «среднего господина», полной несопоставимости с ним. Это особенно заметно при сравнении картин, аналогичных по сюжету, — например, картин пьянства у Михаила Салтыкова (Степан Головлёв) и у Золя (Купо, в «Западне»). После индустриальных революций элитарность означает отставание.
Салтыков был очень сложным человеком, с непростым, крайне тяжелым характером. В период ссылки с ним жили старый слуга («дядька») Платон и молодой камердинер Григорий.
Его пристанищем стал журнал «Отечественные записки», победы и беды которого Михаил Евграфович воспринимал острее, чем перипетии собственной личной жизни. Книга эта «тенденциозная» и невыносимо мрачная в ней много великолепно написанных картин, но не хватает той концентрации и непреложности, которая есть в Господах Головлевых и которая одна только и могла бы поднять ее над уровнем обычной «литературы с направлением». «Россия, — так размышляет герой повести, — государство обширное, обильное и богатое да человек-то глуп, мрёт себе с голоду в обильном государстве». Ровно через месяц министр внутренних дел С. С. Ланской извещает вятского губернатора о том, что император Александр II «высочайше повелеть соизволил: дозволить Салтыкову проживать и служить, где пожелает». Чем изобретательнее развивается техника — тем более это очевидно. Кто слышит, как они льются капля по капле.
В вятском обществе Салтыков был принят не как опальный бунтарь, а как человек с хорошими средствами (родители его имели более 2000 крестьянских душ), благородного происхождения и блестящего образования, притом как завидный жених для лучших вятских невест. Занимает свой пост М. Е. Салтыков в то время, когда завершился главный цикл «великих реформ» и, говоря словами Некрасова, «рановременные меры» (рановременные, конечно, только с точки зрения их противников) «теряли должные размеры и с треском пятились назад». Роман активно развивается, однако союзу мешает молодость невесты. С особенным негодованием обрушивается сатирик на «литературные клоповники» избравшие девизом: «мыслить не полагается», целью— порабощение народа, средством для достижении цели— оклеветание противников.
Всё написанное Михаилом Салтыковым в первой половине семидесятых годов XIX века даёт отпор, главным образом, отчаянным усилиям побеждённых— побеждённых реформами предыдущего десятилетия— опять завоевать потерянные позиции или вознаградить себя, так или иначе, за понесённые утраты. В скованности и неподвижности лица и тела, в напряженном n неподвижном взгляде не столько неспособность двигаться (болезнь), сколько самообладание, воля, умение и привычка целиком сосредоточиваться на главном (личность). Герой повести, Нагибин— человек, обессиленный тепличным воспитанием и беззащитный против влияний среды, против «мелочей жизни». В одном из писем брату Д. Е. Салтыкову от 25 марта 1852 г. он сообщал: «Если бы ты увидал меня теперь, то, конечно изумился бы моей перемене. Салтыкова называли «сказочником», его произведения— фантазиями, вырождающимися порою в «чудесный фарс» и не имеющими ничего общего с действительностью.
Но каков его конец. Что касается поведения в гостях, то и здесь Салтыков зачастую вел себя несдержанно. Однажды очнувшись, Порфирий Головлёв должен был почувствовать страшную пустоту, должен был услышать голоса, заглушавшиеся до тех пор шумом искусственного водоворота. Если год спустя Салтыков не передумает и Лиза не будет против, то тогда свадьба состоится.
Рядом с «Господами Головлёвыми» должна быть поставлена «Пошехонская старина»— удивительно яркая картина тех основ, на которых держался общественный строй крепостной России. Простите же меня. Впалые щеки, морщины и запавшие глаза не украшают человека. Помощников у меня решительно нет ибо всякий старается сбыть дело с рук.
Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Основываясь на нескольких вкривь и вкось истолкованных отрывках из разных сочинений Салтыкова, его враги старались приписать ему высокомерное, презрительное отношение к народу «Пошехонская старина» уничтожила возможность подобных обвинений. Переплетенные пальцы рук подчеркивают напряжение. В ярошенковском Салтыкове-Щедрине страдание огромно, но нет отчаяния.
«Болен я, — восклицает он в первой главе Мелочей жизни. В губернском правлении накапливались полуметровые «толпы» бумаг. Следует отметить, что отдельное внимание писатель уделял мимикрии смерти, облекающейя во внешне жизненные формы. Это была прометеевская борьба за человека.
Интересно, что саму повесть «Запутанное дело» он очень не любил и уже потом, спустя годы, однажды заметил в частной беседе: «И дернул же меня черт написать такую ерунду». Тяготила ли его служба. Впрочем, многие романы, которые приписывались Салтыкову, в реальности были просто слухами и небылицами.
Слова Салтыкова о «рабьем языке» не следует понимать буквально. Их в первой половине XIX в. писали по давнему шаблону. Осенью 1855 г. в Вятку по делам ополчения приезжает генерал-адъютант П. П. Ланской, двоюродный брат нового министра внутренних дел, с женою Натальей Николаевной (в первом браке Пушкиной, урожденной Гончаровой).
Это— одна из тех форм, которые принимала сильно звучавшая в нём поэтическая жилка. Логично, что на Салтыкова обращали внимание вятские барышни искавшие его расположения. Измождённое тело ничего не может ему противопоставить».
В настоящем и будущем Глупова усматривается один «конфуз»: «идти вперёд— трудно идти назад— невозможно». Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. В пристальном строгом взгляде — «опыт, сын ошибок трудных». В «Господах ташкентцах» мы знакомимся с «просветителями, свободными от наук» и узнаем, что «Ташкент есть страна, лежащая всюду, где бьют по зубам и где имеет право гражданственности предание о Макаре, телят не гоняющем». «Торжествующая свинья», выведенная на сцену в одной из последних глав, «За рубежом», не только допрашивает «правду», но и издевается над ней, «сыскивает её своими средствами», гложет её с громким чавканьем, публично, нимало не стесняясь.
Многовековыми увещеваниями или большим кровопусканием. Последняя написана наблюдателем-протоколистом, первая— психологом-художником. Ну, ради Бога, не сердитесь. Юмор, как и у Гоголя, чередуется в «Губернских очерках» с лиризмом такие страницы, как обращение к провинции (в «Скуке»), производят до сих пор глубокое впечатление. В литературу, с другой стороны, вторгается улица, «с её бессвязным галденьем, низменной несложностью требований, дикостью идеалов»— улица, служащая главным очагом «шкурных инстинктов».
Отмечая в них ошибки, он требовал «полной картины деятельности, а не изложения обязанностей», как это делали некоторые исправники и городничие. Вот против них Салтыков-Щедрин и задумал революцию: «Что такое призрак. В. Ф. Корша), в 1862 году— несколько сцен и рассказов в журнале «Время»). Именно таким художником и был Иван Николаевич Крамской. Его злейшие враги — те, о ком он писал: «взамен совести выросло у них во рту по два языка и оба лгут». Неудивительна частота появления в текстах Щедрина мортальной темы.
В первой повести М. Е. Салтыкова, «Противоречия», которую он никогда впоследствии не перепечатывал, звучит, сдавленно и глухо, та самая тема, на которую были написаны ранние романы Ж. Санд: признание прав жизни и страсти. И в то же время острый взгляд и плотно сжатые губы подчеркивают силу его воли и характера. В последние годы жизни Салтыков-Щедрин написал большую ретроспективную вещь под названием Пошехонская старина (1887–1889) это хроника жизни средней провинциальной дворянской семьи и ее окружения незадолго до отмены крепостного права. Говоря о сатире, принято ссылаться на Свифта — так вот, Щедрин превзошёл Свифта.
