Бенвенуто Челлини Скульптуры

Персей (скульптура Бенвенуто Челлини)

Подойдя к нему, я его спросил, он ли тот наглец, который дурно отзывается о флорентинцах. Он — хороший, почтительный сын, горячо любящий брат и вообще образцовый семьянин. Однажды вечером, в четверг, сказанный вельможа привел меня в дом к сказанному мессер Бенвеньято, где были все эти солдаты, которые были при этом поражении и они еще сидели за столом. Благородная дама, тоже слегка покраснев, сказала: «Ты сам знаешь, что мне хочется, чтобы ты мне служил» и, передавая мне лилию, сказала, чтобы я взял ее с собой и, кроме того, дала мне двадцать золотых скудо, которые были у нее в кошельке и сказала: «Оправь мне ее так, как ты мне нарисовал и сохрани мне это старое золото, в которое она оправлена сейчас».

Челлини испустил отчаянный крик и, забыв о своей болезни, бросился в мастерскую. У Рабле, современника Челлини, любимый герой Панург утверждает, что «человек стоит столько, во сколько он сам себя ценит». Не проходило дня, чтобы я не убил кого-нибудь из врагов с воли.

Персей (скульптура Бенвенуто Челлини) Информацию О

Эта цельность Челлини — характерная историческая черта человеческого типа его эпохи. Последняя работа привлекает внимание папы Климента VII. Когда мы прибыли в Рим, я сразу же поступил в мастерскую к одному мастеру, которого звали Фиренцуола.

Узнав некоторых из них, я сказал: «О дармоеды, если вы не уберетесь отсюда и если хоть один осмелится ступить на эту лестницу, то у меня здесь два заряженных фалконета, каковыми я из вас сделаю порошок и подите сказать кардиналу, что я сделал то, что мне было приказано моими начальниками и это было сделано и делается в их же, духовенства, защиту, а не в обиду им». Я продолжал весь этот день когда настал вечер, в то время как войско вступало в Рим через Трастевере, папа Климент, поставив начальником над всеми пушкарями Некоего римского вельможу, какового звали мессер Антонио Санта Кроче, этот вельможа первым делом подошел ко мне, учиняя мне ласки он поместил меня с пятью чудесными орудиями на самом возвышенном месте замка, которое и называется «у Ангела» и это место обходит весь замок кругом и смотрит и в сторону Прати и в сторону Рима он дал мне под начало сколько нужно людей, которыми я бы мог командовать, чтобы помогать мне ворочать мои орудия и, велев выдать мне плату вперед, отпустил мне хлеба и немного вина и затем попросил меня, чтобы я как начал, так и продолжал. Из сохранившихся произведений, выполненных им по возвращении во Флоренцию: Персей (1545—1553, Флоренция, Лоджия деи Ланци), статуэтка Борзая (1545—1546, Флоренция, Барджелло) бюст Козимо Медичи (1545—1548, там же) Ганимед (1548—1550) Аполлон и Гиацинт Нарцисс (все во Флоренции) бюст Биндо Альтовити Распятие (ок. В этом — прогрессивная, демократическая сторона идеала «доблести».

Напишите отзыв о статье Персей (скульптура Бенвенуто Челлини)

Узнав об этом, мой отец, вооружившись, отправился к нему и, в присутствии его отца, которого звали Никколайо да Вольтерра, трубач Синьории, сказал: «О Пьеро, мой дорогой ученик, очень меня печалит твоя беда но, если ты помнишь, я еще недавно тебя предупреждал и все-таки случится между твоими детьми и моими то, что я тебе сказал». И первое из них такое: что, так как сказанный мессер Антонио Санта Кроче велел мне спуститься из-под Ангела, чтобы пострелять в некои соседние с замком дома, куда видно было, как вошли некои враги с воли, то, пока я стрелял, в меня грянул орудийный выстрел, каковой угодил в край зубца и отхватил столько, что по этой причине не сделал мне вреда: так как это большое количество все целиком ударило меня в грудь у меня остановилось дыхание и я лежал на земле, простертый, как мертвец и слышал Все, что говорили окружающие, среди каковых очень сетовал этот мессер Антонио Санта Кроче, говоря: «Увы, мы лишились лучшей помощи, какая у нас была. » Подоспел на этот шум некий мой товарищ, которого звали Джанфранческо флейтщик, — этот человек был более склонен к медицине, чем к флейте, — и тотчас же, плача, побежал за графинчиком отличнейшего греческого вина накалив черепицу, он положил на нее добрую пригоршню полыни затем попрыскал сверху этим добрым греческим вином когда оказанная полынь хорошо пропиталась, он тотчас же положил мне ее на грудь, где ясно была видна ушибина. И так как они хотели что-то предпринять, так как их было много, то я, вспылив, взялся за ножик, который у меня был при себе, говоря так: «Если кто из вас выйдет из лавки, то другой пусть бежит за духовником, так как врачу тут нечего будет делать». Подобные заявления чередуются с обычными проклятиями власти денег и заключают в себе существенный оттенок: у этих «наемных» художников, «кондотьеров искусства», каким является и Челлини, нет внутреннего уважения к тем, кому они создают памятники своими творениями, кого они славословят в литературных посвящениях. Рассуждения, медитации играют здесь небольшую и скорее орнаментальную роль. Саламанки испанца.

«Ужасающее величие» (terribilita) и «ярость» (furore), характерные для итальянского искусства XVI века и для этики «доблести», пронизывают и образ Челлини в этом эпизоде. «Жизнеописание» Челлини принадлежит к той разновидности мемуарной литературы, где личность автора, вынесенная на первый план, господствует над всем повествованием и больше всего приковывает к себе внимание. Папа сказал, что хочет меня к себе на службу среди прочих музыкантов. Плавку продолжали его работники.

Но художественный такт удержал гуманиста Варки от «подскабливания» и «подправки» неправильного, но сильного языка Челлини, что неизбежно повлекло бы за собой обеднение стиля автобиографии. Челлини саркастически берется даже прокомментировать одно темное место из песни VII «Ада» Данте, который, как известно, одно время жил в Париже и перенес, дескать, в свою поэму восклицание судьи, призывающего публику к порядку. 1562, Эскориал). Он тотчас же сказал: «Я тот самый». Вывеской этой гостинице служило солнце, красного цвета, намалеванное между двух окон. Если — принимая во внимание склонность автора мемуаров к хвастовству — можно и усомниться в совершенной точности передачи подобных дерзких выходок, то в общем свидетельства современников показывают, что он действительно «не умел изображать льстеца».

Отрывок, характеризующий Персей (скульптура Бенвенуто Челлини)

По этой причине я играл много больше, нежели то делал прежде. С другой стороны, дождь хлестал с такой силой, был такой ветер, что горн остывал. Его дед Андреа Челлини был архитектором, отец Джованни – музыкантом. Герцогу Козимо, в ответ на его сомнения, он прямо дает понять, что «его светлость» «не разбирается в искусстве». Он лежал на тюфяке, брошенном на пол и пропитанном водой. Из сохранившихся произведений, выполненных им по возвращении во Флоренцию: Персей (1545–1553, Флоренция, Лоджия деи Ланци), статуэтка Борзая (1545–1546, Флоренция, Барджелло) бюст Козимо Медичи (1545–1548, там же) Ганимед (1548–1550) Аполлон и Гиацинт Нарцисс (все во Флоренции) бюст Биндо Альтовити Распятие (ок.

Папа прислал ему сказать, чтобы он ехал туда и благо ему будет. В руке у меня был нож, каковым я услужал себе за столом. Мессер Бенвеньято, видя, что зал наполняется таким множеством людей, сказал: «Мы просим вас о мире и ни о чем другом».

Когда мы пришли в Сиену, Тассо сказал, что натрудил себе ноги, что дальше идти не хочет и просил меня ссудить его деньгами, чтобы вернуться на что я сказал: «Мне тогда не хватит, чтобы идти дальше а тебе следовало подумать об этом, трогаясь из Флоренции но если это ты из-за ног решаешь не идти, то мы найдем обратную лошадь в Рим и тогда у тебя не будет повода не идти». На протяжении нескольких веков Италия становится поставщиком даровитых художников и государственных деятелей для соседей и тип странствующего художника или артиста, как и тип крупного авантюриста (Казанова, Калиостро), связан с европейской культурой XVI–XVIII веков именно с Италией (вспомним «Египетские ночи» Пушкина). Эти тяжбы приводят его в отчаяние.

Был он весьма учен: удивительно говорил о медицине. На это мессер Юлио сказал: «Государь, Бенвенуто — человек, который не нуждается в чужих рисунках и в этом ваша светлость вполне убедится, когда увидит его модель». Чем же это объясняется. На каковые слова я поднял руку, ударив его по лицу и сказал: «А я вот этот». Но и здесь он меньше всего ниспровергатель норм: он просто их еще не усвоил.

• Творчество великого скульптора Бенвенуто Челлини
• Челлини Бенвенуто – талантливый итальянский скульптор
• Челлини БенвенутоСкульптуры и биография
• Итальянский скульптор Челлини Бенвенуто: биография, творчество и интересные факты
• ФОНТАН-ПАМЯТНИК БЕНВЕНУТО ЧЕЛЛИНИ, ФЛОРЕНЦИЯ (, )
• ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ — ПРОРОЧЕСТВО БЕНВЕНУТО ЧЕЛЛИНИ
• Будьте всегда открыты и активны
• Этот сайт предназначен для лиц старше 18 лет

«Гораздо больше горжусь тем, что, родясь простым, положил своему дому некоторое почтенное начало, чем если бы я был рожден от высокого рода». Хоть я ему и обещал послушаться, он рассудил, как человек умный, что если явится синьор Орацио, то, как потому, что я ему обещал и по иным причинам, я никак не смогу преминуть, чтобы не предаться воинским делам и вот он ловким способом задумал удалить меня из Флоренции, говоря так: «О дорогой мой сын, чума здесь неописуемая, великая и мне все время кажется, что ты вот-вот вернешься с нею домой я помню, что когда я был еще молодым человеком, я отправился в Мантуу, в каковом городе я был весьма обласкан и там я прожил несколько лёт я тебя прошу и приказываю тебе, чтобы, ради любви ко мне и лучше сегодня, чем завтра, ты отсюда убрался и отправился туда». Горе тем, кто хочет поживиться приданым своей жены. Персея можно назвать прекрасным примером скульптуры Италии середины XVI века, замечательным образцом техники литья и выдающимся примером обработки металла (и камня) и причислить его к лучшим работам маньеризма. 1562, Эскориал). По этой причине молодому человеку пришлось бежать из города, переодевшись монахом. Он так рассердился на те слова, которые ему сказал его учитель, что сказал, что со мной незнаком и не знает, кто я такой тогда я, возмущенный такими речами, сказал ему: «О Джаннотто, когда-то мой близкий друг, с которым мы бывали там-то и там-то и рисовали и ели и пили и ночевали на твоей даче, мне нет нужды, чтобы ты свидетельствовал обо мне этому честному человеку, твоему учителю, так как я надеюсь, что руки у меня таковы, что и без твоей помощи скажут, кто я такой».

