Аржантей Эдуард Мане
Картина Эдуарда Мане Аржантей: описание, биография художника, отзывы покупателей, другие работы автора.
Импрессионисты в третий раз устроили свою выставку и навлекли на себя вспыхнувшее с новой силой негодование. Но суть в том, как говорит Фуко, что мы этого не видим, не знаем. Вольф вынужден признать, что забава зашла слишком далеко. Мане фигурирует на страницах художественной хроники вместе с импрессионистами. Сразу после войны 1870 года он начал покупать картины Клода Моне, Писсарро, Дега, Сислея.
Мадам Женевьева Э. Оливье-Труазье и мадам Аннет Труазье де Диаз, дочь и внучка Эмиля Оливье, любезно разрешили мне ознакомиться с рукописным «Дневником» политического деятеля текст этот представил исключительный интерес в связи с путешествием, совершенным Мане в Италию в 1853 году. Она наполнена светом, ощущением летней жары, теплыми цветами, нежными оттенками. В 1874 году он вынужден был продать их в Отеле Друо.
- Эдуард Мане — зачинатель современного искусства
- Семья Моне в их саду в Аржантее
- Краткое описание картины Эдуарда Мане Аржантей
- Семья Моне в их саду в Аржантее — Эдуард Мане
- Эдуард Мане – родоначальник импрессионизма, картины с описанием
О Мане писали много равно много писали и о его современниках. Над празднично оживленной рекой разносятся песни и смех.
Он достиг того возраста – ему сорок четыре года, – когда некоторые люди, обратив взоры к прожитой жизни, обнаруживают тысячи вещей, которые когда-то приводили их в возбуждение, очаровывали, а теперь оставляют равнодушными. Дебутен награвировал в технике сухой иглы портрет Мане. Мане фигурирует на страницах художественной хроники вместе с импрессионистами. У Моне тоже есть лодка с кабиной — он управляет ею с помощью весла и пишет, сидя в ней, все, что пожелает, обращая особенное внимание на «эффекты света от восхода до заката». сделал его личностью преследуемой, а толпа почти готова обнаружить наконец у него талант». В воскресенье, в день открытия Салона, он оказывается «самым заметным, наиболее привлекающим внимание» посетителем Дворца промышленности.
После Ван-Гога, Сезанна и Тулуз-Лотрека героем четвертой биографии в серии «Искусство и судьба» я выбрал Эдуарда Мане, художника, создавшего «Олимпию» и явившегося средоточием той художественной эпохи историю которой я вознамерился рассказать. Правда, сам Гошеде не в состоянии усидеть на одном месте: он вообще «никогда не позирует» и ради одного «да» или одного «нет» готов мчаться в Париж. «Писать правдиво, не обращать внимания на толки» – вот девиз, написанный им на пригласительном билете. Мане знает, что думают его друзья об этом типе, ему известны их презрительные суждения о его искусстве, в частности, слова Закари Астрюка: «Наедине с самим собою Каролюс-Дюран предпочитает фальшивый блеск страза подлинному драгоценному камню».
- Краткое описание картины Эдуарда Мане «Аржантей»
- ГОРОД ИМПРЕССИОНИСТОВ АРЖАНТЕЙ В КАРТИНАХ ()
- Иллюстрации для взрослых от Антона Эмдина
- Другие картины художника – Эдуард Мане
- 23 января 1832 года родился Эдуард Мане
Художник не жалеет труда он увлеченно погружается в «подготовительную работу». Она была построена на рубеже 10-11 веков. Недоброжелатели иронически осведомляются: «Отчего бы ему и не облагодетельствовать этими двумя картинами выставку своих собратьев и друзей. », «Зачем же держаться в стороне от банды. Опираясь на мнение возмущенной «Аржантейем» публики, жюри почти единогласно (исключая два голоса) отстраняет картины Мане. По этой же причине, как считают его коллеги, достойные воспитатели, он оказывается совершенно «вне упорядоченного и серьезного поведения, приличествующего рангу преподавателя».
Жюри с презрительным высокомерием принимает присланный Мане «Аржантей» — огромное полотно с его пленэрностью и сияющим колоритом, воспринимающимся как своеобразный манифест. Они будут огромны. Как-то во второй половине дня она встретила его на улице Амстердам – Мане преследовал какую-то юную особу. Картины блещут светом. В 1863 г. Мане выставил на Салоне отверженных (Salon des refuss) картину «Завтрак на траве» (1863), которой суждено было стать одной из самых знаменитых. Он сам проникается царящей вокруг радостью и хочет перенести ее на полотно.
Его засосала легкая жизнь и за это он получает сполна. Оставить его. Подобного шума и балагана со времен «Олимпии» живописные произведения ни разу не вызывали. Однако пусть импрессионисты не торопятся праздновать победу. О Мейссонье он говорит так: «В живописи это колибри». Вторая коллекция, собранная почти тотчас же, была таким же образом распродана годом позже.
Пора ему покориться, что называется, вернуться в строй. Он жаждет официальных успехов живописца, но при этом чувствует себя самим собой только вместе с «непримиримыми», всячески, впрочем им сопротивляясь. Поглядите на этого Моне. Женщины, которые посещают мастерскую, – это чаще всего дамы полусвета, подобные Мери Лоран. Мане предпочитает нечто основательное.
Вскоре он вновь увидит ту Венецию, которую когда-то посетил вместе с Эмилем Оливье. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Мане действительно был «отцом» современной живописи, тем, от кого исходил определяющий импульс, повлекший за собой все остальное. Мадам Женевьева Э. Оливье-Труазье была так любезна, что пожелала записать специально для меня рассказ о венецианском приключении Мане, неоднократно слышанный от своего отца. – Неужто мои неудачи вызвали ваше презрение. » Эти скупые строки выдают отчаяние художника.
– Ему подвластны подлинные основы искусства». Мы предоставили г-ну Мане десять лет для исправления. Мане очень внимателен к жизни Парижа. Около двух лет тому назад, еще до того, как «батиньольцы» перебрались в кафе «Новые Афины», однажды вечером они увидели у Гербуа здоровенного малого в длинном пальто серого цвета, на голове черная фетровая шляпа из-под которой густыми волнами падала пышная грива темных волос. И хотя Мане многое берет от импрессионистов («Бар в Фоли-Бержер»), он с ними не сливается и не участвует в их выставках. «Имя Мане на устах у всех, – пишет Le Figaro. – Провал картин. Пленэр и опять пленэр – вот в чем причина. Параллельно в Салоне такое же негодование вызывает и портрет Фора.