Мало таких нот, мало таких красок, которых нельзя было бы найти у М. Е. Салтыкова. Судорожно сжатые на коленях пальцы Достоевского замыкают композицию, снова и снова возвращают взгляд зрителя к голове писателя и в то же время словно оберегают его внутренний мир от навязчивого постороннего взора. Да и про Головлева поминал регулярно. Елейный подлец, уничтожавший всё живое вокруг себя. Здесь беспрерывно возникают такие сплетни, такое устроено шпионство и гадости, что подлинно рта нельзя раскрыть, чтобы не рассказали о тебе самые нелепые небылицы Живут здесь люди одними баснями да сплетнями, от которых порядочному человеку поистине тошно делается. ». Он верит в благотворность воспитания.
Тут даже уместно патетическое слово — бичевал. Колористически художник решил портрет в темных приглушенных тонах. А всё-таки нужны такие строители общественной мысли. Но не проходит и полчаса, как смущенная физиономия М. Е. показывается из-за двери и он спрашивает с виноватой и робкой улыбкой: «Ну что, вы очень на меня сердитесь.
Описаний у Салтыкова немного, но и между ними попадаются такие перлы, как картина деревенской осени в «Господах Головлёвых» или засыпающего уездного городка в «Благонамеренных речах». Она чрезвычайно злободневна. И здравый смысл — не худшее знамя на свете. Иониной дочь Лидия на самом деле являлась внебрачным ребенком Салтыкова. «Помпадуры»— это руководители, прошедшие курс административных наук у Бореля или у Донона «Ташкентцы»— это исполнители помпадурских приказаний.
«Сказки» изданные особо в 1887 году, появлялись первоначально в «Отечественных записках», «Неделе», «Русских ведомостях» и «Сборнике литературного фонда». И все-таки Салтыков-Щедрин занимал бы в русской литературе место только как выдающийся публицист, если бы не единственный его настоящий роман Господа Головлевы (1872–1876), состоящий из семи очерков (см. Большая часть произведений Салтыкова-Щедрина представляет собой некую неопределенную сатирическую журналистику, по большей части бессюжетную, по форме нечто среднее между классическими «характерами» и современным «фельетоном». Впрочем, он и сам, по воспоминаниям мемуаристов, был большим любителем женского пола.
Он весь — в иносказаниях, в иронии, подчас — утонченной, глубоко зашифрованной, а иногда — хлёсткой и грубоватой, чтобы каждый студент (на них надежда. ) понял, намотал на ус. В «поруганном образе раба» Салтыков признал образ человека. В 1844 году окончил лицей по второму разряду (то есть с чином X класса), 17 из 22 учеников были исключены, так как поведение их аттестовалось не более как «довольно хорошим»: к обычным школьным проступкам (грубость, курение, небрежность в одежде) у Щедрина присоединялось «писание стихов» «неодобрительного» содержания. Стиль департаментский, въедливо-суровый. Михаил Салтыков знал, что «читатель-друг» по-прежнему существует— но этот читатель «заробел, затерялся в толпе и дознаться, где именно он находится, довольно трудно». что вы делаете.
Пишет он в это время очень много, сначала в разных журналах (кроме «Русского вестника»— в «Атенее», «Современнике», «Библиотеке для чтения», «Московском вестнике»), но с 1860 года— почти исключительно в «Современнике» (в 1861 году Салтыков поместил несколько небольших статей в «Московских ведомостях» (ред. Да и Антиоха Кантемира, первым провозгласившего сатирическое кредо: «Смеюсь в стихах, а в сердце о злонравных плачу». Словом, умел говорить нелицеприятности всем. Народ сначала следовало просветить «Любовь и потому знание истинных интересов народа», — так определил оснастку Салтыкова-Щедрина Толстой.