Свою автобиографию «Жизнь Бенвенуто», скульптор писал, пребывая в глубокой депрессии. Эти работы были гораздо красивее и гораздо прочнее турецких по многоразличным причинам. После всяких разговоров и диковинок, о каковых я не хочу распространяться, так как я здесь не для этого: только одно словцо мне надлежит сказать, так как его сказал этот удивительный Юлио, художник, каковой, многозначительно обведя глазами всех, кто там был вокруг, но больше глядя на женщин, чем на остальных, обратясь к Микеланьоло, сказал так: «Микеланьоло мой дорогой, это ваше прозвище «галки» сегодня им идет, хоть они и похуже галок рядом с одним из великолепнейших павлинов, каких только можно себе представить».

1. Скульптура Бенвенуто Челлини Персей
2. Материал из Википедии — свободной энциклопедии
3. Влияние предыдущего опыта мастера
4. Общееколичествопросмотровстраницы
5. Влияние заказчика на художникаправить
6. Влияние предыдущего опыта мастераправить
7. Записки гея о свободе, равноправии, любви и творчестве

Каковой Тассо мне сказал: «Я тоже поссорился со своею матерью и будь у меня столько денег, чтобы они довели меня до Рима, то я бы даже не стал возвращаться, чтобы запереть свою жалкую лавчонку». Тотчас же схватились за оружие и тот и другой отважно но не успела начаться эта ссора, как многие вмешались, став скорее на мою сторону, чем иначе и слыша и видя, что я прав. Отсюда и господство в мемуарах чисто повествовательного начала.

Чем объясняются этот непоседливый образ жизни и скитания Челлини. Рассвирепел епископ и угрозы и препирательства были великие.

Этот был из деревни и еще малым мальчишкой пришел работать к маэстро Санти.

И он мне сказал, чтобы если меня спросят, то чтобы я не говорил, что он тут был со мной, когда я запалил это орудие а об остальном чтобы я не беспокоился. Видя такое дело, я не стал этим заботиться, говоря, что все на свете следует своему естеству и продолжал свои занятия. Пребыстро бежал этот мул а тот что-то говорил тем, что в окопах. Джованни ничего другого им не ответил, как только: «Да будет он Желанным (Бенвенуто)».

Помимо этого, Бенвенуто освоил изготовление печатей и искусство эмали. Малое время спустя ему было возвращено место флейтщика. Благородная римская дама тогда сказала: «Будь я на месте этого юноши, я бы ушла себе с Богом».

Наконец он приходит к выводу, что перед ним настоящая картина ада, а судья, «этот удивительный человек — истинный облик Плутона». Как-никак, я нечаянно задал ему большого страха. Хотя на это немного и рассердился Андреа Челлини, каковой был чуточку горяч, несколько дней спустя Джованни взял себе жену и никогда потом не требовал никакого больше приданого. Папе, когда тот у него отнял монетный двор, он велит передать, что папа тем самым отнял монетный двор у себя, а не у него, Челлини, а когда папа захочет ему вернуть этот двор, то он не пожелает его брать вновь и т. д. В те времена эти игрецы были всё именитейшие мастера и среди них были такие, которые принадлежали к старшим цехам, шелковому и шерстяному по этой причине отец мой не гнушался заниматься этим художеством и величайшим на свете желанием, какое у него имелось на мой счет, это было, чтобы я сделался великим игрецом а величайшим на свете огорчением, какое я мог иметь, это было, когда он со мной об этом рассуждал, говоря мне, что если бы я захотел, он видит меня таким способным к этому делу, что я стал бы первым человеком в мире. Когда это дошло до их ушей, они похвалились, что заставят меня горько пожалеть о таких словах я же, не зная, какого цвета бывает страх, ни во что или мало во что их ставил. Все те лица, которые были при этом, радостно его спрашивали, какое ему дать имя.

Взяв сказанную вазу, Саламанка, чисто по-испански, сказал: «Клянусь Богом, что я так же буду медлить с платежом, как и он тянул с работой». Когда же пришла пора отливки «Персея» из бронзы, мастера свалила лихорадка. С этой медалью приключился такой же случай, как и с вазой Саламанки. Италия раздиралась на части иноземными завоевателями — французами и испанцами. Болонья, Пиза, Рим, Париж, Флоренция.

Мой отец очень рассердился и считал, что они учинили ему великую обиду. Причиной тому была служба этой проклятой музыке. Республиканские городские вольности сменяются деспотией мелких князей (во Флоренции устанавливается власть Медичи). Когда мы вошли в зал, первым сказанный вельможа, а я за ним, он сказал такие слова: «Да хранит вас Бог, синьоры мы к вам явились, Бенвенуто и я, каковой люблю его, как родного брата и мы готовы сделать все то, на что будет ваша воля». Эти слова до того их устрашили, что ни один не двинулся на помощь двоюродному брату.

Но так как этот колючий терновник делал мне больно и я бесился, как бык, то уже было решился выскочить и бежать в это время Луиджи обнимал сказанную Пантасилею за шею, говоря: «Я тебя еще раз поцелую, назло этому предателю Бенвенуто». Повитуха, которая знала, что они ждут его девочкой, обмыв создание, завернув в прекраснейшие белые пелены, подошла тихонечко к Джованни, моему отцу и сказала: «Я несу вам чудесный подарок, какого вы и не ждали». Тогда мадонна Порция сказанная обернулась к этой благородной римской даме и сказала: «Вы видите, что эти таланты, которые мы в нем угадали, сопровождаются вот чем, а не пороками. » И та и другая были восхищены и мадонна Порция сказала: «Мой Бенвенуто, слышал ли ты когда-нибудь, что когда бедный дает богатому, то дьявол смеется. » На что я сказал:. И больше всего ему льстит изумление окружающих перед этим «удивительным человеком», который «должно быть, никогда не отдыхает».

А так как у этого бешеного были некои дурные сынки, то мой отец кстати сказал: «С каждым могут случиться несчастья, особенно с людьми вспыльчивыми, когда они правы, как случилось с моим сыном но посмотрите по всей остальной его жизни, как я сумел его добродетельно воспитать. Делался он для одного, которого звали Раффаэлло Лапаччини. И вот, учинив мне здоровый разнос, они послали нас к секретарю я же, бурча, все время говорил: «Это была пощечина, а не кулак», так что Совет продолжал смеяться. Эта публикация, сделанная еще на основе искаженного списка, вызвала, однако, всеобщий интерес и в 1771 году появился первый английский перевод мемуаров, а в 1803 году — немецкий (Гёте). И вдобавок меня постигло еще и то, что начался пожар в мастерской. И, наведя дуло этой пищали на их домоправителя и делая вид, будто я готовлюсь выстрелить, сказал: «А ты, разбойник, который их науськиваешь, я хочу, чтобы ты умер первым».

Первое печатное издание появилось в Неаполе в 1728.

Лишь в 1518 году он вернулся во Флоренцию. Когда все было готово, Бенвенуто ночью открыл дверь и выбрался на крышу. Невозможные для предыдущего времени, неклассические выразительные средства применяет Челлини: вынос проекции скульптуры за пределы постамента, отсутствие тектоники в соподчинении постамента и фигуры, усложненная изощренная проработка (в которой сказывается влияние ювелирного опыта) форм и поверхности. Жизнь Бенвенуто Челлини вел беспокойную и кочевую.

Челлини чрезвычайно высокого мнения о себе. Я же, набравшись чуточку смелости, хоть и смешанной с чуточкой застенчивости, покраснел и сказал: «Каков бы я ни был, я всегда, мадонна, буду всецело готов вам служить». Настолько, что он даже собирается поскорее закончить начатые работы и вернуться в Италию, «не в силах будучи ужиться со злодействами этих французов» (в устах Челлини эта жалоба звучит весьма забавно).

Сложив престарелые ладони, он поднял вместе с ними очи к Богу и сказал: «Господи, благодарю тебя от всего сердца этот мне очень дорог и да будет он Желанным». В своей большой работе Челлини использовал прежний опыт. Отдельную главу мастер посвятил жадности Медичи. Бурная политическая жизнь итальянских городов-синьорий, как известно, послужила прологом к истории буржуазного прогресса в Европе и среди итальянских городов — за Флоренцией наибольшие заслуги как за мастерской передовых идей Возрождения, недаром ее иногда называют «яйцом нового времени». Варки и Вазари с похвалой отзывались о его таланте ювелира.

Прав был Гёте, когда писал, что «Челлини обязан своей славой едва ли не больше своему слову, чем творениям» ибо «своим пером, едва ли не вернее, чем резцом, он оставил прочный памятник себе и своему искусству». В 1805 году она была найдена в одной из книжных лавок во Флоренции и передана в библиотеку Лауренциана, где находится и по сей день. Мемуары Челлини в этом смысле — удивительно характерный исторический документ.

Так вот я вам заявляю, что эта женщина — моя, а приданое пусть будет вашим». Весь Рим узнал его имя. Наконец, я сперва подучил деньги, затем расписался и, веселый и довольный, пошел домой. Здесь познается, как звезды не только направляют нас, но и принуждают.

На другой за тем день, здоровый и веселый, я вернулся в Рим. Хоть она и говорила, что сильно в меня влюблена, я неизменно соблюдал верность моему другу но когда они пошли спать, я похитил эту служаночку, которая была совсем новенькая, так что горе ей, если бы ее госпожа это узнала. Его бросили в подземелье, «где было много воды, полно тарантулов и множество ядовитых червей».

Это был отличнейший работник и честнейший человек, гордый и открытый во всех своих делах. Не слава Челлини-художника поддерживает интерес потомства к его «Жизнеописанию». А так как великий искусник, о котором я говорил, по имени Карадоссо, сделал их несколько, за каковые, если на них бывало по нескольку фигур, он требовал не меньше, чем по ста золотых скудо за штуку, то по этой причине, не столько из-за цены, сколько из-за его медлительности, я был приглашен к некоим синьорам, для каковых, среди прочих, сделал медаль в состязание с этим великим искусником, на каковой медали были четыре фигуры, над которыми я много потрудился. Флорентийцы были настолько поражены огромной творческой энергией, проявленной Челлини, что говорили о нем: «Это не человек, а сущий дьявол, так как он сделал то, что искусство не могло сделать».