- Описание картины Эдуарда Мане «Аржантей»
Портал Проза. ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. В 1877 г. картина Нана (Кунстхалле, Гамбург) была отвергнута жюри Салона, тем не менее это не помешало Мане написать целый цикл своеобразных жанровых картин, сюжеты которых взяты из среды парижских пивных и кафе — он всегда сохранял острый, но доброжелательный взгляд на свою эпоху (Подавальщица пива, Музей дОрсэ, Паиж). Между художниками завязалась горячая дружба. По правде говоря, в 1877 году Париж находится в сильнейшем возбуждении. Человек этот доводит его до исступления.
Закончив рабочий день, он каждый вечер появляется в кафе «Новые Афины», где нет более постоянного посетителя. Он никогда не станет рабом какой-либо формулы. Но, оказывая помощь, он отнюдь не намерен присоединяться к импрессионистам, отклоняться от собственного пути. Завтра, несмотря ни на что, Берта будет носить имя мадам Мане. «Да поглядите же на этого Дега, на этого Ренуара. «Этот гусь – художник из живописцев, – говорит он.
Дезабийе – это же непристойно. Особенно интересны два больших полотна — «В лодке» и «Аржантей»220, где для «персонажа из лягушатника» позирует брат Сюзанны Рудольф, сидящий рядом с неизвестной натурщицей. Мане не растерялся. Но Гошеде это ничуть не обескуражило он начал собирать третью.
В 1868 г. Мане познакомился с художницей Бертой Моризо (1841-1895), которая стала его ученицей и любимой моделью. Его засосала легкая жизнь и за это он получает сполна. Чтобы добраться до Моне из Женвилье, Мане достаточно пересечь Сену.
А Мане не тот мужчина, кто отклонил бы ее авансы. Во Дворец промышленности Мане отправил две картины. Он прихрамывает. Некоторая нервозность, несколько горьких острот – вот и все.
Борода не зря отличает буржуа от лакея она ведь еще и признак респектабельности. Оставив рутину художественной школы, 24-летний Эдуард занялся самообразованием. Мане целиком поглощен мыслями о приближающемся Салоне. Но в целом пресса скорее к нему расположена.
Затем следуют «Завтрак в мастерской» (1868), «Балкон» (1869), напоминающий Гойю. Умен. Но Берта уже ускользает.
Заканчивая «Нана», он уже обдумывает заказ певца, надеясь ответить на его просьбу произведением, где непременно превзойдет самого себя. Простимся же с несостоявшимся мастером». Существует «отцовская сторона», то есть сторона семейства Мане, – это нечто упорядоченное, буржуазное, соответствующее общепринятым нормам, а вот «сторона Фурнье» – это уж нечто авантюрное. Если бы я захотел высказать собственное мнение, то сформулировал бы его следующим образом: интересно все то, в чем есть дух человечности и дух современности. Мане всячески отговаривается. Он нищенствует. Художник изображает ее в трехчетвертном повороте, в как бы отстраняющейся позе.
«Было бы дурно так поступить. По правде говоря, в 1877 году Париж находится в сильнейшем возбуждении. Чересчур. Но что из того.
В газетах тот же шум. Мане горячо откликнулся на это лестное предложение. В газетах тот же шум. Мы предоставили г-ну Мане десять лет для исправления. В этом произведении, как и в работе «Испанец играющий на гитаре» (1861), уже проглядывается тенденция строить пространство посредством противопоставления черного и светлых тонов интенсивного, резкого цвета. Считается, что этот хитон в 800 году императрица Ирина Константинопольская преподнесла в дар Карлу Великому, в честь коронования его на трон франков.
Он жаждет официальных успехов живописца, но при этом чувствует себя самим собой только вместе с «непримиримыми», всячески, впрочем им сопротивляясь. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. У Моне тоже есть лодка с кабиной – он управляет ею с помощью весла и пишет, сидя в ней, все, что пожелает, обращая особенное внимание на «эффекты света от восхода до заката».
Надвигающиеся сроки платежей вынуждают его отложить приобретение картин. Надеясь хоть немного успокоиться, он едет к Гошеде в Монжерон.
куда погрузился по шею». В работах конца 1850-х – начала 1860-х годов, составивших галерею остро переданных человеческих типов и характеров, Мане сочетал жизненную достоверность образа с романтизацией внешнего облика модели (Лола из Валенсии, 1862, Музей дОрсэ, Париж). Тяга к официальному «Салону» – это не только склонность к аристократизму, но и стремление не оборвать связи с традиционным искусством старых мастеров. – Утверждают, что он умен.
Художник изображает ее в трехчетвертном повороте, в как бы отстраняющейся позе. Как пишет Дюранти, Каролюс-Дюран был «вскормлен и выращен. Проявивший к ним интерес Дюран-Рюэль сразу же потерял доверие любителей. Он называет его «Рафаэлем воды» и подтрунивает над ним: «Послушайте, да оставьте хоть что-нибудь другим». Теперь Мане говорит со своими друзьями только о Мери Лоран.
Закончив рабочий день, он каждый вечер появляется в кафе «Новые Афины», где нет более постоянного посетителя. Правда, сам Гошеде не в состоянии усидеть на одном месте: он вообще «никогда не позирует» и ради одного «да» или одного «нет» готов мчаться в Париж. О созданных Мане картинах будут помнить куда как дольше, чем о Дервише, стоящем у двери мечети г-на Жерома и хотя г-н Жером не является членом жюри, он вполне созрел, чтобы им стать. » Надеясь навредить Мане, жюри выставило себя на посмешище. Наконец-то свирепствующая в живописи болезнь обнаружена. Художник и куртизанка быстро поняли друг друга. Хватит того, что я его обманываю», – лукаво произносила Мери.
которая датируется 11-12 веками. Эванс был прежде придворным дантистом Наполеона III. «Все-таки есть женщины, которые знают, которые видят, которые понимают», – твердит он, вспоминая восклицание Мери при виде «Стирки». О вы, составляющие славу Института. Враги живописца издеваются над тем, что представляется им наглой фанфаронадой.
Ей очень хотелось познакомиться с Мане – они ведь соседи (Мери живет на улице Ром в доме 52). С 1856 обзаводится собственным ателье. Поглядите на этого Моне. Затем: «Любитель абсента», перекличка с Джорджоне большая картина «Завтрак на траве» (1862). Это не осталось незамеченным.
Представителей академического толка «Стирка» должна неминуемо разъярить. Мане горячо откликнулся на это лестное предложение. Тот, что связан с «Вороном», осуществится без каких бы то ни было серьезных затруднений весной 1875 года однако спрос на книгу будет ничтожный. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Подобного шума и балагана со времен «Олимпии» живописные произведения ни разу не вызывали. Его обнаружил местный винодел в 1867 году. Мане готовы поставить в вину даже успех его «Кружки пива» – ведь он и впрямь был чрезмерным. «Хватит. У Надара мы уже нагляделись на этих импрессионистов. Вечерами, когда Эванс покидает улицу Ром, Мери Лоран, стоя у окна, делает условный знак носовым платком.