Ценность этих книг (Господа ташкентцы, 1869–1872 В царстве умеренности и аккуратности, 1874–1877 Убежище Монрепо, 1879–1880 Письма к тетеньке, 1881–1882 и т. д. ) больше, чем предыдущих, но крайняя злободневность сатиры делает ее явно устаревшей. В их лице хищничество с небывалой до тех пор смелостью предъявляет свои права на роль «столпа», то есть опоры общества— и эти права признаются за ним с разных сторон как нечто должное (припомним станового пристава Грацианова и собирателя «материалов» в «Убежище Монрепо»).
Познакомившись с Салтыковым и войдя в его положение, Ланской принял «живейшее участие» в его положении и 13 октября отправил в Петербург официальное представление об освобождении Салтыкова, подкрепив свою просьбу частными письмами брату-министру и управляющему III Отделением Дубельту. О службе его в Вятке сохранилось мало сведений, но, судя по записке о земельных беспорядках в Слободском уезде, найденной после смерти М. Е. Салтыкова в его бумагах и подробно изложенной в «Материалах» для его биографии, он горячо принимал к сердцу свои обязанности, когда они приводили его в непосредственное соприкосновение с народной массой и давали ему возможность быть ей полезным. Собранные в одно целое, «Губернские очерки» в 1857 году выдержали три издания (впоследствии— ещё множество). Здесь не только «злоба дня», но и «раненое сердце», сочувствие, хотя интонации Щедрина лишены внешней сентиментальности.
В 70-е—80-е годы Ге создал несколько портретов наиболее выдающихся русских писателей. Идеал «презренного времени», как виделся он «хищникам, предателям, пустосвятам и проститутам», — есть «человек, приведенный к одному знаменателю». Надо же напомнить. ». ). Витал бы себе в туманной дымке».
Несколько его стихотворений было помещено в «Библиотеке для чтения» 1841 и 1842 годов, когда он был ещё лицеистом другие, напечатанные в «Современнике» (ред. Он переплел руки и смотрит на зрителя глубоким задумчивым взором. Он высмеивал и психологию раба и рефлексии хищников — хозяев жизни. Как прорваться к свободе. Он вооружается против новой программы: «прочь фразы, пора за дело взяться», справедливо находя, что и она— только фраза и вдобавок «истлевшая под наслоениями пыли и плесени» («Пошехонские рассказы»). Он просит у матери Ольги Михайловны благословения на брак, однако она наотрез отказалась благословить женитьбу сына на «бесприданнице» Болтиной.
Он открывает их даже в самом «Иудушке» (Порфирии Головлёве)— этом «лицемере чисто русского пошиба, лишённом всякого нравственного мерила и не знающем иной истины, кроме той, которая значится в азбучных прописях». Иногда (например в одном из «Писем к тётеньке») Салтыков надеется на будущее, выражая уверенность, что русское общество «не поддастся наплыву низкопробного озлобления на всё выходящее за пределы хлевной атмосферы» иногда им овладевает уныние при мысли о тех «изолированных призывах стыда, которые прорывались среди масс бесстыжества— и канули в вечность» (конец «Современной идиллии»). Знал близко к тексту. Постепенно Салтыков проникся либеральными идеями и под их влиянием создал повесть «Запутанное дело».
«То была первая свежая любовь моя, то были первые сладкие тревоги моего сердца. » — писал позже Михаил Евграфович. Полотно, принадлежащее Третьяковской галерее и выполненное по заказу собирателя, по типу близко к прославленным работам В. Г. Перова начала 1870-х годов (изображениям А. Н. Островского и особенно Ф. М. Достоевского). Литература уже тогда занимала его гораздо больше, чем служба: он не только много читал, увлекаясь в особенности Жорж Санд и французскими социалистами, но и писал — поначалу небольшие библиографические заметки, напечатанные в журнале «Отечественные записки».
