Едоки Картофеля Ван Гог Описание
Картина Винсента ван Гога Едоки картофеля: описание, биография художника, отзывы покупателей, другие работы автора.
Картина "Едоки картофеля", Винсент Ван Гог, 1885 – описание
Видит бог, неустанно повторял он, ведь он не злоупотребляет помощью Тео. Семейные беды еще больше сблизили братьев. Он стушевался и, надо сказать, без особого труда. Куда важнее другое — обвинения Ван Раппарда по части искусства живописи. Винсент хотел, чтобы зрителям казалось, будто крестьянин на его картине «написан землей, которую он засевает».
Я решил выбрать второе и притом с таким восторгом, словно возвращаюсь из изгнания. Нет. В этом мире все случайно, неповторимо и невозвратимо. Крестьяне Винсента не застывают в нарочитых позах, чтобы возблагодарить Творца – они заняты борьбой не на жизнь, а на смерть, вечной и тщетной борьбой, составляющей участь всех людей.
Описание картины Ван Гога Едоки картофеля
Винсент сердился, мечтал как можно скорее убраться отсюда. Конечно, его работам присуще множество недостатков, он отнюдь не склонен это отрицать. В Нюэнене Винсент почти ни с кем не поддерживал отношений. Судя по всему, он не слишком надеялся на это. Винсент жаловался: «Предоставляю вам судить, как приятна повседневная жизнь, когда сталкиваешься с такими вещами». Это висячая керосиновая лампа.
Источник света в «Едоках картофеля» предельно прозаичен и подчеркнут. Рисунки Ван Гога боринажского периода почти все потеряны. Но Марго (судя по всему, наделенная крайне хрупкой нервной конституцией) не примирилась с этим отказом. В мае Винсент завершил свою картину.
«Ты справедливо заметил, что в Антверпене мне будет трудно без мастерской, – писал он брату, – но я вынужден выбрать одно из двух: или мастерскую, но без работы здесь или работу, но без мастерской там. Он с готовностью ответил на ее любовь вдвоем они стали строить планы женитьбы. Среди жителей Нюэнена он был белой вороной. Самой главной работой Ван Гога в Нюэнене была картина «Едоки картофеля» (с большим количеством подготовительных и сопутствующих этюдов) – ужин крестьян в хижине. Конечно, его работам присуще множество недостатков, он отнюдь не склонен это отрицать.
Но понимает ли Ван Раппард смысл всех его исканий. Это не античность, а ренессанс – сказал Делакруа. (Так впервые вошел в его жизнь мотив сознательной нищеты, очень значительный для последующего). В последнюю неделю своей жизни Ван Гог пишет свою последнюю и знаменитую картину: «Пшеничное поле с воронами».
Ван Гог: описание картины «Едоки картофеля»
Я намерен и впредь поступать таким же образом. Пусть даже он найдет ее плохой. После ссоры, разыгравшейся между ними, дело обернулось совсем плохо. То и дело вспыхивали ссоры.
«Больше всего я хочу научиться допускать такие неточности и погрешности против правил, такие видоизменения и искажения действительности, чтобы в результате получилась – да, если хотите, – ложь, но более правдивая, чем любая буквальная правда». Однако сын его неприятно поразил жителей Нюэнена. Жерико и Гро, пояснил он, научились у греков первым делом выражать массы контура (почти всегда в форме яйца) и выводить все дальнейшее из расположения и соотношения этих овалов). Личность художника жаждет раздвинуть свои границы через нечто «другое», находящееся вне его «я», но ему созвучное.
Среди жителей Нюэнена он был белой вороной. Депрессии, которые были и раньше, стали одолевать его всё чаще. Винсента корили за то, что он не зарабатывает денег. Эфемерная и трагическая идиллия. Если хочешь добиться яркого сочетания цветов, то вторичный цвет должен соседствовать с тем первичным, который не участвовал в породившем его смешении. Винсент возобновил работу над «Едоками картофеля» и одновременно начал новую серию крестьянских портретов, отличающихся еще большей характерностью, чем прежние.
«Думаю, что через год при условии, что еще весь этот год буду писать много и без перерыва, я еще больше изменю мою манеру и цвет, который, по всей вероятности, станет еще темнее», — говорил он. Оставшись без моделей, Винсент начал писать натюрморты. Объясняли, что деньги, которые присылает ему Тео, всего лишь временная помощь, «милость, оказываемая пачкуну». Этого он и сам не знал. И тут его осенило.
Повинуясь первому побуждению, он вернул Ван Раппарду его письмо «с почтительным приветом». Но в глубине души – да, он не отрицает – все это ему, в общем, «довольно безразлично» и он «готов к тому», что, возможно, «не добьется никакого непосредственного результата». Может быть, вернуться в Дренте. Видит бог, неустанно повторял он, ведь он не злоупотребляет помощью Тео. Родственники Марго тут же расстроили эти планы — такой скандал допустить было нельзя.