Разве в этих строках не запечатлен идеал «многосторонности» целой эпохи. Флорентийский золотых дел мастер и скульптур Бенвенуто Челлини (1500–1571) был несомненно высокоодаренным художником, но имя его не стоит в первом ряду великих мастеров итальянского Возрождения. Вследствие чего мастера обвинили в воровстве и приговорили к пожизненному заключению. Вещицу эту я сделал в мастерской у одного, которого звали Франческо Салимбене.

Отсюда та полнота и сила характера, которые делают их цельными людьми». Но самой любимой его скульптурой, над которой он работал каждый день, был «Персей с головой Медузы». Мадонна Порция добавила, что таланты редко уживаются с пороками и что, если бы я это сделал, я бы сильно обманул ту славную внешность честного человека, какую я показываю и, повернувшись, взяв за руку благородную римскую даму, с приветливейшей улыбкой сказала мне: «До свидания, Бенвенуто». Таким образом и случилось знакомство между Луиджи Пульчи и мной.

Чем труднее задача, тем больше она его воодушевляет. Тогда истерзанный сказанными колючками и вынужденный сказанными словами этого юноши, выскочив вон, я поднял шпагу громким голосом я сказал: «Всем вам конец». Он не чувствует раскаяния и наивно объясняет свое поведение воздействием звезд, которые, по средневековым поверьям, влияли на жизнь человека. Наконец, его наивное благочестие для XVI века уже достаточно старомодно. А во Франции несколько другие порядки, чем в итальянских городах. Приехал в Рим превеликий хирург, какового звали маэстро Якомо да Карпи.

С детства у мальчика стали проявляться способности к музыке. Слово «вирту» вызывает у итальянца XV–XVI веков целый комплекс представлений. Его заказчики и их консультанты должны безусловно в него верить. Переплавив золото, я отнес его папе, каковой много меня благодарил за все, что я сделал и велел Кавальерино, чтобы тот дал мне двадцать пять скудо извиняясь передо мной, что большего у него нет, чтобы он мог мне дать.

Так, к своему неудовольствию, я продолжал играть до пятнадцатилетнего возраста. Сказанный Джанъякомо в точности сказал ему мое имя. Вот таким образом этот дворецкий не давал мне вымолвить ни слова, говоря: «Живо, живо, неси вазу». Уже весь мир был под оружием.

Это темперамент неукротимый, неуемный и буйный. Его творчество оказало влияние на развитие маньеризма. Когда он пополз дальше, на него набросились собаки и сильно искусали Челлини.

Не только «из края в край из града в град», но и от одной области искусства — к другой. Челлини охватил настоящий творческий экстаз. Теперь вернемся к Пьеро Торриджани, который, с этим моим рисунком в руке, сказал так: «Этот Буонарроти и я ходили мальчишками учиться в церковь дель Кармине, в капеллу Мазаччо а так как у Буонарроти была привычка издеваться над всеми, кто рисовал, то как-то раз среди прочих, когда он мне надоел, я рассердился гораздо больше обычного и, стиснув руку, так сильно хватил его кулаком по носу, что почувствовал, как у меня хрустнули под кулаком эти кость и хрящ носовые, как если бы это была трубочка с битыми сливками и с этой моей метиной он останется, пока жив».

Наконец, отчаявшись в предприятии, он поклялся, что приведет столько испанцев, что они меня изрубят на куски и убежал бегом, а я тем временем, отчасти веря этому их смертоубийству, решил мужественно защищаться и привел в порядок одну свою чудесную пищаль, каковая мне служила, чтобы ходить на охоту, говоря про себя: «Если у меня отнимают мое имущество заодно с трудами, то еще уступать им и жизнь. » Во время этого прения, которое я вел сам с собой, появилось множество испанцев вместе с их домоправителем, каковой, на их заносчивый лад, сказал им всем, чтобы они входили и забирали вазу, а меня отколотили палками. Его изобретательный и пытливый ум постоянно ищет все новых сфер деятельности. Характер Челлини был далеко не спокойный, а скорее даже буйным, что и не позволяло оставаться ему долго на одном месте, резко менять свой образ жизни и вновь пускаться вплавь по бурным волнам «этого бешеного времени» (как называет свою эпоху сам Челлини), не заботясь о том, к какому берегу они его прибьют. Они «. Здесь я сделал много красивых вещиц и зарабатывал немало мог очень хорошо помогать своему дому. «Таких, как я, ходит, может быть, один на свете, а таких, как ты, ходит по десять в каждую дверь», — бросает он в лицо майордому Козимо I ибо нет, кроме него, человека, который смог бы создать его «Персея».

Они быстро отдернули руки с бранными словами, какие говорят красивым мальчикам и встали из-за стола и тотчас посыпались крики и с великим хохотом и с великим изумлением и грозный Микеланьоло испросил у всех разрешения наложить на меня кару по-своему. Работы мои в эту пору были не особенно значительны вот таким образом рассказывать о них не стоит. Герцог заказывает мастеру статую «Персей», которая должна ассоциироваться с победой власти Медичи над флорентийской республикой. Еще Петрарка писал, что «кровь всегда одного цвета. В этих словах, проникнутых гордостью плебея и чувством человеческого достоинства, звучит общий для всех гуманистов мотив учения о «доблести» и истинном благородстве.

Шум был превеликий и дело тянулось немалое время. Через жизнь он проходит «с открытыми глазами и с доброй охраной и отлично вооруженный, в кольчуге и наручах».

В последующие годы Бенвенуто занимался обработкой мрамора («Венера и Амур», «Нарцисс», «Аполлон с Гиацинтом», «Ганимед») и изготовлением различных предметов роскоши. Челлини снова попал в крепость. А толкователи Данте этого не поняли Вся эта глава мемуаров достойна занять место рядом с эпизодами о сутягах из «Гаргантюа и Пантагрюэля».

Этот Луканьоло поднял меня на смех, говоря: «Вот увидишь, Бенвенуто, к тому времени, когда ты кончишь эту работу, я потороплюсь кончить эту вазу, которую я начал, когда и ты свою вещицу и тебе на опыте станет ясно, какую пользу я извлеку из своей вазы и какую ты извлечешь из своей вещицы». Разные виды многогранного ювелирного мастерства, резьба печатей и медалей, чеканка монет. Ему пришлось бы томиться в заключении всю жизнь, если бы через два года не выяснилось, что недостачи в драгоценностях в папской казне нет, Бенвенуто был помилован и с 1540 года он уже работал при французском королевском дворе в Фонтенбло, где освоил технику бронзового литья и с этой поры начал выполнять крупные скульптурные заказы. Он сразу принялся за свое художество и сделал зеркало, около локтя в поперечнике из простой и слоновой кости, с фигурами и листьями, великой тщательности и прекрасного рисунка. Вдруг мне показалось, что он в ужасном обличии меня устрашает и говорит: «Если ты этого не сделаешь, тебя постигнет отцовское проклятие, а если сделаешь, то будь благословен от меня навеки».

Это предельное насыщение стало привычным качеством, оно должно было заставить человека прочувствовать самые нереальные события или явления и оно стало основой «тенденции к натурализму, к вещественности, ошеломляюще осязательному восприятию реального мира», которая (как писал виппер), одновременно со «стремлением человека уйти от реальной жизни в мир чудес» породили феномен маньеристического искусства. Его творчество оказало влияние на развитие маньеризма. На что я сказал: «Синьор, взойдите, но только один, а там приходите как вам будет угодно».

Когда он продолжал так некоторое время для собственного удовольствия, они стали так его упрашивать, что сделали его таким же флейтщиком. Но автор «Персея» живет уже в период заката этой культуры.

Несмотря на то что все подозрения были сняты, ювелир провёл в тюрьме целых три года. Этот случай ибо он имел такие важные последствия, я хотел его рассказать, чтобы покончить с этим, так как они не из того художества, которое подвигает меня писать ибо если бы всем таким я пожелал изукрасить свою жизнь, то мне бы слишком многое оставалось сказать. Жить для него значит действовать. На этом маленьком дельце я много приобрел.

Полная приключений жизнь и разносторонняя деятельность Бенвенуто Челлини в полной мере отражают дух итальянского Возрождения.

Это был человек замечательно красивый, чрезвычайно смелый похож он был скорее на великого вояку, чем на ваятеля, особенно своими удивительными жестами и своим зычным голосом, с этакой привычкой хмурить брови, способной напугать любого храбреца и каждый день он повествовал о своих подвигах у этих скотов англичан. Юлио Романо, художник сказанный, уехал служить маркизу мантуанскому.

Тотчас же обернувшись и видя, что он этому смеется, я так хватил его кулаком в висок, что он упал без чувств, как мертвый затем, повернувшись к его двоюродным братьям, я сказал: «Вот как поступают с такими ворами и трусами, как вы». К этому нужно добавить, что, при всем неистовстве и «ярости» в труде, работы, которые он стремится довести до совершенства, подвигаются медленно. Родился 3 ноября 1500 во Флоренции в семье плотника.

Будучи в Сиене, я подождал нарочного в Рим и к нему присоединился. Двигаться он не мог, так как нога еще не зажила. В том месте стен, куда мы подошли, много молодежи было побито теми, что снаружи здесь дрались что было мочи стоял такой густой туман, какой только можно себе представить я обернулся к Алессандро и сказал ему: «Вернемся домой как можно скорее, так как здесь ничем нельзя помочь вы видите, те лезут, а эти бегут». Начав работать в этой мастерской, я взялся сделать некои подсвечники для епископа. Своим резцом в мастерской он действует так же, как на площади кинжалом, — «смело и с некоторой долей ярости». Те, кто остался стоять, усердствовали как могли, колотя меня в две руки молотками, палками и наковальнями и так как Господь иной раз милосердно вступается, то он сделал так, что ни они мне, ни я им не причинили ни малейшего вреда. Этот точно так же женился и имел четырех детей мужеского пола.

«Рвением и усердием» в работе он всегда достигает высшего совершенства и заставит всех признать, что он не только сравнялся с античными художниками, но и превзошел их ибо и античное искусство — перед которым он вместе с другими мастерами Возрождения преклоняется. Сам «Персей» был ему заказан Козимо I как символ победы над обезглавленной республиканской вольницей. Как я теперь могу явиться к кардиналу. » На что сын сказал: «Куда больше, отец, стоит этот мой учитель, чем сколько есть кардиналов в Риме». «Он сам себе творец и сам выковывает окончательно свой образ» ибо «данное» и возвышенное назначение человека в том, что «ему дано достигнуть того, к чему он стремится и быть тем, чем он хочет». Было мне тогда ровно девятнадцать лет, так же, как и столетию. — не может быть непревзойденным.