Среди воспоминаний о писателе есть короткий словесный портрет молодого Щедрина: «Лицо моложавое, бритое, немного мальчишеское, скорее незначительное, кроме большого, открытого лба и упорного взгляда». 1870 3 изд. 1883), «Помпадуры и Помпадурши» (1873, 77, 82, 86), «Господа Ташкентцы» (1873, 81, 85), «Дневник провинциала в Петербурге» (1873, 81, 85), «Благонамеренные речи» (1876, 83), «В среде умеренности и аккуратности» (1878, 81, 85), «Господа Головлёвы» (1880, 83), «Сборник» (1881, 83), «Убежище Монрепо» (1882, 83), «Круглый год» (1880, 83), «Современная идиллия» (1877—1881), «За рубежом» (1880—1881), «Письма к тётеньке» (1882), «Недоконченные беседы» (1885), «Пошехонские рассказы» (1886). В ней много детских воспоминаний. К тому же помог Салтыкову и счастливый случай.
Обстоятельствами тогдашнего времени объясняется и то, что автор «Губернских очерков» мог не только оставаться на службе, но и получать более ответственные должности. Протест против «крепостных цепей», воспитанный впечатлениями детства, с течением времени обратился у Михаила Салтыкова, как и у Некрасова, в протест против всяких «иных» цепей, «придуманных взамен крепостных» заступничество за раба перешло в заступничество за человека и гражданина. Негодуя против «улицы» и «толпы», М. Е. Салтыков никогда не отождествлял их с народной массой и всегда стоял на стороне «человека, питающегося лебедою» и «мальчика без штанов».
Однако вскоре красота победила: тайно встречаясь с Лизой, писатель серьезно влюбляется. Уже внешность ярошенковского Салтыкова-Щедрина, кое у кого вызвавшая нарекания (очень хотелось, чтобы, принимаясь за портрет, художник его подстриг и подрумянил и подобающий сюртук на него надел, манишку, галстук), сама внешность ярошенковского Салтыкова-Щедрина исключала возможность приведения такого человека «к общему знаменателю». Одна из сказок называется «Пропала совесть». Под благонамеренного не маскировался — и карьерные успехи чередовались с поражениями. После запрета «Отечественных записок» Михаил Салтыков помещал свои произведения преимущественно в «Вестнике Европы» отдельно «Пёстрые письма» и «Мелочи жизни» были изданы при жизни автора (1886 и 1887), «Пошехонская старина»— уже после его смерти, в 1890 году.
Л. Н. Спасская вспоминала, что после этих обедов Салтыков по своей привычке заходил ежедневно в дом к Иониным, а так как, съев лишнего, он чувствовал себя всегда нехорошо, то начинал жестоко критиковать обеды и бранить угощавших его хозяев. Там его прозвали «вице-робеспьером» и «домашним Герценом». Союзником злобы являлось непонимание. Более того, обстоятельства совпали для Салтыкова крайне неудачно. Об этом очень ярко вспоминала в своих мемуарах Л. Н. Спасская. К тому же стиль глубоко укоренен в дурной журналистике эпохи, порожденной Сенковским и производит на сегодняшнего читателя впечатление тщательно, с муками разработанной вульгарности. Мы забыли, что в рационализме есть рыцарственная, донкихотская красота.
Последние его годы были медленной агонией, но он не переставал писать, пока мог держать перо и его творчество оставалось до конца сильным и свободным: «Пошехонская старина» ни в чём не уступает его лучшим произведениям. Из написанного им между 1858 и 1862 годами составились два сборника— «Невинные рассказы» и «Сатиры в прозе» и тот и другой изданы отдельно три раза (1863, 1881, 1885). Щедрин не давал на сей счет рецептов, но верил: «Ежели общество лишено свободы, то это значит, что оно живёт без идеалов, без горения мысли, не имея ни основы для творчества, ни веры в предстоящие ему судьбы». Суровость излучают и портреты писателя. И дальше: «Кто бы угадал тогда, что из этого лица мысль и страдание выработают образ, написанный Крамским. » Ярошенковский Щедрин — образ, выработанный мыслью и страданием из того Щедрина, которого семью годами раньше написал Крамской.