Возможно, только все это дешево. Его рассуждения всегда дельны – в них чувствуется человек большой культуры. Так и в жизни – ему хорошо лишь с женщинами легких нравов. В 1946 году на территории располагавшегося в Аржантёе завода Виве было найдено еще одно погребение схожего типа, длина которого составляла 20 метров.
Что же, Мане опять заблуждается: если жюри и примет портрет Фора, то «Нана» обречена на изгнание. «Этот гусь – художник из живописцев, – говорит он. – Ему подвластны подлинные основы искусства». Отклонить. » – злобно бросает один из членов жюри. Ему претит неопределенность, незаконченность, неясность. Каким чуждым для ушей Клода Моне прозвучало бы это слово – «геометрия».
Однажды в кульминационной сцене такой феерии она предстала на сцене Шатле в сиянии своей наготы, «засверкавшей на фоне створок серебристой раковины»227. 1877 год начинается скверно. Он ошибся. (Мане выполнил также два портрета Берты Моризо в технике литографии и один – в офорте. ) – их последнее столкновение. Я заставил себя прочесть все. Фуко говорит: «Вся картина представляет собой архитектуру, составленную из вертикалей и горизонталей. (м. фукостр. 33) Мы так же можем видеть, как детали произведения подыгрывают этой геометрической конструкции: складки на платье, направление рук, линия лежащего зонтика – все это только усиливает заданную вертикаль с горизонталью.
Взоры живописца и его модели встречаются в последний раз. Мане, хочет он этого или нет, остается Мане. Фор спорит с Мане. Родители прочили его в юристы, но он хотел быть моряком и даже сплавал юнгой в Рио-де-Жанейро.
Не только художник, но и поэт, автор стихотворных драм (одна из них, «Морис Саксонский», шла перед войной 1870 года на сцене французской Комедии), Дебутен рассчитывал вначале сделать карьеру на литературном поприще. Посудите сами: Manet et manebit. После Венеции Мане все стало ясно. Он никогда не станет рабом какой-либо формулы. «Филистеры, мне жаль вас, – провозглашает он, – вы не воспринимаете этих очаровательных гармоний, не можете вдыхать полной грудью этот чистый и благоуханный пленэр». Каким чуждым для ушей Клода Моне прозвучало бы это слово – «геометрия».
Посещает Лувр, затем совершает турне по музеям Европы. Этот синий цвет ошеломляет публику, выводит ее из себя. В 1856 г. он открыл собственную мастерскую, приступив к разработке своего стиля, который заявляет о себе в картине «За стаканом абсента» (1858). Но он прикидывает еще и те расходы, которые эта выставка повлечет за собой. Нет товара – заменяет другим.
Первоклассная импрессионистическая тема. Он причиняет ей «что-то вроде физического страдания». «От него мутит».
Мане готовы поставить в вину даже успех его «Кружки пива» – ведь он и впрямь был чрезмерным. Однако Мане преодолевает свою антипатию. Я должен также поблагодарить г-на Жана Денизе, начальника Архивной службы и библиотек Морского министерства, он охотно содействовал розыску документов имевших отношение к кандидатам в Мореходную школу, среди которых в те годы был юный Мане г-на Мишеля Робида, уточнившего некоторые сведения относительно Изабеллы Лемоннье, его бабки г-на Франсиса Журдена, передавшего мне письмо Клода Моне по поводу «Олимпии». Но точки зрения живописца и его модели никак не совпадают. «Вот теперь ты попался. » – шаловливо грозя пальцем, сказала она. которые покоятся на двух центральных колоннах. Ведь понятия возраста относительны. Однажды в кульминационной сцене такой феерии она предстала на сцене Шатле в сиянии своей наготы, «засверкавшей на фоне створок серебристой раковины» (По словам Альбера Фламана. ).
Некоторая нервозность, несколько горьких острот – вот и все. Украсив угол коллекцией трубок, он с половины девятого до одиннадцати отдыхает тут от жизни «вьючного животного», болтает, покуривает. Ведь я просил его всего-навсего сохранять нейтралитет».
Украсив угол коллекцией трубок, он с половины девятого до одиннадцати отдыхает тут от жизни «вьючного животного», болтает, покуривает. Тот же Луи Леруа, прочтя название картины Клода Моне «Впечатление. И он отступает. Море его больше не взбадривает. Если бы он попал сюда, то как восхитился бы дымкою Венеции, ее сияниями, туманной голубизной (Моне напишет Венецию в 1908 году (Ренуар раньше – в 1881 году). ). Однажды после полудня, когда Малларме, быть может, рассказывает о своих неприятностях или, что еще вероятнее, забыв о них, вызывает своим мечтательным голосом «драгоценное облако, что плывет в глубинах каждой мысли», Мане с тем увлечением, порывом, с той силой мгновенного проникновения, какие ведомы подлинным мастерам в избранные часы творчества, пишет портрет поэта, полотно, небольшое по размерам, но великое по исполнению и еще более великое по бесконечности мыслей и ощущений, заложенных и сплетенных в нем. Мане мечтает, чтобы ему аплодировали в гостиных, но почему-то нравятся ему и привлекают его гетеры.
Так и в картине «В оранжерее» глубина ограничена, ведь за спиной изображенных персонажей сплошной стеной расположилась зелень, не пропускающая через себя ни свет, ни взгляд. Впервые в жизни я вижу что-то такое, чего хотелось бы самой, о чем я всегда мечтала в живописи. Однако за внешней неряшливостью скрывается аристократ. «Аранжей» — одна из таких картин. Он для нее «как красный цвет для быков».
Все, что лишено этого, – ничего не стоит». Пока Мане готовится выступить в Салоне со своим «Аржантейем» (он представит жюри одно-единственное полотно, дабы избежать полумер имевших место в 1874 году пусть его либо целиком принимают, либо целиком отвергают), положение импрессионистов становится день ото дня все затруднительнее. Как пишет Дюранти, Каролюс-Дюран был «вскормлен и выращен.
С позавчерашнего дня у меня нет ни гроша, нет больше кредита у мясника, у булочника. 1877 год начинается скверно. Сразу после войны 1870 года он начал покупать картины Клода Моне, Писсарро, Дега, Сислея.
Импрессионисты, естественно, настаивают, чтобы он присоединился к ним. Его палитра расцвечивается чистыми тонами, которые так любит его младший товарищ. «Это похоже на донышки плавающих бутылок шампанского», – говорит он. «Я пишу так, как вижу к черту их выдумки. » Его ничто не может так вывести из себя, нежели определение его как импрессиониста, «короля импрессионистов».