Этот искусный человек знал большой толк в рисунке. Мой отец, который был истинный философ, расхаживал и сказал: «То, что Бог мне посылает, всегда мне дорого» и, развернув пелены, увидел воочию нежданного младенца мужеского пола. Две сохранившиеся модели «Персея» — бронзовая и восковая, — в особенности последняя, производят благодаря малому размеру и простоте позы лучшее впечатление, чем сама статуя.

Но это, видимо, напраслины, возводимые на художника личными врагами. Стояли эти два картона — один во дворце Медичи, другой в папском зале. Я сказал графу тот поднял тревогу фусты виднелись в море.

«Этот дьявол Бенвенуто не выносит никаких замечаний Нельзя же быть таким гордым с папой». На эти слова он мне сказал: «Что вы, мой Бенвенуто или вы считаете меня сумасшедшим. » На что я сказал: «Не сумасшедшим, а молодым» и я ему поклялся Богом, что ее я и в мыслях не имею, а вас мне будет очень жаль, если из-за нее вы сломаете себе шею. Но Бенвенуто был так силен духом и телом, что перенесенные испытания не сломили его. В глазах Челлини талант и гений выше всякого герцогского титула или кардинальского сана. На это Пьеро ответил и сказал правду: «Гораздо больше пользы и чести извлечет ваш Бенвенуто, если он займется золотых дел мастерством, вместо этого дуденья».

Как мы узнаем в начале «Жизнеописания» от самого автора, Челлини приступил к автобиографии в возрасте пятидесяти восьми лет, то есть в 1558 году. Так, лишь в XIX веке доказано, что эскуриальское мраморное «Распятие» принадлежит резцу Челлини и установлено, что «венская солонка» является той самой знаменитой солонкой, которую сделал Челлини для Франциска I. Своей славой мемуары Бенвенуто Челлини не обязаны также какому-то исключительному богатству исторических свидетельств или точности в их передаче. И вот я с превеликим рвением принялся заканчивать вазу, которую начал для Саламанки. Наиболее значительное из его произведений, созданных во время пребывания во Франции, – бронзовый рельеф Нимфа Фонтенбло (до 1545, Лувр). Противоречие между натурой Челлини и его местом в жизни движет его биографию и определяет его «превратную и кусачую судьбу».

Она им конгениальна. Во Флоренции Челлини продолжает свою карьеру ювелира, но при этом он занимается и созданием крупномасштабных скульптур, став конкурентом известного мастераБаччо Бандинелли (1493–1560). При таком положении дел я рассказал отцу, как синьор Орацио избрал меня в капитаны и что мне пора начать подумывать о том, чтобы набирать отряд. Свой длинный кинжал, с которым Челлини не расстается, он пускает в ход весьма «решительно».

Так как мне всегда нравилось видеть свет и никогда еще не бывав в Мантуе, я охотно отправился, взяв деньги, которые привез с собой а большую их часть оставил моему доброму отцу, обещав ему помогать ему всегда, где бы я ни был и оставив мою старшую сестру руководительницей бедному отцу. Имя ему было Франческо, сын Филиппо и внук Фра Филиппо, превосходнейшего живописца. На это Луканьоло, думая, что я убедился, сказал: «Не хуже кажется и мне твоя работа, но скоро мы увидим разницу между той и другой». Я сделал большие успехи за тот год, что я там прожил и работал из золота и серебра значительные и красивые вещи, каковые придали мне превеликого духу идти дальше вперед.

Челлини часто торопят заказчики, но он с этим не считается, наверное памятуя, что «удивительный» и «великий» Леонардо да Винчи почти четыре года готовил картон для фрески «Битва при Ангиари» и столько же лет писал портрет «Джиоконды», что «Тайная вечеря» создавалась целых десять лет, а макет колоссального памятника Франческо Сфорца — целых шестнадцать, да и то остался незавершенным. Чума была неописуемая, великая. Но Бенвенуто любил рисование и лепку больше, чем музыку.

Так как окна были заперты, сказанный синьор Орацио решил, что прямо внутри этого солнца, промеж этих двух окон, расположились за столом солдаты и кутят вот таким образом он сказал мне: «Бенвенуто, если ты возьмешься попасть на локоть от этого солнца из этой твоей полупушки, я полагаю, ты сделаешь благое дело, так как там слышен великий шум, так что там, должно быть, очень важные люди». У него начали выпадать зубы и волосы. Спустя несколько дней было заключено соглашение. Он тихонько окликнул меня: «Кум. » — так мы называли друг друга в шутку и умолял меня Господом Богом, говоря такие слова, чуть не плача: «Кум мой, я вас умоляю, чтобы вы не делали зла этой бедняжке, так как она ровно ни в чем не виновата». Благородным человек себя делает своими великолепными делами».

Начал мой отец учить меня играть на флейте и петь по нотам и хотя возраст мой был самый нежный, когда маленькие мальчики обычно находят удовольствие в какой-нибудь свистульке и подобных игрушках, я имел к этому неописуемое отвращение однако, единственно чтобы слушаться играл и пел. Он несколько раз впадал в отчаяние и готов был бросить работу и уехать, но затем вновь обретал мужество, чтобы «сразиться со своей судьбой».

При лепке и отливке скульптуры Челлини натолкнулся на многочисленные трудности. Пока же начну о том, как Богу было угодно, чтобы я родился. Прекрасным примером флорентийского маньеризма является бронзовая статуя «Персей с головой Медузы», выполненная дляКозимо I. Это творение помогло Челлини добитьсявсеобщего признания по всей Италии. Заполнив горн кусками бронзы, Челлини с помощниками разжег под ним огонь. Едва Принцивалле делла Стуфа, каковой был в числе Восьми, дал мне договорить «пощечина», как он сказал: «Ты ему не пощечину дал, а ударил кулаком». С другой стороны, отчасти основываясь на указаниях из «Жизнеописания», такие исследователи, как Плон и другие, могли установить в целом ряде случаев его авторство. Но самым сильным ударом судьбы был арест.

Ему нельзя отказать в большой храбрости, он сам пишет о себе, что «не знал, какого цвета бывает страх». Видя это, я отошел от них и относился к ним как к мошенникам и ворам. Разумеется — как и у других итальянских художников и ученых, как у Микеланджело, его учителя, — поэтические опыты (образчиком его стихов служит написанная в тюрьме поэма в терцинах). И было бы странно, если бы мемуары того времени (например, «Жизнеописания великих полководцев и знаменитых дам» выдающегося французского мемуариста XVI века Брантома) отличались трезвой мерой и авторской скромностью. И так как некий Джованбатиста, по прозвищу Тассо, резчик по дереву, юноша как раз моих лет, начал мне говорить, что если я хочу отправиться в Рим, то и он охотно пошел бы со мной этот разговор, который у нас с ним был, происходил как раз после обеда и так как я по причинам все той же музыки поссорился со своим отцом, то я сказал Тассо: «Ты мастер на слова, а не на дела». Колотушек им, видно, при вспыльчивом нраве маэстро достается во время работы немало (а рука у него тяжелая. ), но это тоже в духе обычая.

В 13 лет у будущего скульптора появился интерес к ювелирному делу. Когда я кончил эти слова, Фиренцуола, который был человек очень горячий и смелый, обернулся к сказанному Джаннотто и сказал ему: «О жалкий негодяй и тебе не стыдно применять такие вот способы и приемы к человеку, который тебе был таким близким товарищем. » И с той же горячностью обращаясь ко мне, сказал: «Поступай ко мне и сделай, как ты говорил, чтобы твои руки сказали, кто ты такой». Сначала Челлини создал восковую, а потом гипсовую модель скульптуры в полный рост.

— в общем благоволил к земляку (отчасти в силу традиционных связей родов Челлини и Медичи) и отпускал ему грехи не только убийства, но и недозволенной гордыни, то отношения Челлини с новым папой Павлом III довольно скоро испортились непоправимо. Заболев в Мантуе лихорадкой, он в раздражении громко «проклинал Мантую и того, кто ей хозяин» и вызвал гнев герцога («но в гневе, — замечает Челлини, — мы были равны»). И, ранее бойкий, дерзкий и самоуверенный, он до конца жизни будет ждать выплаты гонорара за Персея (хотя окончательно с ним так и не расплатятся). Брат Алессо одел меня монахом и дал мне в спутники послушника. Эту эпиграмму прочла вся Флоренция.

Я его попрекнул, говоря ему: «Раз уж вы меня сюда привели, необходимо сделать что-нибудь по-мужски» и, направив свою аркебузу туда, где я видел более густую и более тесную кучу боя, я прицелился в середину, прямо в одного, которого я видел возвышавшимся над остальными так как туман мешал мне разобрать, на коне он или пеший. Челлини Бенвенуто в очень короткие сроки обрёл много заказчиков.

Мой отец сказал: «О дорогой сын мой, я тоже был хорошим рисовальщиком но для прохлаждения от этих столь удивительных трудов и из любви ко мне, который тебе отец, который тебя родил и вскормил и положил начало стольким достойным дарованиям, на отдыхе от них, неужели ты мне не обещаешь взять иной раз эту самую флейту и этот нежнейший корнет и, к некоторому усладительному своему удовольствию, услаждая себя, поиграть. » Я сказал, что да и весьма охотно из любви к нему. На что сказанный синьор мне ответил: «Не теряй времени, Бенвенуто во-первых, не может быть, чтобы так, как она стоит, ветер от пушки ее свалил но если бы даже она свалилась, а там внизу стоял сам папа, беда была бы не так велика, как тебе кажется стреляй же, стреляй. » Я, не раздумывая больше, выпалил в самое солнце, как и обещал, точь-в-точь. В своих записках Челлини неоднократно предупреждает, что он не историк, что пишет «только свою жизнь» и «то, что к ней относится».

На что я сказал: «Если по этому первому слову вы отсюда не уберетесь, я вас хвачу этой шпагой по голове». На что я сказал: «Сегодня обождите, а завтра я вам отвечу».

Его этика сближается с «моральным индифферентизмом» Макиавелли и Челлини тогда оказывается неким «хищником в джунглях». Хоть и движимый благородной завистью, желая создать еще какое-нибудь произведение, которое настигло бы и еще превзошло произведения сказанного искусника Луканьоло, я все же отнюдь не отстранялся от своего прекрасного ювелирного искусства таким образом и то и другое приносило мне большую пользу и еще большую честь и в том и в другом я постоянно делал вещи, непохожие на чужие. Но это стремление руководило им больше в молодости. Как настоящий человек эпохи Ренессанса, питая большое уважение к «учености», к «культуре», к развернутому, богатому, но соразмерному слогу, Челлини, особенно в рассуждениях, пробует свои силы в сложном цицероновском периоде, однако, запутавшись в нем, вырывается на волю, так и оставив словесное здание недостроенным.