Событием стал в семидесятые спектакль Георгия Товстоногова «Балалайкин и К» в московском театре «Современник». Все местные учреждения в январе присылали донесения о своей деятельности в истекшем году. «Униженные и оскорблённые встали передо мной, осиянные светом и громко вопияли против прирождённой несправедливости, которая ничего не дала им, кроме оков». Лучше бы думал о чем-нибудь высоком. Можно сказать, что одинаково хорошо он работал во всех жанрах.
Есть соблазн прокомментировать свысока: «И чего же он добился. Салтыков-Щедрин стремится исправить, предупредить, одёрнуть. Салтыков-Щедрин в ХХ веке вошёл в пантеон канонизированных классиков, его усердно изучали в школе, не говоря уж о гуманитарных факультетах. Удручаемый «мелочами жизни», он видит в увеличивающемся их господстве опасность тем более грозную, чем больше растут крупные вопросы: «забываемые, пренебрегаемые, заглушаемые шумом и треском будничной суеты, они напрасно стучатся в дверь, которая не может, однако, вечно оставаться для них закрытой». — Наблюдая с своей сторожевой башни изменчивые картины настоящего, Михаил Салтыков никогда не переставал вместе с тем глядеть в неясную даль будущего.
Серьезно, даже несколько сурово и замкнуто лицо писателя. Об этом сам Михаил Евграфович очень ярко сообщал своему брату в одном из писем: «Ты не поверишь (. ), какая меня одолевает скука в Вятке. Он протестует в «Больном месте» против жестокого девиза: «со всем порвать». Пока существовали «Отечественные записки», то есть до, М. Е. Салтыков работал исключительно для них.
Любопытно, что посмотреть именно этот дом искавшему жилье Салтыкову-Щедрину посоветовал вятский полицмейстер. «Господа Головлёвы» — расщепление семейного романа. «Больное место» (напечатано в «Отечественных записках» 1879, перепечатано в «Сборнике»), в котором этот разлад изображён с потрясающим драматизмом— один из кульминационных пунктов дарования М. Е. Салтыкова «Хандрящим людям», уставшим надеяться и изнывающим в своих углах, противопоставляются «люди торжествующей современности», консерваторы в образе либерала (Тебеньков) и консерваторы с национальным оттенком (Плешивцев), узкие государственники, стремящиеся, в сущности, к абсолютно аналогичным результатам, хотя и отправляющиеся один— «с Офицерской в столичном городе Петербурге, другой— с Плющихи в столичном городе Москве». Хотя в примечании к «Пошехонской старине» Салтыков и просил не смешивать его с личностью, от имени которого ведётся рассказ, но полнейшее сходство многого из сообщаемого о Затрапезном с несомненными фактами жизни Михаила Салтыкова позволяет предполагать, что «Пошехонская старина» имеет отчасти автобиографический характер. Салтыков критически оценивал достоверность и полноту представленных донесений.
В пьянице, почти дошедшем до животного отупения, мы узнаем человека. Недуг впился в меня всеми когтями и не выпускает из них. Для Василия Розанова — «Матерой волк», который «напился русской крови и сытым отвалился в могилу». Нога моя больше не будет в этом проклятом доме. » и тому подобное.