Но Что поделаешь. » В своем исступлении Винсент накинулся даже на брата. Если Винсент так остро реагировал на нападки Ван Раппарда (Порой мне кажется, – гласит его душераздирающее признание, – что поднимают руку на меня самого, настолько я связан с моим творчеством, настолько мои убеждения – часть меня самого) и если ему не всегда удается – он и это признает – сохранять спокойствие, то потому только, что суждения, высказанные Ван Раппардом, на взгляд Ван Гога, могли исходить лишь от невыносимо педантичного человека, верного питомца академии, от человека, абсолютно неспособного понять истинный смысл его творчества, направления, которое он избрал. Произошел давно назревавший его разрыв с семьей. Эта утрата, по существу, завершила долгий период в жизни Винсента. Страдание свято. В письмах к Тео он полностью изложил свою теорию цвета, сформулировал законы рисунка: «Древние шли не от линии, а от объемов, короче, надо браться за эллипсоидальные основы или начинать с массы вместо контуров» Винсент писал Ван Раппарду: «Художник Жигу принес Делакруа бронзовую античную статуэтку и спросил, как он полагает, подлинная эта вещь или нет. Он давно уже перестал надеяться, что когдалибо вкусит нормальную жизнь.
Холст, если так можно выразиться, отстранял художника от его моделей. Он даже не показался на глаза родственникам, съехавшимся на похороны в Нюэнен, а когда встал вопрос о наследстве, попросту заявил родным, что его взгляды на жизнь «слишком сильно отличаются от их взглядов, чтобы можно было о чемнибудь договориться». Может быть, на этот раз Винсент и вправду поверил, что пришел конец его одиночеству. Он с готовностью ответил на ее любовь вдвоем они стали строить планы женитьбы. Ты ни разу еще не продал ни одной моей вещи, – как-то раз написал он ему, совсем потеряв голову от обиды и гнева. Пожилая женщина справа разливает в чашки черный кофе. Здесь никак нельзя прибегать к привычным приемам.
Описание картины «Едоки картофеля»
Разве они не наглядное олицетворение, глубоко поэтический символ семейного очага. Я был бы в отчаянии, – уверяет он, – будь мои фигуры хороши. Так или иначе, есть все основания полагать, что Винсент решил — будь что будет. Вот оно теперь он был уверен, что крестьяне никогда не умрут. Крестьяне относились к нему хорошо и позировали охотно, – разумеется, за плату.
Кругом все чернымчерно. Вот так и родилась великолепная картина «Едоки картофеля». «Никогда еще не было в моей жизни года, который начинался бы так мрачно», – писал Винсент в начале января. Как говорят врачи, «поначалу убиваешь, затем исцеляешь».
Он качал головой: «Эти болваны из Нюэнена, видя, как я брожу по вересковой пустоши, говорят, что я спятил, но меня это не трогает». В поисках сюжетов для картин они вместе бродили по окрестностям. Сам процесс работы над «Едоками картофеля» обернулся своеобразным актом социальной борьбы, хотя это странно звучит по отношению к такому мирному и сосредоточенному делу, как писание картины. Но поскольку картина взволновала его, я подарил ее ему и он принял ее, как я того хотел, без лишних слов, сказав мне только, что эта штука чертовски хороша.
Вчера я именно так подшутил над почтенным собратом моего отца. Столько трудов даром, он снова промахнулся, упустил последний шанс.
Шахтеры любили его, но считали чужим. Можно сказать, что в то лето 1884 года Ван Гог открыл для себя живопись. В этом споре отец Ван Гога был не на стороне сына.
Винсент внимательно изучил два произведения Шарля Блана: «Художники моего времени» и «Грамматика рисовального искусства». И он шел вперед гигантскими шагами. Техника – не риторика, она должна выражать личность художника.
«Я вполне представляю себе, что придет день, когда композиция также будет даваться мне с легкостью», — писал Винсент брату Тео Он весь захвачен сознанием того, что надо спешить. Вот почему можно говорить о взаимосвязи между цветами. Ему ставили диагноз «шизофрения», а чрезмерное увлечение зеленой, красной и белой красками, по мнению врачей, указывало на цветовую слепоту художника, тогда как он считал свою манеру изображения революционной и не доступной для понимания современников. Возможно, я даже покину свою мастерскую и поселюсь в какой-нибудь хижине, чтобы уже не слышать и не видеть тех, кто именует себя «культурными людьми»».
Винсент Ван Гог – Едоки картофеля
Это одна фигура, один организм. «Если от картины изображающей крестьян, пахнет салом, дымом, картофелем, отлично. «Пусть Ваше искусство освещает путь людям, в этом, как я полагаю, состоит долг каждого художника», — писал он Ван Раппарду. Винсент вспоминал слова Херкомера, которые тот произнес, открывая свою школу живописи: «Мне важно выпестовать индивидуальные таланты, а не воспитать последователей доктрины Херкомера».
За обедом он ел, что ему подавали, почти молча, лишь изредка роняя иронические замечания, как правило, вызывавшие всеобщее недовольство. Этот возглас словно вырвался из самого сердца Винсента. Потянулись пасмурные месяцы. Но делать ему на ней больше нечего. Освещенный чепчик женщины на картине выглядит белым, хотя он написан не белилами, а темно-серой краской, напоминающей цвет пыльной картофелины. Винсент продолжал писать – натюрморты, птичьи гнезда, кое-какие пейзажи.
Так, значит, вперед. «Все это надо прочно освоить. » – говорил Винсент. «Серовато-красный цвет, в котором сравнительно мало красного, будет казаться более или менее красным в зависимости от соседствующих с ним цветов. Природа открылась ему, позволив заглянуть в свою душу. Германе предполагал разместить в них картины религиозного содержания вроде «Тайной вечери», «по эскизу рисунка, выполненного в современном готическом стиле». В Нюэнене Винсент почти ни с кем не поддерживал отношений.