Пленэр и опять пленэр – вот в чем причина. «Аранжей» – одна из таких картин. Помимо «Нана», он пошлет в Салон еще портрет известного баритона Фора. Он сам проникается царящей вокруг радостью и хочет перенести ее на полотно.
В своих колебаниях они подчиняются чему-то такому, что граничит с модой. Воистину жизнь есть сон. Но что из того. Вот увиденная им Испания совсем другая – реальная.
Здесь истоки Гогена. Существует «отцовская сторона», то есть сторона семейства Мане, – это нечто упорядоченное, буржуазное, соответствующее общепринятым нормам, а вот «сторона Фурнье» – это уж нечто авантюрное. Восход солнца», придумывает имя «батиньольцам»: он называет их «импрессионистами». Между художниками завязалась горячая дружба.
Но победила страсть к искусству. Он для нее «как красный цвет для быков». Но он слишком занят, чтобы долго сосредоточиваться на этих туманных страницах. Но точки зрения живописца и его модели никак не совпадают.
оригинальным искусством. Именно теперь, когда шайка «мазилок», которой он покровительствует, все сильнее заставляет говорить о себе, когда критики мало-помалу поддаются его заблуждениям, его фиглярству, более того – заблуждениям и фиглярству его последователей именно теперь жюри менее, чем прежде, склонно терпеть выходки Мане.
Сюзанне хотелось бы вернуться в Фекан. Перед Мане он благоговеет. Вот увиденная им Испания совсем другая – реальная. Мане испытывает все более и более горячие дружеские чувства к этому нелюбимому коллегами преподавателю, оказавшемуся на дурном счету у начальства из-за своих внеуниверситетских работ – всех этих «разглагольствований», по выражению директора лицея Фонтан. Аржантёй впервые упоминается в хартии Хильдерика III 665 года, в которой давалось разрешение на строительство там женского бенедиктинского монастыря.
С его именем заканчивается один период и начинается другой. У него есть заботы поважнее демонов аналогии. «Батиньольцы» немедленно приняли его в свою компанию.
«Веласкес и я. – говорит Каролюс-Дюран и добавляет: – Если придерживаться хронологического порядка»230. Самые неимущие из «батиньолъцев» ощущают на себе тяжелые последствия этого. Ему остаются про запас только мстительные слова. «Да поглядите же на этого Дега, на этого Ренуара. Единственным плюсом было то, что именно в мастерской Тома, требовавшего от своих учеников изучения старых мастеров, создатель картины «Лола из Валенсии» открыл для себя классическое наследие.
«Я думал – это ты. » Они смеялись словно сообщники. Работы Моне приводят его в восхищение. Все или почти все присоединяются к нему.
Превосходные замыслы. Кротость Малларме его утихомирила поэт, уверенный, что свидание с элегантным, воспитанным живописцем все уладит, каким-то чудом затащил издателя к Мане. «Мирный договор, подписанный публикой и г-ном Мане после Кружки пива, теперь разорван, – приходит к заключению Филипп Бюрти. – Враждебность против этого цельного, верного себе художника возобновилась с прежней силой». А если говорить точнее, то отсутствие глубины пространства в работах Мане.
В эти первые недели 1875 года и у Мане и у его друзей все решительно идет не так, как надо. Завтра, несмотря ни на что, Берта будет носить имя мадам Мане. Вольф со своим обезьяноподобным лицом на редкость уродлив. После того как увидишь это, все остальное кажется мелочным, сухим и отвратительным». ). Любопытному зрителю, конечно же интересно, на что она смотрит.
Художник бранит критика: «Неужели я просил его о чем-то невозможном. Однажды он услышал приятный женский голос, воскликнувший при виде «Стирки»: «Но ведь это же очень хорошо. » Мане был так тронут этим непосредственным восхищением, отключившим его от издевательских насмешек226, что глаза его увлажнились от радости и он, будучи не в силах оставаться в своем убежище, бросился благодарить незнакомку: «Мадам, кто вы и почему находите хорошим то, что все считают плохим. » О счастье. Именно теперь, когда шайка «мазилок», которой он покровительствует, все сильнее заставляет говорить о себе, когда критики мало-помалу поддаются его заблуждениям, его фиглярству, более того – заблуждениям и фиглярству его последователей именно теперь жюри менее, чем прежде, склонно терпеть выходки Мане. Изучает произведения искусства в Лувре и музеях Европы, переосмысливает сюжеты картин старых мастеров и старается придать им в своих работах современное звучание. Один из друзей Мери Лоран, вхожий к Вольфу, сообщает тому о предложении художника.
«До Мане», «после Мане» — такие выражения полны глубочайшего смысла. Перед нами картина «Официантка с кружками» и речь здесь пойдет не столько о вертикалях и горизонталях, сколько о направления взглядов. И снова возникает воспоминание о бразильских джунглях. По этой же причине, как считают его коллеги, достойные воспитатели, он оказывается совершенно «вне упорядоченного и серьезного поведения, приличествующего рангу преподавателя».
Сделать это еще не поздно. Его палитра расцвечивается чистыми тонами, которые так любит его младший товарищ. Недавно из-за осложнений с хозяином он оказался на грани того, чтобы вообще остаться без крова. «Дьявольски трудно, – восклицает он, – передать ощущение того, как построен этот корабль из досок, нарезанных и подогнанных друг к другу в соответствии с правилами геометрии». Но Гошеде это ничуть не обескуражило он начал собирать третью.
«Вы помните Олимпию. Фор только что снискал подлинный триумф партией Гамлета в опере Амбруаза Тома на шекспировский сюжет было решено, что Мане представит его в этой роли. Испанские мотивы отражены в картинах: «Лола из Валенсии», «Гитарист», «Испанский балет». «Я пишу так, как вижу к черту их выдумки. » Его ничто не может так вывести из себя, нежели определение его как импрессиониста, «короля импрессионистов». То была не гитара, а трость: она принадлежала художнику, очередному «новобранцу» – Марселену Дебутену.
Вскоре он вновь увидит ту Венецию, которую когда-то посетил вместе с Эмилем Оливье. (Намек на коричневую краску.
«Сторона Фурнье» толкает его к мятежным художникам и к девицам сомнительного образа жизни. Пора ему покориться, что называется, вернуться в строй. Художник не жалеет труда он увлеченно погружается в «подготовительную работу». Тот же Луи Леруа, прочтя название картины Клода Моне «Впечатление.
Она была к нему по-своему очень привязана ибо была добра и не могла не испытывать признательности за спокойный и роскошный образ жизни, обеспечиваемый ей Эвансом пятьюдесятью тысячами франков ежегодной ренты. от каких призраков. Не могли бы Вы послать обратной почтой бумажку в 25 франков. » «Я так удручен.