Это был вьюк кирпичей. Так и сделали.

Как мы дальше увидим, это в значительной мере определило биографию Челлини, его непоседливый образ жизни, его судьбу, в которой он наивно усматривает влияние «зловредных звезд». Я еще посидел немного над рисунком, который делал, копируя некую фигуру Юпитера, руки сказанного Раффаэлло да Урбино.

И вот мы привязали фартуки за спиной и почти втихомолку дошли до Сиены. почти все живут в самой гуще интересов своего времени. Он уже на службе при дворе кардиналов и пап, герцогов и королей. Потом сказал: «О добрый сын мой, с этим в руке ты живи или умри».

И это показательно для наметившегося в Италии упадка общественного самосознания в век, который Микеланджело с негодованием назвал «блестящим и постыдным». Нигде в его произведениях не видно следов особой начитанности. Над «Персеем», например, он работал девять лет, давая при этом пищу злословию соперников и завистников, утверждавших, что он, золотых дел мастер, не справится с таким большим скульптурным замыслом.

Неудивительно, что при таком «очень странном» для придворной среды характере Челлини не удается ужиться и при французском дворе, где вскоре он создал себе непримиримого врага в лице фаворита короля. Также и среди многих бронзовых медалей мне попалась одна, на которой была голова Юпитера. Меньше всего этому благочестивому христианину, каким он неизменно себя характеризует, присуща первейшая христианская добродетель — смирение духа. Когда тот сказал эти слова, Луканьоло взял в руки вазу и долго ее осматривал затем сказал Паулино: «Красивый мальчик, скажи своему хозяину, что он великий искусник и что я его прошу считать меня своим другом, а в остальное не входить».

Сказанную вазу отнесли к Саламанке, каковой пожелал, чтобы ее оценили. Мой отец послал ему свои пророческие четыре стиха.

Отсюда видно, что Бог ведет счет добрым и злым и каждому воздает по заслугам. В эту пору я сделал серебряную вещицу барельефом, величиной с руку маленького ребенка. Так же и к этому искуснику я Питал благородную зависть, хотя это искусство весьма обособлено от прочих искусств, которые связаны с золотых дел мастерством так как этот Лаутицио, занимаясь этим искусством печатей, ничего другого делать не умел.

Как бы оно там ни было, мне сейчас о нем говорить нечего. Это, скорее, подход не скульптора, но мастера небольших форм и декоративно-прикладного искусства, который легко разрабатывает изначально заданный объём (вазу, кубок, плакетку), но при построении многосоставной формы теряет общее единство. Сам папа Климент VII заказал у Челлини несколько вещей. С какой теплотой он рассказывает о сестре и ее семье, которой он помогает всю жизнь. Врач на это сказал: «С каким созданием и сколько. » Я ему сказал: «Этой ночью и с премолоденькой девочкой».

Эта рана и была причиной, почему больше, чем все остальные, этот мессер Бенвеньято ругался на этот их перуджийский лад, говоря: «Клянусь господним, я хочу, чтобы Бенвеньято научил Бенвенуто, как жить». Человеческая жизнь стоила дешево, ей постоянно грозили всевозможные опасности. Такое представление о назначении человека и вся этика «доблести» связаны с безграничной верой в себя, в свои творческие силы. За ним уже установилась прочная слава, что он «всегда хочет делать наоборот», а не то, что угодно заказчику.

Бенвенуто Челлини начал писать автобиографию в 1558 году. По приезде Челлини в Париж король дарит ему свой замок Мель для мастерской.

Пока они были целы, они были школой всему свету. Ему легко прощают убийства, но не строптивость и дерзкую независимость. Тогда Бенвенуто приказал собрать все имевшиеся в доме оловянные блюда, чашки и тарелки.

Тогда, поняв, что он употребил глупые слова, он тут же мне сказал: «Так как они настолько свежие, что еще не смердят и так как помощь поспела вовремя, то ты не так уж пугайся, так как я надеюсь во всяком случае тебя вылечить». Ее спросила та женщина, которую привел с собой Юлио, не нездоровится ли ей. Когда я кончил рисунок, подошла другая весьма красивая благородная римская дама, которая была наверху и, спустившись вниз, спросила у сказанной мадонны Порции, что она тут делает та, улыбаясь, сказал а: «Я любуюсь на то, как рисует этот достойный молодой человек, который и мил и красив». На русский язык «Жизнеописание» Челлини переводилось дважды, но не с оригинала, а с французского перевода, где язык книги сглажен в соответствии с нормами литературной речи. Я сказал брату: «Иди со мной» и так мы расстались с бедным отцом и, вместо того чтобы дать нам сколько-нибудь денег, потому, что у него их не было, он дал нам свое благословение.

Лишь в 1931 году «Academia» выпустила образцовое издание «Жизнеописания». Эти слова породили во мне такую ненависть, так как я беспрестанно видел деяния божественного Микеланьоло, что у меня не только не явилось охоты ехать с ним в Англию, но я и вида его выносить не мог. Это был ларец, копия с порфирового, который перед дверьми Ротонды.

И, уходя во гневе, сказал ему, что скоро он это увидит. Здесь он с отчаянием заметил, что замок окружен с этой стороны еще двумя высокими стенами. Гордость за Флоренцию, которая «поистине всегда была школой величайших дарований» и даже известное высокомерие по отношению к другим городам (отзвуки традиционных распрей) нередко чувствуются в «Жизнеописании».

И так как он «по природе немного вспыльчив» — замечание это не может не вызвать улыбки у читателя, — а «распалясь», он «становится как аспид» или «как бешеный бык», то дело часто кончается худо и на его совести есть несколько убийств, хотя не видно, чтобы это его особенно тревожило. Мой отец не хотел, чтобы он платил мне жалованье, как принято другим ученикам, с тем чтобы я, так как я добровольно взялся исполнять это художество, вдосталь мог рисовать, сколько мне угодно. И, протянув руку, передал ему в платке сто золотых камеральных скудо и сказал: «Подели их так, чтобы и он получил свою долю». Служитель этот пришел в такую ярость, что, показывая вид, что одной рукой он берется за шпагу, а другой намеревался и силился вломиться в мастерскую, в чем я ему немедленно воспрепятствовал оружием, сопровождаемым многими резкими словами, говоря ему: «Я не желаю ее тебе отдавать и ступай сказать монсиньору, твоему хозяину, что я желаю деньги за свои труды, прежде чем она выйдет из этой мастерской». Независимо от оценки критика — осуждает ли он такую позицию «по ту сторону добра и зла» или восхищается ею, — это чудовищная модернизация, это искажение реального образа автора мемуаров.

На это папа сказал: «Так это сын маэстро Джованни. » Тот сказал, что это я и есть. Я, обдумав этот случай немного лучше, чем прежде, повернул все мои пять орудий, направив их на сказанные бочки и стал ждать двадцати двух часов, когда как раз сменялся караул.

Хроника доходит до 1562. Но я не подымал головы, чтобы на него взглянуть и не отвечал ему ни слова. Моих денег было вдвое больше, чем его так что все эти глаза, которые было уставились на меня с некоторой усмешкой, тотчас же, повернувшись к нему, сказали: «Луканьоло, эти деньги Бенвенуто, которые золотые и которых вдвое больше имеют гораздо лучший вид, чем твои».

На что я сказал: «Мой Тассо, вот ворота, которых ни ты, ни я не заметили и раз уж я здесь, то мне кажется, что я сделал полдороги». Пантасилея бросилась бегом в церковь по соседству. На что я им сказал, что величайшая награда за мои труды и которой я больше всего желаю, это сравняться с произведениями столь великого искусника и что если их милостям так кажется, то я считаю себя вполне вознагражденным.

Уже само начало мемуаров знаменательно: «Все люди всяческого рода, которые сделали что-либо доблестное (virtuosa) или похожее на доблесть (virtu), должны бы описать свою жизнь». Оба они свалились наземь, а Бакьякка, со спущенными штанами, вопил и убегал.

Уже наступила ночь и тьма, а римские ворота не запирались. Вопреки воле отца, желавшего, чтобы Бенвенуто тоже стал музыкантом, он в 15-летнем возрасте поступил в подмастерья к флорентийскому ювелиру Антонио ди Сандро. В это время проходил по улице отец этого моего ученика, каковой был врачом кардинала Якоаччи и жил у него на жалованье и ученик этот и сказал отцу: «Зайдите, отец, посмотреть Бенвенуто, которому нездоровится немного и, он лежит». И так мессер Бенвеньято обещал, что суд римского губернатора не будет меня беспокоить.

Италия XVI века представляла собой арену разнообразных и острых политических столкновений. Здесь ему иностранцу, все кажется просто поразительным. Совет Восьми осудил Бенвенуто за серьёзную драку. Кочевая жизнь Челлини отчасти обусловлена характерной для эпохи страстью к путешествиям, желанием «увидеть свет»: «Мне всегда нравилось видеть свет и, никогда еще не бывав в Мантуе, я охотно отправился». Образ Челлини, как и воплощенная в нем ренессансная этика «доблести», представляют своими достоинствами, как и своими пороками определенную ступень общественного сознания переходной эпохи: его завоевания и достижения и его примитивность сравнительно с позднейшим развитием.

Но принятых мер оказывается недостаточно и тогда король советует Челлини: «Поступите по вашему обычаю» Исход этой распри решает уже упомянутый длинный кинжал Челлини Таковы нравы. Вот таким образом во Франции у Челлини сразу возникает ряд процессов с соседями, с натурщицей и т. д. И, подав мне шпагу и доспех, собственными своими руками помог мне их надеть. И дал мне делать прекраснейшую серебряную работу для одного кардинала.

Челлини не историк своего времени. На что этот же самый ответил, что Бог наверняка так и судил.

На этот великий шум высыпали наружу все соседи да кроме того, мимо проходило несколько знатных римлян, которые сказали: «Убей этих нехристей, мы тебе поможем». Бывал у меня часто также синьор Орацио Бальони, каковой весьма меня любил. На что я сказал: «Я имел его нынче ночью».

А так как он имел некоторые познания в латинском языке, то вокруг сказанного зеркала он сделал латинский стих, который гласил: «В какую бы сторону ни вращалось колесо Фортуны, Добродетель стоит твердо». Приходится исполнительным органам применить силу — против самого блюстителя законности. Первое печатное издание появилось в Неаполе в 1728 году.