То же относится к синему и желтому. Германе предполагал разместить в них картины религиозного содержания вроде «Тайной вечери», «по эскизу рисунка, выполненного в современном готическом стиле». И ведь нельзя сказать, чтобы Ван Гог был недоволен тем делом, которое, казалось, было уготовано ему с рождения. А между тем Милле, будь он к тому времени еще жив (Он умер в 1875 году), содрогнулся бы при одном виде картин Винсента, его плотных мазков и резкой, жесткой манеры. Этот розовый – заглушённый цвет, полученный в результате сочетания красного с зеленым. Начало лета застало Винсента в процессе стремительного творческого роста.
Описание картины Винсента ван Гога «Едоки картофеля»
«Вы ничего не говорите мне о технике, — писал он ему в своем первом письме — Снова повторяю Вам: сопоставьте привычное значение, которое все чаще придают этому слову, с его истинным значением Я попросту утверждаю одно: правильно выписать фигуру однообразными и заученными мазками в соответствии с академическими рецептами — это не отвечает настоятельным требованиям эпохи в сфере изобразительного искусства». И тем не менее я думаю: даже если я и впредь стану создавать произведения, в которых можно будет – при критическом к ним отношении – обнаружить такие ошибки, все же мои картины будут жить собственной жизнью и иметь право на существование, что, несомненно, перекроет их недостатки, особенно в глазах людей, которые сумеют оценить их характер и дух. Незачем даже вспоминать об этом благонравном бессилии. Но при всем этом мужество мое, а, возможно, также и силы скорей окрепли, нежели ослабели. идеализировал их, подняв на уровень обобщения, классического синтеза. Милле и тут указал ему путь, тот самый Милле, который говорил: «Коль скоро я хожу в деревянных башмаках, я все вынесу».
Вскоре Ван Гога увольняют с должности помощника пастора. Чего он добивался. «Ты ни разу еще не продал ни одной моей вещи, — как-то раз написал он ему, совсем потеряв голову от обиды и гнева. — В сущности, ты даже не пытался этого сделать». Нет.
Ван Гог изучал разные художественные направления и стили в престижной частной студии, перенял изобразительную манеру импрессионистов – покрывать холст пятнами краски – и познакомился (благодаря брату) с Писсарро, Дега, Гогеном. Так или иначе, отцу стало невмоготу разговаривать с сыном. В Боринаж он попал в должности протестантского проповедника. Мог ли он написать их иначе, не погрешив против жизненной правды, не изменив самому себе. Но поскольку картина взволновала его, я подарил ее ему и он принял ее, как я того хотел, без лишних слов, сказав мне только, что «эта штука чертовски хороша»». Но при всем этом мужество мое, а, возможно, также и силы скорей окрепли, нежели ослабели. Сходя с поезда в Хелмонде, куда она ездила за покупками, мать упала, сломав правое бедро.
Едоки картофеля – 1885 Ван Гог – картины
Столкнулись лицом к лицу два разных мира. Природа открылась ему, позволив заглянуть в свою душу. Он даже сказал ему об этом.
Дает жизнь. Но Что поделаешь. » В своем исступлении Винсент накинулся даже на брата. Винсент неизменно старался убедить в этом брата и самого себя. Он вконец озлобился. Он не отличался от них одеждой и образом жизни, но внутренне оставался самим собой. С восхищением и страхом смотрел художник на Винсента, человека, беззаветно преданного искусству, который питался одним лишь хлебом и сыром («Это не портится в дороге», – шутил Винсент) и, вечно голодный, готовился и впредь жить в нищете.
Вы обнаружите как в рисунке, так и в цвете и в тоне ряд погрешностей, которых, вероятно, не сделал бы реалист. Позднее он писал, что начал рисовать, чтобы сохранить эти образы на бумаге для памяти и одновременно избавиться от перенасыщенности ими.
Картина Едоки картофеля Винсента ван Гога
Он отождествляет себя с ними. Трудно вообразить более трагический контраст. Работы почти никто не покупает, его манеру живописи называют «мазнёй» и «примитивом». Отсюда вывод: Львы – не обезьяны, они не подражают друг другу. Коричневое платье девочки, стоящей спиной на первом плане, коричневые руки и лица сотрапезниц в «Едоках картофеля», выразительные блики коричневого до предела насыщены смыслом.
Если в хлеву пахнет навозом, прекрасно. Впрочем, разве речь идет о продаже картин, о деньгах, о каких-то обидах. Можно ли с уверенностью сказать, что это было именно так. Винсента захлестнуло безграничное отчаяние.
Но в глубине души — да, он не отрицает — все это ему, в общем, «довольно безразлично» и он «готов к тому», что, возможно, «не добьется никакого непосредственного результата». Ван Гога очень волновала эта тема. Скудный крестьянский скарб всегда под руками, он или создан крестьянином или служит ему. Да и воспоминание о самом художнике – столь же странном, как его творения, – с косматой рыжей бородой и воспаленными глазами, уставшими от пристального разглядывания предметов при ярком солнце, Керссемакерс тоже никак не мог выкинуть из головы.