«Со времени своего дебюта Мане не продвинулся ни на шаг. Все или почти все присоединяются к нему. Художник и куртизанка быстро поняли друг друга.
Ветерок надувает паруса, белыми пятнами отражающиеся в сверкающей голубизне Сены. Он не импрессионист. Пару раз Вольф соблаговолил зайти в мастерскую Мане. Но он слишком привык к ударам, чтобы переживать их по-прежнему сильно и глубоко. Он не исправляется.
Она пестрит уничижительными фразами: «Вот когда белье будет постирано, мы на него и поглядим», «Загляните в этот хаммам – тут можно принять душ. С позавчерашнего дня у меня нет ни гроша, нет больше кредита у мясника, у булочника. Этот синий цвет ошеломляет публику, выводит ее из себя. Но эта попытка «приручения», которую вопреки чувству собственного достоинства предпринял Мане, была недолгой. Мане приемлет далеко не все теории своих друзей. Если бы я захотел высказать собственное мнение, то сформулировал бы его следующим образом: интересно все то, в чем есть дух человечности и дух современности. от каких призраков.
«Гамлет, сойдя с ума, заказал свой живописный портрет Мане», – напишет карикатурист Шам. Наконец замысел будущего портрета схвачен. Однажды он услышал приятный женский голос, воскликнувший при виде «Стирки»: «Но ведь это же очень хорошо. » Мане был так тронут этим непосредственным восхищением, отключившим его от издевательских насмешек (На столе у входа Мане положил небольшую тетрадь для записи отзывов посетителей. Фигуры вырисовываются на фоне лазурной воды. Сюзанна закрывает глаза на все это.
Теперь Мане знает, что его картины будут заведомо устранены из залов искусства на Всемирной выставке 1878 года. Но ведь это так просто, посудите сами: за аморальность. Используя и переосмысляя сюжеты и мотивы живописи старых мастеров, он стремился наполнить их актуальным содержанием, полемически иногда эпатирующим образом внести в известные классические композиции изображение современного человека (Завтрак на траве, Олимпия – оба 1863, Музей дОрсэ). В его коллекции есть несколько работ Мане, купленных у Дюран-Рюэля и у самого художника. Дальше – хуже. Он причиняет ей «что-то вроде физического страдания». «Художник должен работать непосредственно, – говорит он.
Представителей академического толка «Стирка» должна неминуемо разъярить. «Г-н Мане, – прямо заявляет Кастаньяри, – относится к тем художникам, кого не отвергают. Возможно, образ из современной жизни (он намерен его представить в этом году на суд жюри) – туалет дамы полусвета – навеян интимной связью с Мери.
«Если бы я зарабатывал столько денег, сколько Каролюс-Дюран, я бы всех считал гениями», – он говорит это шутливо, но сквозь шутливость проскальзывает горечь. Мане защищает своих друзей в его мастерской всегда есть их работы – когда к нему наведываются любители, он горячо отстаивает их. «Веласкес и я. – говорит Каролюс-Дюран и добавляет: – Если придерживаться хронологического порядка» (По словам Жоржа Ривьера, в феврале 1881 года Мария Башкирцева писала в своем «Дневнике»: «О. В театральном репертуаре тридцатилетних называли «старыми развратниками»4. Но ныне какой туман прошлого поглотил для него времена кафе Гербуа.
В плане здание имеет квадратную форму и состоит из трех нефов с шестью сомкнутыми сводами. «Батиньольцы» немедленно приняли его в свою компанию. «Филистеры, мне жаль вас, – провозглашает он, – вы не воспринимаете этих очаровательных гармоний, не можете вдыхать полной грудью этот чистый и благоуханный пленэр».
Он не исправляется. – то неожиданно среди всей этой сутолоки разносятся его довольно громко произнесенные слова: «Вот лишнее свидетельство того, что выйти из Салона так же трудно, как и войти в него». В документе сообщалось, что хитон был обнаружен в 1129 году замурованным в стене.
Недоброжелатели иронически осведомляются: «Отчего бы ему и не облагодетельствовать этими двумя картинами выставку своих собратьев и друзей. », «Зачем же держаться в стороне от банды. Свои сюжеты Мане находил в повседневной жизни парижских улиц во все более свободной манере, с текучими мазками, он писал также пейзажные сцены, пронизанные вибрирующим светом (В лодке (1874), Аржантёй (1874). Дюранти, пишущий сейчас брошюру об искусстве этой группы – «Новая живопись», тщетно уговаривает его быть там, где водрузят его же собственное «знамя». Он сам проникается царящей вокруг радостью и хочет перенести ее на полотно.
Он не импрессионист. Воспоминание и страх. Что бы он ни писал — «Кружку пива» или «Аржантей», — он сам поглощен только одним: как ему, Мане, которого бранят или хвалят по непонятным для него причинам, в данный момент пишется. Сезанн как раз тогда выставил «Современную Олимпию» он хотел доказать своему другу, доктору Гаше, что обладает «большим темпераментом», чем г-н Мане.
От крипты остались стены с шестью опорами, которые делят ее на три четырехпролетных нефа. И еще слишком уж все заняты – так или иначе – г-ном Мане. Этот конфликт обострился после создания знаменитой «Олимпии» (1863). «Художник должен работать непосредственно, – говорит он. – Вот точное определение. Взоры живописца и его модели встречаются в последний раз.
В конце 1860-х годов он сблизился с Э. Дега, К. Моне, О. Ренуаром, перешел от глухих и плотных тонов, напряженного колорита с преобладанием темных цветов к светлой и свободной пленэрной живописи (В лодке, 1874, Метрополитен-музей В кабачке папаши Латюиль", 1879). Устремив глаза в сторону, она согнутой рукою словно хочет защититься, укрыться – от кого. Недели бегут. Родители хотели видеть его юристом, но Мане в детстве мечтал стать моряком, он даже совершил морское путешествие юнгой в Рио-де-Жанейро.
Он быстро стал всеобщим другом, превратился в одну из главных фигур их собраний. Ветерок надувает паруса, белыми пятнами отражающиеся в сверкающей голубизне Сены. Он быстро стал всеобщим другом, превратился в одну из главных фигур их собраний. «Олимпия», написанная вскоре после этого и в 1865 г. выставленная на Салоне, стала поводом к продолжению скандала: во фронтальном, «парадном» изображении Мане представил молодую обнаженную куртизанку, гордо возлежащую на постели. «Это похоже на донышки плавающих бутылок шампанского», – говорит он.