Из созданных им произведений ювелирного искусства сохранилось немногое: солонка Франциска I (1540—1543, Вена, Художественно-исторический музей), медали и монеты, сделанные для папы Климента VII и Алессандро Медичи, а также эскизы декоративной застёжки для облачений Климента VII. Так мы находим и так полагаем, что происходим от доблестного человека. И я, чтобы не лишать их такой славы, молчал и восхищенно ими любовался. «Насколько больше заслуги построить дом, чем обитать в нем Благородство — атрибут доблести», — учил гуманист Поджо Браччолини.

Несомненно, что о своих драках автор мемуаров рассказывает с удовольствием, не без гордости сообщая, как он один ворвался в дом к оскорбителю, где, орудуя кинжалом направо и налево, нагнал страху, как «в судный день» и вышел победителем против дюжины противников. Этот синьор не без страха остановился немного и сказал мне: «Бенвенуто, твой друг».

Правосудие бездействовало или служило тому, кто больше платил судьям. На эти слова Пьерино возразил и сказал: «Маэстро Джованни, большинство людей, когда состарятся, вместе с этой самой старостью дуреют, как сделали и вы и я этому не удивляюсь, так как вы наищедрейше роздали все свое имущество, не подумав о том, что вашим детям оно может понадобиться, тогда как я думаю сделать как раз наоборот, оставить своим детям столько, чтобы они могли помочь и вашим». Через три месяца я закончил сказанную работу, с такими красивыми зверьками, листьями и машкерами, какие только можно вообразить, Я тотчас же послал ее с этим моим Паулино, учеником, показать этому искуснику Луканьоло, сказанному выше каковой Паулино, с этой своей бесконечной прелестью и красотой, сказал так: «Мессер Луканьоло, Бенвенуто говорит, что посылает вам показать свое обещание и ваш хлам, ожидая увидеть от вас свою дрянь».

Выходить на улицу без шпаги и кинжала было небезопасно даже днем. Из созданных им произведений ювелирного искусства сохранилось немногое: солонка Франциска I (1540–1543, Вена, Художественно-исторический музей), медали и монеты, сделанные для папы Климента VII и Алессандро Медичи, а также эскизы декоративной застежки для облачений Климента VII. Оказывается, что он уже успел «для своей зашиты учинить много этих самых дел».

Скорее наоборот. Немного устрашенный этим, я начал доставлять себе некоторые развлечения, как мне подсказывала душа, но имевшие и причину, о которой я скажу. Таким образом, «сделав из необходимости добродетель» — употребляя любимое выражение автора, — Челлини оказывается не на высоте положения как придворный художник. Еще с открытой язвой, внутри корпия, а снаружи пластырь, я отправился верхом на дикой лошадке, которая у меня была. Хотя сам Челлини воспринимал свою работу как апогей ренессансного искусства.

Была у этой вещи, среди прочих отличных украшений, ручка из цельного куска, тончайшей работы, которая, при помощи некоей пружины, держалась прямо над отверстием вазы. Наконец, восковая модель Персея была готова, оставалось отлить фигуру из бронзы. Бенвенуто создавал золотые и серебряные подсвечники, вазы, шкатулки, пряжки для поясов, бляхи, которые по тогдашней моде носили на шляпе, кольца, оправы для драгоценных камней.

«Жизнь Бенвенуто, сына маэстро Джованни Челлини, флорентинца, написанная им самим во Флоренции» открывается горделивой генеалогией потомственного горожанина, род которого восходит к полулегендарным временам, когда зачинался город. Если мы рассмотрим постамент, то можем прийти к выводу, что роскошные украшающие его элементы (подробнее рассмотренные выше)— наложенный декор, за которым скрывается простой куб с четырьмя врезными нишами и профилированными углами. И вот, много лет спустя, в таком жалком состоянии, он мне открылся в Риме, прося меня, что я должен ради Бога ему помочь.

Его воодушевление передалось окружающим и каждый из них работал за троих. Джованни некоторое время слушал, скрытый от них и, подойдя внезапно, сказал: «О мой отец, я пожелал и полюбил эту девушку, а не их деньги. Девиз поддерживающего небесный свод Атланта на одной из его медалей: «Summa tulisse juvat» — «Высшее сладко нести» — мог бы стать творческим девизом самого Челлини.

Тогда врач ко мне обернулся и сказал: «Раз уж я здесь, я хочу тебя лечить. Фортификация и зодчество.

Так он ушел из его дома и оба они бурчали друг другу неистовые слова. Эта работа была велика и изумительна, как, должно быть, можно видеть и сейчас. Те, кто при этом присутствовал, вслух его осудили, отнесясь к нему, как к мужику, каким он и был, а ко мне, как к мужчине, как я это выказал. В 1537 году во время поездки во Флоренцию его мучила ужасная лихорадка. Потомство охотно приписывало Челлини все шедевры ювелирного искусства. И вот, взяв лошадь, видя, что он мне не отвечает, я направился к римским воротам.

Но убежище оказалось ненадежным. Значение слова «вирту» для Возрождения (как и всякое богатое в своей исторической конкретности понятие) может быть только приблизительно передано современным русским словом «доблесть». Любопытно, что в то время, когда Челлини томился в замке Святого Ангела, его приятель известный писатель Анниболо Каро, делает в своих письмах по этому поводу следующее замечание: «Вина Бенвенуто пустяшна сравнительно с таким суровым наказанием но боюсь, что характер Бенвенуто, безусловно очень странный, может ему повредить Ведь его речи могут потревожить любого государя Просто не знаешь, что делать с его упрямством. Тогда она сказала, что я очень верно их оценил.

Скажу при этом только о некоторых примечательных и более редких вещах. Почти о каждой вещи, вышедшей из его рук, он пишет, что мир не видал ничего подобного или же утверждает, что на свете нет человека, способного довести до конца такое дело: «Такой, как я, может быть только один во всем мире, а таких, как вы, по десятку у каждой двери». Вещица эта служила пряжкой к мужскому поясу, которые тогда носились такой величины. Это был первый заработок, который я вкусил в Риме и часть этого заработка я послал в помощь моему доброму отцу другую часть я оставил себе на жизнь и на это стал заниматься изучением древностей, до тех пор, пока у меня не вышли все деньги, так что мне пришлось вернуться работать в мастерскую. В конце концов, кардинал выдал Челлини папе, получив за это выгодную церковную должность.

Таких работ я сделал много и делать их было очень трудно. Собрав все свои силы, Бенвенуто на четвереньках пополз к воротам стены, окружавшей Рим. Ростом он был мал, но хорошо сложен. И — как венец его творческого развития — высокое искусство ваятеля. Варки и Вазари с похвалой отзывались о его таланте ювелира.

Гиперболический стиль Челлини страстный и восторженный: его фантастика неотделима от его чувства жизни, от эстетики «фантастического реализма» его эпохи, питавшей повышенный интерес к идеализированным сказочным приключениям (рыцарские поэмы Боярдо и Ариосто в Италии, роман Рабле о великанах во Франции). Такова была сила этой полыни, что она сразу вернула мне потерянные силы. Сказанный Микеланьоло, сиенский ваятель, делал в это время гробницу умершего папы Адриана.

Но спокойно работать ювелиру мешали некоторые события его беспокойной жизни. Немного дней спустя умер папа Юлий II.

Папу Павла III он, как утверждал кое-кто, назвал «разодетым снопом соломы» и тот ему в свое время это припомнил. Я же, собираясь не спешить и ее не отдавать, сказал, что торопиться не желаю. Страницы мемуаров Челлини — это преимущественно рассказ о его делах, его «Труды и дни». Этот человек выделывал исключительно чеканные медальки из пластин и многое другое: он сделал несколько «паче» исполненных полурельефом и несколько Христов в пядень, сделанных из тончайших золотых пластин, так хорошо исполненных, что я считал его величайшим мастером, которого я когда-либо в этом роде видел и ему я завидовал больше, Чем кому-либо другому.

Услышав это, я остался крайне недоволен, проклиная всю Испанию и всех, кому она мила. Из чего проистекало, что множество раз я возвращался нагруженный прежирными голубями. Бенвенуто было настолько плохо, что он стал готовиться к смерти. Если имя Челлини стало нарицательным для всего золотого века художественного ремесла, который мы охотно называем «челлиниевским», хотя от самого Челлини-ювелира, как мы видели, мало что сохранилось, то известную роль здесь сыграли вдохновенные страницы его автобиографии. Этот синьор, который был прегорд, постоял немного и гневно мне сказал: «Мне охота больше не приходить сюда и сделать как раз обратное тому, что я думал сделать для тебя». Когда я вернулся в мастерскую, у Луканьоло были в свертке деньги, полученные за вазу и, когда я вошел, он сказал: «Дай-ка сюда для сравнения плату за твою вещицу рядом с платой за мою вазу».

Мы можем заметить подобное явление и в солонке Челлини— изобилие сложных прихотливых форм не образует (особенно, если мы будем рассматривать вещь чуть сверху) единого целостного объёма. В отношениях с помощниками и слугами он верен традиции «доброго старого времени»: с Феличе (в Риме), с Асканио (в Париже) он обращается как с родными детьми. Хотя кое-что из всего этого было еще до того, как я родился, но так как я об этом помню, то я не хотел оставить это в стороне.

По своему происхождению и жизненной школе он ближе стоял к простому народу. Истекающий кровью, со сломанной ногой, Бенвенуто продолжал двигаться вперед. В различных мастерских он практиковал свое ремесло. Знаменитый, ставший уже хрестоматийным, рассказ об отливке «Персея» дает достаточно яркое представление о творческой ярости, творческом раже художника, преодолевающего упорное сопротивление материала, укрощающего своим словом даже неистовство стихий — огня и воды. Встретив водоноса, он уговорил последнего отнести его во дворец одного из кардиналов.

В 1554 он получил дворянский титул. Мы боялись, как бы на нас не упала крыша. «Не в богатстве, не в занимаемой должности, а единственно только в доблести духа заключается благородство (Кристофоро Ландино). Огонь разгорелся так сильно, что работать стало крайне тяжело.

В последующие годы юный Челлини много путешествовал по Италии, обучаясь у лучших ювелиров. Вот еще только одно, о чем в своем месте я скажу.

Превесело передал мне это извещение этот милый и чудесный мальчуган. Я ему напомнил про мои деньги. Тридцать лет скитаний по разным городам Италии.