Ван Гог, Едоки картофеля: описание
Освободив крестьянские сцены от некоторых характерных деталей, создатель Вечерней молитвы (Наверно это дна из самых слабых, хотя и самая знаменитая картина Милле. В изображение крестьян он не вносил умиленной идеализации, свойственной кающимся дворянам или ходокам в народ, – он отдавал себе отчет в загрубелости своих персонажей, день-деньской копающихся в земле» знал, что в крестьянине «много от зверя» (его собственные слова) Но это его не отпугивало. «Я часто думаю, что крестьяне представляют собой особый мир, во многих отношениях стоящий гораздо выше цивилизованного», — писал Винсент. Брата Тео, приехавшего на похороны, Винсент настойчиво убеждал взять его с собой в Париж.
«Думаю, что, даже если я захочу и сумею чему-то научиться у других, даже если я позаимствую у них кое-какие технические приемы, все равно я всегда буду смотреть на мир собственными глазами и обладать собственным видением». Крестьяне Винсента не застывают в нарочитых позах, чтобы возблагодарить Творца — они заняты борьбой не на жизнь, а на смерть, вечной и тщетной борьбой, составляющей участь всех людей. Братская привязанность Тео. В серии картин и этюдов середины 1880-х гг. Винсент торопился уехать.
Но понимает ли Ван Раппард смысл всех его исканий. С редкой преданностью ухаживал он за матерью, дневал и ночевал у ее постели. Чего он добивался.
Sorrow is better than joy. Вот я и говорю, – подчеркивал он в своих письмах, – что, создавая картины, я стараюсь жить, ни о чем другом не задумываясь. «Почему ты не продаешь своих картин. » – беспрестанно спрашивали они. Ван Раппард писал прядильщиц, этюды женских голов, Винсент – аллею тополей с желтыми осенними листьями, где солнце кладет на землю среди опавшей листвы ослепительные пятна, чередующиеся с тенью, отбрасываемой стволами деревьев. Судя по всему, он не слишком надеялся на это. Винсент сердился, мечтал как можно скорее убраться отсюда. Он относил к трудовым классам и себя, художника, человека «тяжелой и грязной работы».
Я намерен и впредь поступать таким же образом. Семейные беды еще больше сблизили братьев. Закончив работу, Винсент часто наведывался в Эйндховен, чтобы помочь советом Германсу, начавшему копировать картины. Подобное заявление, право, способно обескуражить кого угодно. Напротив, вплоть до самого последнего времени я ничего другого и не встречал.
Художник, стоя у холста, не отгораживается от своих моделей. Да что там. Почему бы и нам не поступать точно так же. » – говорил Винсент. И он шел вперед гигантскими шагами. Тео убеждает Винсента расстаться с ней.
Эфемерная и трагическая идиллия. Одинокий художник, абсолютно самостоятельно, без чьей-либо помощи, прошел все этапы истории живописи. В поисках сюжетов для картин они вместе бродили по окрестностям. Винсента корили за то, что он не зарабатывает денег. Одна лишь работа давала ему отдохновение. Затем, скопировав полотна, он вернет их Винсенту.
– В сущности, ты даже не пытался этого сделать». («Выход из протестантской церкви в Нюэнене» (1884--1885), «Крестьянка» (1885), «Едоки картофеля» (1885), «Старая церковная башня в Нюэнене» (1885), «Башмаки» (1886), написанных в тёмной живописной гамме, отмеченных болезненно-острым восприятием людских страданий и чувства подавленности, художник воссоздавал гнетущую атмосферу психологической напряжённости. «Нужно писать крестьян так, словно ты один из них, чувствуя и мысля, как они». Какой-нибудь делец от искусства купается в лучах славы, вещает о судьбах мировой культуры, успешно торгует плодами своего вдохновения, а назавтра о нём уже забыли так, что и не всякий специалист вспомнит. Но мог ли Винсент написать брабантских крестьян веселыми красками.
Убежденный в своей правоте человек наконецто уверенно зашагал к светлой и ясной цели. Но понимает ли Ван Раппард смысл всех его исканий.
Съездив в Утрехт, он беседовал там с врачом клиники. Но мог ли Винсент написать брабантских крестьян веселыми красками. «Это стремительность кисти дает такой мощный эффект, – прочитал он в статье о Гейнсборо. Как говорят врачи, поначалу убиваешь, затем исцеляешь. Даже изобразил двух женщин, копающих картофель. Он как бы разучивал гаммы.
Винсент торопился уехать. «Нужно писать крестьян так, словно ты один из них, чувствуя и мысля, как они». «Надо радоваться, когда у тебя есть еда и питье, крыша над головой и одежда, короче надо удовлетворяться тем, чем располагают крестьяне».
Отныне Винсент будет жить только живописью и для живописи. «Есть нечто необыкновенное, – писал он Тео, – в ощущении, что ты должен ринуться в огонь». В этот период палитра Ван Гога стала светлой исчезли землистого оттенка краски, появились чистые голубые, золотисто-жёлтые, красные тона, характерный для него динамичный, как бы струящийся мазок («Агостина Сегатори в кафе «Тамбурин»» (1887--1888), «Мост через Сену» (1887), «Папаша Танги» (1887), «Вид на Париж из квартиры Тео на улице Лепик» (1887). Одна лишь работа давала ему отдохновение. От своего отца —пастора —Винсент унаследовал истовость души и горячую склонность к добру однако, несмотря на семейную традицию, к мысли о проповедничестве он пришел собственным, достаточно окольным путем. Винсент неизменно старался убедить в этом брата и самого себя.