А по «Истории одного города» режиссер Сергей Овчаров снял абсурдистскую эпопею «Оно». Большая часть написанного им в это время вошла в состав следующих сборников: «Признаки времени» и «Письма из провинции» (1870, 72, 85), «История одного города» (1 и 2 изд. в книге А. Н. Пыпина «M. «Премудрый пескарь», «Органчик», «Как один мужик двух генералов прокормил». Важнейшим в судьбе начинающего писателя был разговор, который случился на одном из светских раутов между начальником Салтыкова в военном министерстве А. И. Чернышевым и Николаем I. Император попенял Чернышеву: «И что это твои служащие таким бумагомарательством занимаются. ». Окружённый людьми ему симпатичными и с ним солидарными, Салтыков чувствовал себя благодаря «Отечественным запискам» в постоянном общении с читателями, на постоянной, если можно так выразиться, службе у литературы, которую он так горячо любил и которой посвятил в «Круглом годе» такой чудный хвалебный гимн (письмо к сыну, написанное незадолго до смерти, оканчивается словами: «паче всего люби родную литературу и звание литератора предпочитай всякому другому»). Речь о судьбе русской крестьянской женщины, вложенная им в уста сельского учителя («Сон в летнюю ночь» в «Сборнике»), может быть поставлена по глубине лиризма наряду с лучшими страницами Некрасовской поэмы «Кому на Руси жить хорошо». Недоброжелатели поговаривают, что он тайком пару раз ездил во Владимир к Лизе.
Нельзя назвать его красивым, художник нисколько не польстил своей модели. Мы видим победоносный поход «чумазого» на «дворянские усыпальницы», слышим допеваемые «дворянские мелодии», присутствуем при гонении против Анпетовых и Парначевых, заподозренных в «пущании революции промежду себя». Салтыков упорно ждал и в итоге, в июне 1856 г., все-таки добился своего и женился на Елизавете Болтиной. В интерпретации текстов М. Е. Салтыкова имеются две исследовательские линии.
Для сестёр Болтиных, дочерей вятского вице-губернатора из которых одна (Елизавета Аполлоновна) в 1856 стала его женой, он составил «Краткую историю России». Мать писателя, Забелина Ольга Михайловна (1801—1874), была дочерью московского дворянина Забелина Михаила Петровича (1765—1849) и Марфы Ивановны (1770—1814). Спектакль, к которому приложил руку и знаменитый Сергей Михалков, нередко показывали по телевидению и трусливый лозунг «Давайте годить. » стал крылатым выражением. Но и в «Истории одного города» и в сказках и, особенно, в «Господах Головлевых» чувствуется авторская боль. На самом деле любовь никогда не была чужда М. Е. Салтыкову: он всегда проповедовал её «враждебным словом отрицанья».
метров. Они положили начало целой литературе, получившей название «обличительной», но сами принадлежали к ней только отчасти. В письмах брату Салтыков назвал свое вятское пристанище «довольно сносной квартирой» и отмечал, что живет он достаточно скромно. Безжалостный. Смерть и смертоносность в социальной реальности, где Щедрин болезненно остро видит отчуждение, ведущее к утрате человеком самого себя, оказывается только одним из случаев экспансии смертоносного, что заставляет отвлечь внимание только от «социального бытописательства».
Портрет Салтыкова-Щедрина Крамской создал в свойственной ему манере. Это постоянные околичности из-за цензуры, которые все время требуют комментария. Весьма вероятно, что стеснения, которые «Современник» на каждом шагу встречал со стороны цензуры, в связи с отсутствием надежды на скорую перемену к лучшему, побудили Михаила Салтыкова опять поступить на службу, но в другое ведомство, менее прикосновенное к злобе дня. Собрание сочинений М. Е. Салтыкова с приложением «Материалов для его биографии» вышло в первый раз (в 9 томах) в год его смерти (1889) и выдержало с тех пор много изданий. Более желчного писателя русская литература не знала. Вместе с гончаровским Обломовым, написанным раньше и бунинским Суходолом, написанным позже, это величайший monumentum odiosum (памятник ненавистному), воздвигнутый русскому провинциальному дворянству. Весьма возможно, что при чтении М. Е. Салтыкова смеялись порою «помпадуры» или «ташкентцы» но почему.
Кроме хозяйственного отделения, ведал еще и газетным столом (с библиотекой при нем) и типографией. Это мужчина в возрасте. Мир пребывал во власти пагубных традиций, во власти призраков, — это он видел ясно. Чем я виноват, что у меня такой проклятый характер. ».