Флоренция, признание у прославленных мастеров ее «чудесной школы», влечет его к себе и он часто приезжает в родной город, но не задерживается в нем подолгу. И, расставшись с ним, про все это происшествие он мне написал, упрашивая меня, ради Создателя, чтобы я играл иной раз, дабы я не терял этого прекрасного искусства, которому он с такими трудами меня обучил. Челлини, обладавший многосторонним дарованием и способностью легко и успешно усваивать новые, ранее незнакомые ему области изобразительного искусства, работал ревностно и находил удовольствие в преодолении встречавшихся трудностей: «сказанные великие трудности мне казались как бы отдыхом», — пишет он. Во всех этих суждениях мы узнаем традицию флорентийской культуры, ее антифеодальные идеи. Когда однажды сказанный монсиньор показывал, чтобы похвастать, эту мою вазу некоим своим испанским господам, случилось так, что один из этих господ, когда сказанный монсиньор вышел, слишком неосторожно действуя красивой ручкой у вазы, эта нежная пружина, не выдержав его мужицкой силы, в руках у него сломалась и так как ему казалось, что он натворил великую беду, То он попросил дворецкого, который ее ведал, поскорее отнести ее к мастеру, который ее делал, чтобы тот немедленно ее починил и обещать ему любую цену, сколько он ни потребует, лишь бы поскорее было починено.

В 18 в., после разнообразных приключений, рукопись пропала. Этот выстрел причинил врагам столь великий вред, что они готовы были покинуть дом. Эти слова ничуть не поколебали меня в моем решении, продолжая говорить ему то же самое. Также и эти слова дошли до ушей папы Климента, каковые подвигли его на великий смех. Челлини заключают в тюрьму, где его долго держат как человека опасного. Челлини вручают повестки — и вот он в зале суда.

Но и здесь, при дворе герцога Козимо, независимый характер Челлини мешает его жизненному благополучию и он рад бы опять куда-нибудь уехать.

Обложив модель глиной, скрепленной железом, Бенвенуто развел медленный огонь и растаявший воск начал вытекать из глиняной оболочки через специальные отверстия. Сказанный Лессандро испугавшись, сказал: «Дал бы Бог, чтобы мы сюда не приходили. » — и с превеликой поспешностью повернулся, чтобы идти. Этот юноша начал их читать и прочел их все это настолько умножило его бесконечную красоту, что невозможно было бы и сказать. Он накопил много простынь, разрезал их на длинные полосы и спрятал в своем тюфяке.

С отвращением он сообщает об этой страсти французов к тяжбам: тяжбы даже продают и «дают в приданое», а кто не умеет судиться — пропащий человек. Когда Франциск I советует Челлини беречь свое здоровье и не утруждать себя чрезмерно, тот заявляет в ответ, что «сразу же заболел бы, если бы не стал работать». Не говоря уже о побеге из замка Святого Ангела или о рукопашных схватках с врагами, где Челлини неизменно оказывается победителем ибо «никогда не знал, какого цвета бывает страх», он еще в детстве совершает подвиги, напоминающие Геркулесовы и впоследствии, ни много ни мало, вступает в прямые сношения с силами ада и неба: некромантические заклинания в Колизее и лицезрение Христа в тюрьме — «вещь величайшая, какая случалась с другими людьми» (после чего над его головой, как он сообщает, засиял нимб, как у святого).

Творческая работа Бенвенуто перемежалась со ссорами, драками и скандалами. Время пощадило и лучшие творения Челлини-скульптора: бронзового «Персея» и две замечательные модели к нему (Флоренция), мраморное «Распятие» (Эскуриал), бюсты Бандо Альтовити (Бостон), Козимо I (Флоренция), а также «Нимфу Фонтенбло» (Лувр), «Борзую» (Флоренция) и некоторые другие работы. Малое время спустя неблагодарный Пьеро от этого увечья умер. и т. п.

На фоне блестяще образованных современников, мастеров пышного, закругленного, «правильного» стиля, автор «Жизнеописания» был человеком малограмотным. Паоло Росси демонстрирует, что итоговый вариант рукописи (bella copia), предположительно, предназначавшийся для распространения среди друзей и коллег скульптора и написанный рукой 14-летнего мальчика, секретаря Челлини, значительно отличался от черновика, содержавшего обширные правки.

Когда мы подошли к сказанным воротам, часть врагов уже вступила в Рим и наседала на нас. И было бы странно ожидать от него ниспровержения всяких моральных норм. Это в высокой мере пристрастный и эмоциональный стиль человека, который прошел жизненный путь в борьбе с врагами и завистниками, в борьбе с самой судьбой, как бы руководствуясь надписью на одной из своих медалей: «Fortunam virtute devicit» — «Доблестью судьбу победил». Тогда он рассмеялся и, снова порумянев лицом, наиприветливейше мне сказал: «Мой Бенвенуто, я тебя люблю как только могу и, когда настанет время, чтобы Богу было угодно, я тебе это докажу дал бы Бог, чтобы ты их убил, обоих этих мошенников, так как один причина этих великих бед, а другой, быть может, будет причиной и худшего».

Герцог не давал ему денег, необходимых для работы. И когда я уходил, она сказала, что на этот раз она не хочет оказать ему такую милость. Расплавленный в горне металл должен был стечь и заполнить форму.

Но только предупреждаю тебя об одном: что, если ты имел соитие, ты не жилец». Почему он не остается во Франции и не обретает здесь второй родины, как, например, его соперник болонец Приматиччо, декоратор дворца Фонтенбло или художник Джованбатиста Россо, не менее известный под офранцуженным именем «мэтр Ру».

О ранней карьереЧеллини в Риме известно немного. В эту пору мне попалось несколько небольших турецких кинжальчиков и рукоять кинжала, как и клинок, были железные также и ножны были железные тоже. У этого епископа был племянник, которого звали мессер Джованни был он венецианский дворянин этот сказанный мессер Джованни делал вид, будто превесьма влюблен в таланты этого Луиджи Пульчи и под предлогом этих его талантов сделал его таким близким к себе, как если бы это был он сам.

Я завел большую дружбу с синьором Габбриелло Чезерино, каковой был гонфалоньером Рима для этого синьора я исполнил много работ. «Нельзя давать законов тому, — иронично замечает он, — кто их хозяин». Наступил самый ответственный и напряженный момент. Челлини Бенвенуто появился на свет в 1500 году во Флоренции. Услышав великий шум, который происходил на этом дворе внизу, добрый синьор Орацио с великой поспешностью побежал вниз а я, высунувшись наружу, там, где упала бочка, услышал некоторых, которые говорили: «Хорошо бы убить этих пушкарей».

Но там уже давно поселился прево (верховный судья), который отказывается подчиниться приказанию короля. Попало это письмо в руки этому моему учителю Уливьери и он тайно от меня его прочел потом он мне открылся, что прочел его и сказал мне такие слова: «Значит, мой Бенвенуто, меня не обманул твой славный вид, как это мне подтверждает одно письмо, которое попало мне в руки, от твоего отца по каковому это должен быть очень добрый и честный человек считай же, что ты у себя в доме и как бы у своего отца». После музыки некий Аурелио Асколано, который удивительно импровизовал, начав восхвалять женщин божественными и прекрасными словами, пока он пел, те две женщины, между которыми сидело это мое создание, не переставали тараторить одна из них рассказывала, каким образом она сбилась с пути, другая расспрашивала мое создание, каким образом это случилось с ней и кто ее друзья и сколько тому времени, что она приехала в Рим и много всякого такого. Все эти различные художества я с превеликим усердием принялся изучать.

Буйство Челлини не казалось современникам преступным. Но еще незадолго до рождения Челлини идеал этот красноречиво формулирует Пико делла Мирандола в речи «О достоинстве человека»: человек «по собственному произволу чертит границы своей природы», «по собственному желанию избирает место, дело и цель» своих занятий. Однако же я с превеликим рвением принялся днем и ночью, так что, приведя ее в такой вид, что ее можно было показать, я сказанному епископу дал на нее взглянуть какового одолело такое желание увидеть ее законченной, что я раскаялся, что показал ее ему.

Сцены, посвященные беседам художника с духовными и светскими князьями (например, та, где приводится суждение папы Павла III, что мастера, «единственные в своем художестве, не могут быть подчинены закону», цитируемое историками и критиками), незабываемы и полны исторического колорита. Не имея дамы сердца, скульптор погряз в беспорядочных половых связях.

И все же это еще не объясняет биографии Челлини. Артиллерийское искусство, к которому он, по его признанию, даже «более склонен», чем к ювелирному. ЧЕЛЛИНИ, БЕНВЕНУТО (Cellini, Benvenuto) (1500–1571) итальянский ювелир, скульптор и писатель родился во Флоренции 3 ноября 1500. «Даже войны тогда были не больше как крупными дуэлями» (например, нескончаемые распри между Карлом V и Франциском I). Этот кардинал дал ему убежище и начал его лечить.

Среди этих экспонатов много изделий мастеров позднейших эпох или иных стран. Игра на флейте и корнете, которой он впервые обратил на себя внимание папы Климента VII. Спустя некоторое время после ареста, Челлини стал готовиться к побегу из крепости. Окно было настолько близко от стола, что, приподнявшись немного, я увидел на улице этого сказанного Луиджи Пульчи вместе со сказанной Пантасилеей и услышал, как из них Луиджи сказал: «О, если этот дьявол Бенвенуто нас увидит, горе нам. » А она сказала: «Не бойтесь, слышите, как они шумят: они заняты всем, чем угодно, но только не нами».

Мастер делал её в течение восьми лет. Когда он полечил меня и ушел, тотчас же явился один мой дражайший друг, по имени Джованни Ригольи, каковой, огорчась и моей великой болезнью и тем, что меня покинул так одного мой товарищ, сказал: «Будь покоен, мой Бенвенуто, я от тебя не отлучусь, пока не увижу, что ты поправился». Я сказал этому другу, чтобы он ко мне не подходил, так как я кончен. Он действует прямо и открыто. В итоге он подцепил «французскую болезнь», которая едва не лишила мастера зрения.

Его помощники признают, что он себя показал «не человеком, а сушим великим дьяволом» и «сделал то, чего искусство не могло сделать и столько великих дел, каковых было бы слишком даже для дьявола». Рассказав ему все эти дьявольщины разгрома и дав ему в руки изрядное количество скудо, каковые я себе заработал по-солдатски, когда мы обласкали друг друга, добрый отец и я, он тотчас же отправился в Совет Восьми выкупать мое изгнание и оказалось случайно, что в числе Восьми был один из тех, которые мне его дали и это был тот самый, который безрассудно сказал тот раз моему отцу, что хочет послать меня на дачу с копейщиками вот таким образом мой отец отпустил в отместку несколько приличествующих слов, вызванных теми милостями, которые мне оказал синьор Орацио Бальони. Когда я ему показал немножко эту модель этой пряжки, которую я сделал во Флоренции у Салимбене, она ему изумительно понравилась и он сказал такие слова, обращаясь к одному подмастерью, которого он держал, каковой был флорентинец и звался Джаннотто Джаннотти и жил у него уже несколько лет он сказал так: «Этот из тех флорентинцев, которые умеют, а ты из тех, которые не умеют».