Sorrow is better than joy. Его невольно влекло к Винсенту и он снова поехал в Нюэнен. Он избрал себе образцом Милле. Если Винсент так остро реагировал на нападки Ван Раппарда («Порой мне кажется, – гласит его душераздирающее признание, – что поднимают руку на меня самого, настолько я связан с моим творчеством, настолько мои убеждения – часть меня самого») и если ему не всегда удается – он и это признает – сохранять спокойствие, то потому только, что суждения, высказанные Ван Раппардом, на взгляд Ван Гога, могли исходить лишь «от невыносимо педантичного человека, верного питомца академии», от человека, абсолютно неспособного понять истинный смысл его творчества, направления, которое он избрал. Винсент был более философ, чем это принято думать.
У родителей нет больше с сыном общего языка. Завтра, как и сегодня, она будет его кредо. Он хотел писать правдивые картины – не те, которые ждет от него публика. Он почти не выходил из музея, без устали разглядывая картины великих мастеров. «Вы потом измените свое мнение», — ответил тот.
Картина «Едоки картофеля» —настоящая крестьянская картина
Скоро учение будет завершено —уже теперь он рисовал с удивительной легкостью. Частые неудачи, необузданный нрав, срывы и постоянные переезды тоже не прошли бесследно. В первой книге его особенно поразила следующая, весьма характерная история. Своим величайшим учителем, «самым современным из художников», он по-прежнему считал Милле: «Милле — это отец Милле иными словами советник и наставник молодых художников во всех областях».
По фасаду вился плющ. Но еще больше удивило кожевника то, что он никак не мог забыть холсты и рисунки Ван Гога.
Он почти не выходил из музея, без устали разглядывая картины великих мастеров. Милле рисовал богатых, представительных крестьян на фоне спокойной и плодородной природы. Он качал головой: «Эти болваны из Нюэнена, видя, как я брожу по вересковой пустоши, говорят, что я спятил, но меня это не трогает». Но еще больше удивило кожевника то, что он никак не мог забыть холсты и рисунки Ван Гога. Однако на протяжении пяти лет тот был, по существу, его единственным другом и опорой и вскоре Винсент ощутил потребность, как он сам выразился, «поставить точки над i». и отринув прошлое, Винсент покинул Нюэнен, этот серый, враждебный и отныне бесплодный край и уехал в Антверпен, цветущий город, где его ждали, сверкая золотом и пурпуром, творения Рубенса. И все же инстинктивно стремясь к той же цели, он шел к ней вслепую. Его сумасшествия боялись, а его картины, без сомнения, вызывали интерес.
В это же самое время, когда никому не ведомый голландский художник писал свою картину – вызов и обвинение «цивилизованным людям», в далекой России всемирно известный писатель писал трактат «Что такое искусство» – с тем же вызовом, тем же обвинением. Таков закон внезапного контраста, который отчасти уже широко использовал Делакруа. Винсент неизменно старался убедить в этом брата и самого себя.
Он окажется очень далеко от слащавости известной картины Милле «Анжелюс». Есть нечто необыкновенное, – писал он Тео, – в ощущении, что ты должен ринуться в огонь. Винсента попросту выгнали оттуда. Мы слышим стон, вырвавшийся из самых глубин души Винсента, безрассудный трагический укор: «Да, деньги ты можешь мне дать, но ты не дашь мне жену, ребенка, работу». Он сделал также много эскизов – вариантов общей композиции, – и в мае 1885 года «Едоки картофеля» были закончены. Подобная концепция красоты абсолютно чужда Винсенту.
Раз ей мешают соединить свою жизнь с любимым человеком, она примет яд. Нет.
Описание картины Винсента Ван Гога «Едоки картофеля»
Впрочем, разве речь идет о продаже картин, о деньгах, о каких-то обидах. Обилия его «болезненного» желтого, который спустя какое-то время приобрел «золотой» оттенок, ведь полотна Ван Гога стали на вес золота. Как-то раз Шарль Блан сказал Делакруа, что «великие колористы – это те, кто не передает локального цвета» и Делакруа поспешил развить его мысль. История с Марго никак, точнее, почти никак не отразилась на его работе. С какой изощренностью он располагал цвета играя на контрасте и нюансах, варьируя оттенки.
Вот тогда и произошел этот знаменитый инцидент. Сразу же после приезда в Нюэнен Винсент понял, как непоправим его разлад с родными. Новые, совсем новые идеи приходили ему на ум и все громче звучал голос инстинкта, могучий голос инстинкта, который ни разу еще его не обманывал. Он довольствуется самой малостью – тем, что абсолютно необходимо для жизни. Разве может их дочь выйти замуж за этого пачкуна, за неудачника оборванца.
Видит бог, неустанно повторял он, ведь он не злоупотребляет помощью Тео. «Всю зиму, — победоносно сообщал он Тео, — я не выпускал из рук нить этой ткани, решая, каким будет ее окончательный рисунок и, если теперь эта ткань превратилась в шершавую, грубую материю, нити из которых она соткана, все же подобраны тщательно и согласно определенным правилам Пусть тот, кто предпочитает видеть крестьян, написанных розовой водой, отвернется от моей работы» Посылая Тео свою картину, Винсент просил показать ее Дюран-Рюелю, торговцу, покупавшему работы импрессионистов. Повторяю, я вынужден просить Вас об этом. Неизменно угрюмый, он лишь ненадолго заходил в пасторский дом. «Возьмите любой из моих рисунков, — говорит он своему бывшему другу, — или любую из моих картин, какую захотите, какую я и сам Вам укажу, стараясь по возможности сохранить хладнокровие.