Так как этот человек прятал что-то под пальто, Мане спутал его с бродячим гитаристом. Этот неунывающий, веселый бонвиван без ума от новаторов. Центральный образ ее написан с любимой натурщицы Виктории Меран. Мане, в свою очередь, начинает большой портрет Дебутена в рост. Указывая на пользующееся исключительным успехом в Салоне полотно Жана-Поля Лорана «Смерть Марсо», где изображены офицеры австрийского штаба, стоящие у трупа французского генерала, он ухмыляется: «А вот кучера фиакров оплакивают смерть последнего форейтора».
Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. «Лодка — вот его мастерская. » — говорит Мане.
Напротив, усугубляет свои ошибки. «Эта скотина вызывает у меня содрогание, – говорит Мане. Он смакует их картины, как гурман – вкусные кушанья. Как и предполагали, выставка «батиньольцев» открывается на бульваре Капуцинок 15 апреля. Однажды после полудня, когда Малларме, быть может, рассказывает о своих неприятностях или, что еще вероятнее, забыв о них, вызывает своим мечтательным голосом «драгоценное облако, что плывет в глубинах каждой мысли», Мане с тем увлечением, порывом, с той силой мгновенного проникновения, какие ведомы подлинным мастерам в избранные часы творчества, пишет портрет поэта, полотно, небольшое по размерам, но великое по исполнению и еще более великое по бесконечности мыслей и ощущений, заложенных и сплетенных в нем. Он ее стержень, ее движущая сила.
«Имя Мане на устах у всех, – пишет Le Figaro. Не желая смириться, он одно время намеревался устроить персональную выставку, как в 1867 году, в каком-нибудь частном помещении обдумывая этот проект, составляет список почти ста произведений, планируемых для экспозиции. Как и предполагали, выставка «батиньольцев» открывается на бульваре Капуцинок 15 апреля. Заканчивая «Нана», он уже обдумывает заказ певца, надеясь ответить на его просьбу произведением, где непременно превзойдет самого себя. По этому поводу Мане часто пикируется с Клодом Моне пикировки переходят в ссоры, но потом все как-то улаживается. – Провал картин. Сделать это еще не поздно.
Ее моделью была та же Меран. Наконец замысел будущего портрета схвачен. Воистину жизнь есть сон. Ибо Мане не в силах питать дурные чувства к художнику, который идет своим путем имея, несомненно, на то основания и виновен лишь постольку, поскольку пытается навязывать ему свои взгляды, хочет, чтобы в самом Мане существовала только «сторона Фурнье». Мане всячески отговаривается. Работы Моне приводят его в восхищение. Июльская монархия тоже ему благоволила.
Это уже порнография. Обнаженная натура – сделайте одолжение, но не полураздетая. Фигуры вырисовываются на фоне лазурной воды. Малларме сидит в мягком кресле, в протянутой руке сигара, взгляд мечтательно затуманен – все сложнейшее существо поэта передано здесь, в этом портрете (Этот холст, который поэт повесил у себя в столовой, теперь находится в музее Лувра. ). «Гамлет, сойдя с ума, заказал свой живописный портрет Мане», – напишет карикатурист Шам. – Все эти Золя и Мане импрессионисты и натуралисты– одного поля ягода: сборище нарушителей порядка и коммунаров233.
«Я никогда не стану выставляться на задворках я вступаю в Салон через главный вход», – отвечает Мане. И еще слишком уж все заняты – так или иначе – г-ном Мане. Цена – 1 франк 75 сантимов», «Не смешно», «Самое красивое на выставке Мане – это его мастерская (подпись – архитектор)», «Manet non manebit» (Мане не останется самим собой). ), что глаза его увлажнились от радости и он, будучи не в силах оставаться в своем убежище, бросился благодарить незнакомку: «Мадам, кто вы и почему находите хорошим то, что все считают плохим. » О счастье. Так на самом деле и случилось.
«Банда» теперь уже неизбежно скомпрометирует его, бросит тень на ожидающие его в Салоне успехи. Жюри ждет от Мане как раз отречения от ереси. Он называет его «Рафаэлем воды» и подтрунивает над ним: «Послушайте, да оставьте хоть что-нибудь другим».
Хватит того, что я его обманываю», – лукаво произносила Мери. Параллельно в Салоне такое же негодование вызывает и портрет Фора. Этот неунывающий, веселый бонвиван без ума от новаторов. Сюзанне хотелось бы вернуться в Фекан.
Перед Мане он благоговеет. Тогда ему пришлось вернуться в «страну туманов», он приехал в Париж. Теперь Мане говорит со своими друзьями только о Мери Лоран. Выходец из состоятельной семьи, рано почувствовал тягу к искусству.
Предлог слишком хорош, чтобы жюри не ухватилось за него. Но обратим внимание на ее взгляд. В результате конфликта картина была выставлена в «Салоне отверженных». Это не осталось незамеченным. Недели бегут. Особенно интересны два больших полотна – «В лодке» и «Аржантей»220, где для «персонажа из лягушатника» позирует брат Сюзанны Рудольф, сидящий рядом с неизвестной натурщицей. «Писать правдиво, не обращать внимания на толки» – вот девиз, написанный им на пригласительном билете.
Картины блещут светом. Но существует еще и другая «сторона».
Стоит кому-нибудь в толпе, теснящейся перед «Аржантейем», сказать словечко в защиту Мане, ему уже кричат: «Но этот синий цвет. » Он «невыносим», он «шокирует». Именно ее, эту судьбу, я и попытался здесь разгадать. Оставить его. «Вот уже долгое время вы не приходите ко мне за советами, – пишет ей Мане 28 мая.
Жюри ждет от Мане как раз отречения от ереси. В этом отношении Эванс играл роль покладистого Сганареля. Сегодня хитон Иисуса Христа хранится по-прежнему в Аржантёе, в базилике святого Дионисия. «От него мутит».
Критик спасается бегством и начинает кричать повсюду, что, «как он всегда и думал, Мане не настоящий художник», что он «работает неуверенно» и не способен пойти далее бесформенных набросков. Стихи эти кажутся ему вышедшими из-под пера свихнувшегося человека. В городе многие века хранится ценнейшая для всех христиан реликвия — хитон Христа (Sainte Tunique du Christ), в котором, по преданию, Иисус следовал на Голфофу.
Перед ним красивейшая из женщин, Мери Лоран, возлюбленная одного американца, знаменитого доктора Томаса В. Эванса. – Все эти Золя и Мане импрессионисты и натуралисты- одного поля ягода: сборище нарушителей порядка и коммунаров (Портрет Фора принадлежит ныне музею Эссена «Нана» – гамбургскому Кунстхалле. ). Что касается «Послеполуденного отдыха фавна», то Лемерр дал Малларме согласие, но когда узнал, что эклога будет иллюстрирована Мане, то пассаж Шуазель, где находится лавка этого неуживчивого издателя, огласился разъяренными воплями.