Каковому синьору я сказал: «Я берусь попасть в самое это солнце» но только что вот бочка, полная камней, которая была тут же рядом с жерлом сказанной пушки, так сила огня и этого ветра, который подымает пушка, сбросит ее вниз. Герцог так до конца и не расплатился за сделанную для него статую «Персей». По существу, Челлини уже достаточно аполитичен. Бенвенуто не имел возможности нанять достаточное количество подмастерьев. Так решили, такое имя дало мне святое крещение и так я и живу с помощью божьей.

Челлини, лишенному разлагающего цинизма, скорее присуще традиционное и естественное чувство долга. Исследователи «Жизнеописания» Челлини исходя из этого, часто говорят об «аморальности» флорентийского художника, «не признающего никаких нравственных авторитетов, кроме своей индивидуальной воли». Спустя пару лет он расстригся. Наиболее значительное из его произведений, созданных во время пребывания во Франции, — бронзовый рельеф Нимфа Фонтенбло (до 1545, Лувр).

Законы грамматические, как и законы юридические, явно его стесняют. Он развел такой сильный огонь, что металл снова начал светлеть. В 60 лет скульптор решил исполнить свою забытую клятву – Челлини женился на Моне Пьера, от которой у него было восемь детей. Этот идеал великих дел предполагает натуры цельные и решительные. Тем временем я домогался, через посредство одного ученика Раффаэлло да Урбино, живописца, чтобы епископ Саламанка заказал мне большую вазу для воды, так называемую «аккуеречча», которые служат для буфетов и ставятся на них для украшения.

Жизнеописание ювелира и скульптора Бенвенуто Челлини (1500–1571)— одно из самых замечательных произведений литературы XVI века, в полной мере отражающее дух итальянского Возрождения. Это имя не первого ранга. Впрочем и девизом всей его жизни.

Решив по тому, как, входит рука и трещит одежда, что я натворил превеликую беду и так как он от страха упал наземь, я сказал: «О предатели, сегодня тот день, когда я вас всех убью». А мой отец ему: «Век буду благодарить Бога, что он его вызволил».

На это он мне говорил: «Так, значит, ты не любишь играть. » На что я говорил, что нет, так как это казалось мне искусством гораздо более низким, чем то, которое у меня было в душе. Джованни, который стал моим отцом, больше, чем который-либо из остальных, занимался им. Мой отец очень обрадовался и ему не терпелось встретить опять того из Восьми, который его оскорбил и, встретив его, он сказал так: «Вы видите, Антонио, что это Бог знал, что станется с моим сыном, а не вы. » На что тот ответил: «Пусть только попадется нам еще раз». Так кончился этот превеселый ужин и этот день и каждый из нас вернулся по своим домам. Сделал я в ту пору серебряный «кьявакуоре», так их в те времена называли.

Это явно не его сфера. Так я отправился во Флоренцию с несколькими другими товарищами.

Мы оба весело посмеялись и она мне заказала еще несколько красивых и хороших работ. Мой удрученный и бедный добрый отец, явясь в Совет, упал на колени, прося помилования бедному молодому сыну тогда один из этих бешеных, потрясая гребнем замотанного куколя, встал с места и с некоими оскорбительными словами сказал бедному моему отцу: «Убирайся отсюда и сейчас же выйди вон, так как завтра мы его отправим на дачу с копейщиками». Да и как ему с ними ладить, если ему предлагают быть всего лишь только «исполнителем» замыслов заказчика или его советников, а это явная «придворная чепуха». Меньше всего это человек книжной культуры. Творческие сомнения в своих силах ему неведомы.

Вот таким образом он тотчас же весело мне сказал: «Мой Бенвенуто, если бы тебе пришлось иметь дело с самим Mapсом, я уверен, что ты бы вышел с честью, так как за все те годы, что я тебя знаю, я ни разу не видел, чтобы ты затеял неправую ссору». Джанъякомо ответил: «Всеблаженный отче, за это я вам не поручусь, что вы его залучите, так как его художество, которым он постоянно занят, это — золотых дел мастерство и в нем он работает изумительно и извлекает из него много лучшую прибыль, чем мог бы извлечь играя».

Правда, герцог Алессандро, предшественник Козимо I, еще подозревает Челлини в тайных сношениях с изгнанниками-республиканцами ему доложили, что Челлини хвастал, будто хотел бы первым взойти на стены Флоренции вместе с заговорщиками в день их победы. Они очень гордились, когда видели, как юноши вроде меня приходят учиться в их дом. В его характере и стиле жизни много добродушия. Составление общей работы из трех отдельных частей, находящихся между собой в неярко выраженном подчинении (скульптура, постамент, рельеф)— пример работы мастера, который мыслит своё произведение не единым объёмом, но объединением значимых частей. В это время приехал во Флоренцию один ваятель, которого звали Пьеро Торриджани, каковой прибыл из Англии, где он прожил много лет и так как он был очень дружен с этим моим учителем, то каждый день приходил к нему и, увидев мои рисунки и мои работы, сказал: «Я приехал во Флоренцию, чтобы набрать как можно больше молодых людей так как имея исполнить большую работу для моего короля, я хочу себе в помощь своих же флорентинцев а так как твой способ работать и твои рисунки скорее ваятеля, нежели золотых дел мастера, то, благо мне предстоят большие работы из бронзы, я в одно и тоже время сделаю тебя и искусным и богатым».

Когда позвонили в колокольчик и всех выслали вон, то в мою защиту Принцивалле сказал товарищам: «Заметьте, господа, простоту этого бедного юноши, который обвиняет себя в том, что будто дал пощечину, думая, что это меньший проступок, чем удар кулаком так как за пощечину на Новом рынке полагается пеня в двадцать пять скудо, а за удар кулаком — небольшая, а то и вовсе никакой. В ночь на 3 ноября 1500 года в семье флорентийского мастера по изготовлению музыкальных инструментов Джованни Челлини родился мальчик, которого назвали «желанным», по-итальянски — Бенвенуто.

Нет в «Жизнеописании» и интереса к психологическому анализу. Эти слова — «служу тому, кто мне платит» — первым из художников Возрождения сказал, кажется, Леонардо да Винчи. Тотчас же он пришпорил конька, на котором сидел и во весь опор поскакал прочь. При этом у меня тотчас же пропадала охота когда-либо возвращаться туда, где он, до того я ненавидел эту проклятую музыку и мне поистине казалось, что я был в раю целый год, когда я жил в Пизе, где я никогда не играл. И если папа Климент VII, более тонкий знаток искусства — как-никак из рода Медичи.

Затем он опустил форму в яму и поставил около ямы горн, сделанный им по собственным чертежам и соединенный глиняными трубами с формой. «Ему так невесело, что на этот раз мне хочется, чтобы он посмеялся». На ней я отправился к живописцу Россо, каковой жил за Римом в сторону Чивитавеккьи, в одном местечке графа делльАнгвиллара, называемом Черветера и, отыскав своего Россо, каковой чрезвычайно обрадовался, я ему вот таким образом сказал: «Я приехал делать с вами то же самое, что вы делали со мной столько-то месяцев тому назад».

Книга Жизнь Бенвенуто, сына маэстро Джованни Челлини, флорентинца, написанная им самим во Флоренции является одним из самых замечательных произведений литературы 16 в. Бенвенуто Челлини начал писать автобиографию в 1558, однако большая часть рукописи написана рукой 14-летнего мальчика, секретаря Челлини и еще несколько страниц выполнено другой рукой. А мой отец ему сказал: «Я утешаюсь тем, что наверняка вы этого не знаете». На это Фиренцуола сказал: «Я у тебя просить тебя не желаю и ты ни за чем больше ко мне не показывайся».

По этому случаю весь Рим взялся за оружие и вот, так как я был очень дружен с Алессандро, сыном Пьеро дель Бене и так как в те времена, когда колоннцы приходили в Рим, он меня просил, чтобы я охранял ему его дом, то при этом, более важном, случае он попросил меня, чтобы я набрал пятьдесят товарищей для охраны сказанного дома и чтобы я был их предводителем, как я это делал во времена колоннцев вот таким образом я набрал пятьдесят отважнейших молодых людей и мы вступили в его дом, на хорошую плату и хорошее содержание. Получив «да», он с превеликими криками поднял меня на руках, говоря: «Да здравствует синьор. Мой бедный отец, однако же, смело ответил, говоря им: «То, что Бог судит, то вы и сделаете и не больше».

Дважды он перебирается во Францию, часто пробует обосноваться в Риме. На это мой отец ответил: «Худое дерево никогда не приносило доброго плода, а наоборот и еще я тебе скажу, что ты худой человек и дети твои будут безумные и бедные и придут за подаянием к моим дельным и богатым детям». В Италии на «эти самые дела» смотрели часто сквозь пальцы и наказание обычно сводилось к изгнанию из города буйство ему легко сходило с рук. У этого юноши была под накидкой чудесная шпага и отличнейшая кольчуга и когда они пришли ко мне, мой отважный отец рассказал мне, как обстоит дело и что ему сказали господа Совет затем он поцеловал меня в лоб и в оба глаза сердечно меня благословил, говоря так: «Сила божья тебе да поможет». Тотчас же обернувшись к сыну, он сказал ему: «О сын предатель, ты меня разорил.

Его «Жизнеописание» изобилует стычками с сановными советниками двора и в уста папы Климента VII он вкладывает собственную презрительную оценку придворных: «Больше стоят сапоги Бенвенуто, чем глаза всех этих прочих тупиц». В эту пору я много развлекался музыкой и такими удовольствиями, подобными ей. Я их оценил в восемьсот скудо. Начинало светать и ему грозила опасность быть замеченным.

Когда я вошел, рядом со мной был мой Паулино с серебряной вазой. На что я ей сказал, что величайшая награда, желаемая за мои труды, это угодить ее милости.

Призванный в ополчение для защиты городских стен, он, после некоторых колебаний, тайно уезжает в Рим, приняв приглашение папы Климента VII, врага республиканцев. Бенвенуто убедил родителей отправить его на обучение к золотых дел мастеру Бандини. Подсвечники эти были богато отделаны, насколько требуется для такого рода работы. Герои того времени. Необычайно интересна и колоритна в этом смысле глава 27-я книги 2-й его мемуаров. В XVIII веке после разнообразных приключений, рукопись пропала.

Книга «Жизнь Бенвенуто, сына маэстро Джованни Челлини, флорентийца, написанная им самим во Флоренции» является одним из самых замечательных произведений литературы XVIв.

---