Страдание свято. Незачем даже вспоминать об этом «благонравном бессилии». Многочисленные гости, приходившие навестить больную, неумолчно расточали ему хвалу. Благодаря этой покупке было спасено все, что относится к нюэненскому периоду (точнее, все, что сохранилось от этого периода). Винсент согласен с Тео, сказавшим ему: «Когда горожане пишут крестьян, они у них походят на жителей парижских окраин, даже если все фигуры безупречно выписаны».
Напишите отзыв о статье Едоки картофеля
Почему бы и нам не поступать точно так же. Несмотря на все мои недостатки, сбить меня с толку не так легко, как некоторые воображают. Здесь кончается «ранний Ван Гог». Техника — не риторика, она должна выражать личность художника. «Я не могу принимать в расчет, что думают о моей работе люди я должен идти вперед — вот о чем мне следует думать Если я теперь ничего не стою, то и потом ничего не буду стоить но, если я буду чего-то стоить потом, значит, я и сейчас уже стою чего-то, — упрямо повторял он, — так как пшеница есть пшеница, даже если горожане поначалу принимают ее за траву».
Эфемерная и трагическая идиллия. Это так но не нужно смешивать предмет изображения с предметом любви, – то, что художник истинно любит, определяет собой его «как», его подход к любому предмету. Показывайте всем мои рисунки, – просил он Ван Раппар-да. «Я был бы в отчаянии, — уверяет он, — будь мои фигуры хороши Я не хочу, чтобы они были академически правильны Если сфотографировать человека, который копает землю, то на снимке он не будет копать». Так что же, отказаться от мечты, забыть свои волшебные эксперименты в области цвета и рисовать «правильные» картины для обывателей.
Отрывок, характеризующий Едоки картофеля
«Почему ты не продаешь своих картин. » — беспрестанно спрашивали они. Никогда. Это вялая, равнодушная дружба. Дом стоял в саду, среди деревьев.
«Старые мастера пользовались подобной штукой. – говорил Винсент.
Всегда и за все надо платить. И хотя называли его вангоговским кабинетом, висела там только одна маленькая картиночка известного художника— подготовительный этюд к картине Едоки картофеля: тёмная, мутная клякса, жирные линии, закрученные углем в осыпающуюся спираль, подобия лиц, глаз и носов, ничего толком не разберешь Разочарованные посетители недоумённо пожимали плечами: угольная клякса издали напоминающая трещину в небе, почерневшую, обуглившуюся молнию (и только позже, если приглядеться из мрака начинали проступать осторожные фигуры людей их перекрученные бедностью бледностью лица), не пробуждала воспоминаний, не требовала отождествлений, не искала человеческого сочувствия»2. Это «вялая, равнодушная дружба». Потянулись пасмурные месяцы. Съездив в Утрехт, он беседовал там с врачом клиники. Пачкун с каждым днем вызывал в Нюэнене все большую настороженность.
- Человечность искусства Ван Гога
- Художественно-исторический музей Арт-Рисунок
- Словари и энциклопедии на Академике
- Общееколичествопросмотровстраницы
Я решил выбрать второе и притом с таким восторгом, словно возвращаюсь из изгнания». И какая чудесная стремительность.
Винсент знал, чего он хочет и куда идет. Его часто называют «сумасшедшим художником», приводят в подтверждение спутанные и навязчивые мысли, галлюцинации и припадки безумия, преследовавшие его всю жизнь. До последнего времени Винсент стремился постичь секреты техники, теперь же он поставил перед собой более сложную задачу: Наше творчество должно быть настолько изощренным, чтобы казаться наивным, – от него не должно разить талантом. К последним Винсент питал истинную страсть. «Пачкун» с каждым днем вызывал в Нюэнене все большую настороженность.
«Как-никак мы пришли в этот мир не для того, чтобы наслаждаться жизнью и не обязательно нам жить лучше других». Винсент знал, чего он хочет и куда идет. Своим величайшим учителем, «самым современным из художников», он по-прежнему считал Милле: «Милле – это отец Милле иными словами советник и наставник молодых художников во всех областях». «Вы потом измените свое мнение», – ответил тот. – Возьмите, к примеру, этот тон (он показал пальцем на серую, грязную мостовую) так вот, если бы Паоло Веронезе сказали: Напишите белокурую красавицу с телом такого тона, он написал бы ее и на его картине женщина и впрямь была бы белокурой красавицей».
Вещи нужно писать не такими, какие они есть, а такими, какими их ощущаешь и притом писать в движении, писать «действие ради действия», как поступали Домье и Делакруа, не боявшиеся «произвольных пропорций» — такой анатомии и структуры, которую осудили бы «академики». Затем, скопировав полотна, он вернет их Винсенту.
Однако, когда церковная администрация освободила его от должности (Винсент не только читал Библию, от дирекции шахт он требовал улучшения условий для рабочих), она освободила уже сформированного внутренне художника. Конечно, его работам присуще множество недостатков, он отнюдь не склонен это отрицать. «Но здесь, в Голландии, – признавался Винсент, – нам трудно понять, что такое в действительности импрессионизм».