«Вы помните Олимпию. Первоклассная импрессионистическая тема. Образцовый чиновник, он быстро поднялся по ступеням административной иерархии. В восточной части каждого нефа находился небольшой алтарь.
Однако именно это и спасло часовню во времена революции. Вторая коллекция, собранная почти тотчас же, была таким же образом распродана годом позже. Ему остаются про запас только мстительные слова. Стоит кому-нибудь в толпе, теснящейся перед «Аржантейем», сказать словечко в защиту Мане, ему уже кричат: «Но этот синий цвет. » Он «невыносим», он «шокирует». Он смакует их картины, как гурман – вкусные кушанья.
Как и «Кружка пива», они своего рода предельные вехи определенного направления, полностью «Кружке пива» противоположного. Моне внушает Мане уважение. Очарованный изысканным колоритом Моне, его тенями – не битюмными, черными, но пронизанными рефлексами богатейших тонов, он решительно следует примеру его опытов на пленэре и устанавливает мольберт прямо перед голубизной реки. У Надара мы уже нагляделись на этих импрессионистов. куда погрузился по шею». 225 – ядовито говорит он о председателе жюри Робере-Флери.
Наконец-то свирепствующая в живописи болезнь обнаружена. Экая неблагодарность». Тот обыграл по-латыни имя художника: «Manet et manebit» («он таков и таким останется»). «Сторона Фурнье» толкает его к мятежным художникам и к девицам сомнительного образа жизни.
Если бы я умела писать так, как Каролюс-Дюран. Мане смотрит на воду, плещущуюся у берега, на ее переливающиеся отблески, беспрестанно преображающиеся за кормой гондол.
Он называет его «Рафаэлем воды» и подтрунивает над ним: «Послушайте, да оставьте хоть что-нибудь другим». Все, что лишено этого, – ничего не стоит». «Хватит.
Несогласия усиливаются от сеанса к сеансу. «Сторона Мане» проявляется в манерах, привычке прогуливаться по Бульварам, в его пусть обманутом, но твердом желании добиться почестей, «высокого положения» – одним словом, сделать карьеру. Изображая Сену, он ни на секунду не задумывался о «традиционном зеленоватом цвете воды». Обращение к реальности сплотило вокруг Мане молодых художников (Моне, Ренуар), за которыми вскоре утвердилось название импрессионистов.
Малларме сидит в мягком кресле, в протянутой руке сигара, взгляд мечтательно затуманен – все сложнейшее существо поэта передано здесь, в этом портрете231. Эванс был прежде придворным дантистом Наполеона III. Париж с восторгом приветствует глумливую находку а когда 1 мая открывается Салон, все валом валят к «Железной дороге», написанной отцом, вождем пресловутых импрессионистов. Но ненадолго.
пер. ) – ядовито говорит он о председателе жюри Робере-Флери. Наконец, он устал от непонятного недомогания, появившегося еще прошлым летом. «Лодка – вот его мастерская. » – говорит Мане.
После Венеции Мане все стало ясно. Да как же ему не быть умным, когда он торгует умом». О Мейссонье он говорит так: «В живописи это колибри».
Мане теряет сон. Чересчур. «Западня», появившаяся на прилавках магазинов в феврале, мгновенно превращает Золя в самого известного и самого проклинаемого современного романиста старый Гюго гремит с высот своего Олимпа: «После нечистоплотности он перешел к непристойности я вижу бездну, глубины которой измерить мне не дано». Отныне Берта не позволит больше вопрошать свое лицо мужчине, превратившемуся в ее деверя. Романская часовня святого Иоанна Крестителя (chapelle Saint- Jean- Baptiste), также сохранившаяся от монастыря.
Но Мане не уступает а ужасная статья Альбера Вольфа, опубликованная 3 апреля в «Le Figaro», по адресу «помешанных» с улицы Лепелетье, тем более укрепляет его убеждения. Импрессионисты, естественно, настаивают, чтобы он присоединился к ним. «Я никогда не стану выставляться на задворках я вступаю в Салон через главный вход», – отвечает Мане. «Г-н Мане, – прямо заявляет Кастаньяри, – относится к тем художникам, кого не отвергают. Но он слишком привык к ударам, чтобы переживать их по-прежнему сильно и глубоко.
Моне пишет главным образом на берегах Сены. «Западня», появившаяся на прилавках магазинов в феврале, мгновенно превращает Золя в самого известного и самого проклинаемого современного романиста старый Гюго гремит с высот своего Олимпа: «После нечистоплотности он перешел к непристойности я вижу бездну, глубины которой измерить мне не дано». Мане все чаще заводит интрижки. Мане знает, что думают его друзья об этом типе, ему известны их презрительные суждения о его искусстве, в частности, слова Закари Астрюка: «Наедине с самим собою Каролюс-Дюран предпочитает фальшивый блеск страза подлинному драгоценному камню». Она родилась в 1849 году в Нанси, в пятнадцать лет вышла замуж за бакалейщика, рассталась с ним через несколько месяцев, дебютировала в качестве статистки в каких-то легкомысленных ревю и феериях с раздеванием. Но существует еще и другая «сторона».
«Дьявольски трудно, – восклицает он, – передать ощущение того, как построен этот корабль из досок, нарезанных и подогнанных друг к другу в соответствии с правилами геометрии». «Вот уже долгое время вы не приходите ко мне за советами, – пишет ей Мане 28 мая. – Неужто мои неудачи вызвали ваше презрение. » Эти скупые строки выдают отчаяние художника. После этой пары легких пейзажных полотен мы переходим к одной из самых важных, по мнению Мишеля Фуко, картине – «В оранжерее». Ибо Мане не в силах питать дурные чувства к художнику, который идет своим путем имея, несомненно, на то основания и виновен лишь постольку, поскольку пытается навязывать ему свои взгляды, хочет, чтобы в самом Мане существовала только «сторона Фурнье».
– Прим. оригинальным искусством. Когда Мане украдкой наблюдает за успехами Каролюса-Дюрана, его сердце гложет что-то вроде зависти. сделал его личностью преследуемой, а толпа почти готова обнаружить наконец у него талант». Но в целом пресса скорее к нему расположена.
Так и в жизни – ему хорошо лишь с женщинами легких нравов. «Было бы дурно так поступить. Мане устал. В 1874 году он вынужден был продать их в Отеле Друо.
«Лодка – вот его мастерская. » – говорит Мане. Мане испытывает все более и более горячие дружеские чувства к этому нелюбимому коллегами преподавателю, оказавшемуся на дурном счету у начальства из-за своих внеуниверситетских работ – всех этих «разглагольствований», по выражению директора лицея Фонтан. Этот портрет – прощание, прощание с химерами, мечтами, прощание с невозможным.