И все же инстинктивно стремясь к той же цели, он шел к ней вслепую. Очень скоро в систему будут добавлены новые языки. История с Марго никак, точнее, почти никак не отразилась на его работе. Соответственно темнота других частей картины усилена.
Для чего же теперь оставаться в Нюэнене. Дрожь нетерпения била Винсента. Почему ты не продаешь своих картин. Но ты все равно покажи ее ему – он должен видеть, что мы упорно идем к своей цели».
– восклицал он, откликаясь на зов величайшего из мастеров цвета. Можно ли с уверенностью сказать, что это было именно так. Винсент сразу убежал, а Гоген предпочел переночевать в гостинице. Художника начал работать над картиной после смерти отца.
Завтра, как и сегодня, она будет его кредо. Изображение пятерых усталых людей, которые при тусклом свете керосиновой лампы едят свой скудный ужин «теми же руками, которыми они копали землю» исполнено своеобразного величия: хочется назвать эту сцену не ужином, а трапезой. Ни в коем случае. Причинив ему острую боль, она глубоко омрачила его настроение. Керссе-макерсу он дал множество полезных советов. Не лучше ли ему устроиться в каком-нибудь другом месте.
Когда он приходил, то обычно ссорился с отцом. Теперь живопись открылась Винсенту во всем великолепии. Винсент будет писать картины. Оставшись без моделей, Винсент начал писать натюрморты.
Профессионализм сплошь и рядом обращается в штамп – неужели он этого не уразумел. Возможно, я даже покину свою мастерскую и поселюсь в какой-нибудь хижине, чтобы уже не слышать и не видеть тех, кто именует себя культурными людьми. В то лето 1885 года, когда, работая в поле, среди крестьян, Винсент был занят «прямо или косвенно величайшей из проблем – цветом» инстинкт его был подобен реке ищущей свое русло, путь, по которому в будущем потекут ее воды. На моем холсте были табачные тона, нежно-зеленый и белый (серый), даже чистый белый – такой, каким выдавливаешь его из тюбика.
«Хочу верить, — вскоре после этого писал Винсент, — что с каждым днем мои этюды все больше будут радовать тебя Теперь я совсем не могу терять время», — писал он, окончательно порвав с родными, готовый отныне во всем подчиняться Тео, на которого полностью переложил заботу о своем материальном обеспечении, готовый — какая важность. Он вернулся в Англию, работал учителем в интернате, помощником пастора, какое-то время работал в книжном магазинчике, делал наброски и мечтал проповедовать беднякам. Он завидует Гаварни, который «выпекал до шести рисунков в день» и с восхищением цитирует слова Уистлера: «Да, я сделал это за два часа, но я трудился много лет, чтобы научиться делать это за два часа». Но это было как бы около простого деревенского быта, который он хотел ухватить и передать на холсте.
Однако, добавил он, я нипочем не желал бы избежать этой ошибки. Чего он добивался. Но Марго (судя по всему, наделенная крайне хрупкой нервной конституцией) не примирилась с этим отказом. – принять предначертание судьбы. Винсента угнетал Нюэнен, где теперь работать ему было невмоготу. Пуля пробила ребро и застряла в кости. С той и другой стороны были брошены резкие слова. Все черным-черно вокруг него и в душе тоже.
Здесь я только писал и писал без устали, чтобы научиться писать. Все это только на пользу. Он писал картофелины, которым силился придать объемность: «иными словами, передать их качество так, чтобы картофелины превратились в массы, обладающие весом и плотностью, которую мы ощутили бы, если бы, скажем, попытались их подбросить», картофелины коричневые и черные, один вид которых навевал глубокую грусть. «Спорить с ними бесполезно», — писал он Тео, вынужденному выслушивать жалобы обеих сторон, так как родители также сетовали: «Винсент с каждым днем становится нам все более чужим.
– представить его как нечто абсолютно естественное. Мог ли он написать их иначе, не погрешив против жизненной правды, не изменив самому себе. Но куда. Он должен бежать от этих унылых степей.
Было другое, что мешало ему остаться навсегда среди крестьян. Ее поместили в утрехтскую клинику. С восхищением и страхом смотрел художник на Винсента, человека, беззаветно преданного искусству, который питался одним лишь хлебом и сыром (Это не портится в дороге, – шутил Винсент) и, вечно голодный, готовился и впредь жить в нищете. — представить его как нечто абсолютно естественное. Может быть, вернуться в Дренте. Он должен отождествить себя со своими персонажами (крестьянами), растворить себя в них, чтобы усвоить себе их взгляд на мир, привычки, особенности психики.
Раз ей мешают соединить свою жизнь с любимым человеком, она примет яд. Среди жителей Нюэнена он был белой вороной. Художник, стоя у холста, не отгораживается от своих моделей. Вечером, взяв с собой этот холст, я отправился в Эйндховен, где живет один мой приятель Германс., владелец довольно изящной гостиной (серые обои и мебель черная с золотом) и мы повесили там картину. «Даже если ему не понравились мои рисунки, все равно покажи ему эту картину. Винсент знает: только ожесточенным трудом, только исступленным горением и страстностью добьется он в более или менее отдаленном будущем желанной быстроты в работе.