Отныне Берта не позволит больше вопрошать свое лицо мужчине, превратившемуся в ее деверя. Решившись наконец прочесть «Послеполуденный отдых», он снова приходит в ярость. Моне пишет главным образом на берегах Сены.
В ходе раскопок, проводившихся в 1989-1994 годах, были обнаружены руины зала капитула. клуатра и крипты. Вот почему я не могу не выразить своей бесконечной признательности г-ну Жану Адемару, помощнику хранителя Кабинета эстампов Национальной библиотеки, предоставившему в мое распоряжение важные досье, в том числе неопубликованные документы самого разного характера все это мне очень помогло в работе.
Очарованный изысканным колоритом Моне, его тенями – не битюмными, черными, но пронизанными рефлексами богатейших тонов, он решительно следует примеру его опытов на пленэре и устанавливает мольберт прямо перед голубизной реки. Но Берта уже ускользает.
Этот портрет – прощание, прощание с химерами, мечтами, прощание с невозможным. Жизнь Мане далеко не так ясна и очевидна, как о ней думали. Но Мане не уступает а ужасная статья Альбера Вольфа, опубликованная 3 апреля в «Le Figaro», по адресу «помешанных» с улицы Лепелетье, тем более укрепляет его убеждения.
Возможно, образ из современной жизни (он намерен его представить в этом году на суд жюри) – туалет дамы полусвета – навеян интимной связью с Мери. Этим я во многом обязан любезной помощи многих лиц. Я снова без гроша. Опираясь на мнение возмущенной «Аржантейем» публики, жюри почти единогласно (исключая два голоса) отстраняет картины Мане. Сезанн как раз тогда выставил «Современную Олимпию» он хотел доказать своему другу, доктору Гаше, что обладает «большим темпераментом», чем г-н Мане. Дебутен награвировал в технике сухой иглы портрет Мане.
Безусловно, официантка. В этом отношении Эванс играл роль покладистого Сганареля. «Все-таки есть женщины, которые знают, которые видят, которые понимают», – твердит он, вспоминая восклицание Мери при виде «Стирки». Несогласия усиливаются от сеанса к сеансу. В его коллекции есть несколько работ Мане, купленных у Дюран-Рюэля и у самого художника. И вот, когда художник приготовился положить на холст последний мазок, баритон извещает его, что весьма сожалеет, но отказывается взять портрет и закажет новое полотно светскому живописцу Больдини.
К тому же отбор картин продуман очень основательно: он решил зарекомендовать себя художником умеренным и сразу же пресечь возможную недоброжелательность жюри. Его палитра расцвечивается чистыми тонами, которые так любит его младший товарищ. Вновь известие о ценной реликвии всплыло в 1156 году, на этот раз письменное. Фор спорит с Мане. Устремив глаза в сторону, она согнутой рукою словно хочет защититься, укрыться – от кого. Напротив, усугубляет свои ошибки.
У Моне тоже есть лодка с кабиной – он управляет ею с помощью весла и пишет, сидя в ней, все, что пожелает, обращая особенное внимание на «эффекты света от восхода до заката». Не могли бы Вы послать обратной почтой бумажку в 25 франков. » «Я так удручен. «Сторона Мане» проявляется в манерах, привычке прогуливаться по Бульварам, в его пусть обманутом, но твердом желании добиться почестей, «высокого положения» – одним словом, сделать карьеру. Дюранти, пишущий сейчас брошюру об искусстве этой группы – «Новая живопись», тщетно уговаривает его быть там, где водрузят его же собственное «знамя». Картина отвергнута официальным «Салоном». Указывая на пользующееся исключительным успехом в Салоне полотно Жана-Поля Лорана «Смерть Марсо», где изображены офицеры австрийского штаба, стоящие у трупа французского генерала, он ухмыляется: «А вот кучера фиакров оплакивают смерть последнего форейтора».
Мужчина этот — начальник кабинета хранителя печатей, г-н Огюст Мане. Над празднично оживленной рекой разносятся песни и смех. Эдуард Мане родился в богатой буржуазной семье. Какая наивность. Но ныне какой туман прошлого поглотил для него времена кафе Гербуа. Мане, в свою очередь, начинает большой портрет Дебутена в рост. «Не пора ли прикончить этого старикашку, который стоит одной ногой в могиле, а другой – в сиенской земле.
За что. Г-н Луи Руар любезно ответил на все мои порой весьма нескромные вопросы, касающиеся Мане, Берты Моризо и их близких. Экая неблагодарность». Но, по правде говоря, она с самого начала вызывает у него скуку. Эдуард Мане родился Париже в богатой буржуазной семье.
– Вот точное определение. Она наполнена светом, ощущением летней жары, теплыми цветами, нежными оттенками. Воспоминание, которое становится подчас таким же неотвязным, как и угрызения совести. После войны Моне вместе с женой и маленьким сыном обосновался в Аржантейе. Г-н Мане должен был очень рано казаться «мужчиной в возрасте». Париж с восторгом приветствует глумливую находку а когда 1 мая открывается Салон, все валом валят к «Железной дороге», написанной отцом, вождем пресловутых импрессионистов.
Ее фигура прописана наиболее тщательно и контрастно. Отклонить. » – злобно бросает один из членов жюри. И все-таки Мане уступает: он едет в Фекан, но живет там без всякого удовольствия испытывая только одно желание – поскорее вернуться в Париж, чтобы в мастерской, перед мольбертом, вновь оказаться в пылу собственной битвы. Восход солнца», придумывает имя «батиньольцам»: он называет их «импрессионистами». Но, по правде говоря, она с самого начала вызывает у него скуку. Стремясь как можно ближе узнать этого человека, я максимально умножил поиски материалов. Портрет этот – десятый по счету221 – их последнее столкновение.
Море его больше не взбадривает. Сезанн скажет однажды: «Я хотел бы сделать из импрессионизма нечто устойчивое, основательное, подобно искусству музеев». ). «Если бы я зарабатывал столько денег, сколько Каролюс-Дюран, я бы всех считал гениями», – он говорит это шутливо, но сквозь шутливость проскальзывает горечь. При виде Мане Лемерр успокаивается. Мане целиком поглощен мыслями о приближающемся Салоне. Идя на новую искупительную жертву, Мане решает написать портрет одного из самых свирепых хулителей своего искусства – Альбера Вольфа, критика из «Le Figaro».
Невероятно, рассуждает он, чтобы после шумихи, вызванной его частной выставкой, жюри отстранило бы его работы. Ничто не отвлекает его внимания.