Этот розовый – заглушенный цвет, полученный в результате сочетания красного с зеленым. В поисках утешения Винсент обратился к религии и захотел стать священником, как и его отец. Я не хочу, чтобы они были академически правильны. Винсент вспоминал слова Херкомера, которые тот произнес, открывая свою школу живописи: «Мне важно выпестовать индивидуальные таланты, а не воспитать последователей доктрины Херкомера».
Вот чего он стремился достичь в своей картине «Едоки картофеля», выдержанной в бурых и зеленоватых тонах, которую он неустанно писал и переписывал, преображая изменяя зримую реальность с тем, чтобы полнее передать ее сущность, как он ее видел и в особенности как он ее ощущал. Искусство, к которому его влечет, – это субъективное искусство экспрессивного толка. Достаточно добавить к тому или иному цвету каплю желтого, чтобы он начал казаться яркожелтым, очутившись посреди лилового или сиреневого или же рядом с ними». «Будь у него много таких же прекрасных вещей, как лист, который я недавно обнаружил — Пять возрастов пьяницы или фигура старика под каштаном, о которой я недавно тебе рассказывал, — право, нам всем следовало бы пойти к нему на выучку», — писал он Тео в конце 1882 года.
И снова картина не удалась. Он спускался с горняками в шахты, а по вечерам читал им Библию. «Хорошо зимой утопать в глубоком снегу, осенью – в желтых листьях, летом – в спелой ржи, весной – в траве хорошо всегда быть с косцами и крестьянскими девушками – летом под необъятным небом, зимой у закопченного очага хорошо чувствовать, что так было и будет всегда».
Профессионализм сплошь и рядом обращается в штамп – неужели он этого не уразумел. Керссемакерсу он дал множество полезных советов. Тогда он еще не слыхал об импрессионистах – французских живописцах, которые, опираясь на научную теорию, максимально использовали эффекты света и цвета. Ван Гог снова обратился к живописи и его брат Тео (единственный, кто поддерживал Винсента на протяжении всей его нелегкой жизни) помог ему уехать в Брюссель и попробовать себя в роли слушателя Королевской академии изящных искусств. И она выполнила свое намерение, не сумев, однако, себя убить.
Невозможно всегда жить отшельником, «так как подчас чертовски трудно работать в полном отрыве от мира живописи и от художников и совсем не видеть чужих работ». Откуда ему знать, что его сын – Ван Гог. В этом мире все случайно, неповторимо и невозвратимо.
События тоже следовали одно за другим. Он вновь с мрачным ожесточением взялся за кисть. «Хочу верить, – вскоре после этого писал Винсент, – что с каждым днем мои этюды все больше будут радовать тебя Теперь я совсем не могу терять время», – писал он, окончательно порвав с родными, готовый отныне во всем подчиняться Тео, на которого полностью переложил заботу о своем материальном обеспечении, готовый – какая важность. Он давно уже перестал. Теперь он снова ощутил потребность сопоставить свое творчество с работами великих мастеров искусства испросить у них немого совета.
Надо заставить обыденное служить выражению прекрасного (Запись на полях рисунка), – говорил Милле. Вдвоем они много работали. Инстинкт вел его вперед с поистине волшебной безошибочностью. Мысль его ежеминутно возвращалась к ним. Гоген уехал, Тео Ван Гог, напротив, стал ухаживать за братом. Разве они не наглядное олицетворение, глубоко поэтический символ семейного очага.
Эти цвета – оранжевый и синий, зеленый и красный, лиловый и желтый – являются по отношению друг к другу дополнительными. Может, это и совпадение, но оно возвращает специалистов к изучению великого безумца. Брата Тео, приехавшего на похороны, Винсент настойчиво убеждал взять его с собой в Париж. То же относится к синему и желтому. Он с готовностью ответил на ее любовь вдвоем они стали строить планы женитьбы.
С тех пор Винсент часто виделся с Керссемакерсом. Братская привязанность Тео. Загадочность Рембрандта, виртуозность Хальса. – представить его как нечто абсолютно естественное.
Нет, скорее всего, нет. Она никоим образом – точнее, почти никоим образом – не отвлекла Винсента от его исканий. Возможно, я даже покину свою мастерскую и поселюсь в какой-нибудь хижине, чтобы уже не слышать и не видеть тех, кто именует себя «культурными людьми»».
«Но это трудно осуществить». В мае Винсент завершил свою картину. Подобное заявление, право, способно обескуражить кого угодно.
Трудно вообразить более трагический контраст. Это программное произведение художника, он писал его с огромным увлечением и мыслил как вызов академическому искусству, вызов «чистой публике», любящей приглаженное искусство, вызов тем, кого художник ощущал «по ту сторону баррикады». Инстинкт вел его вперед с поистине волшебной безошибочностью. Хотя того несколько смущали размеры картин, как и то, что Германс хотел получить композицию с пятью-шестью фигурами (тогда как Ван Гог предпочитал иметь дело с меньшим числом персонажей), Винсент был в восторге от этой сделки, дававшей ему возможность писать картины без каких-либо затрат и с рвением принялся за работу.
С той и другой стороны были брошены резкие слова. О нем все время ходили сплетни, недобрые толки. Землистые, темные тона «Едоков картофеля» вовсе не заслуживают пренебрежения, с каким о них иногда отзываются. Я не могу принимать в расчет, что думают о моей работе люди я должен идти вперед – вот о чем мне следует думать. «Абсолютно верно, — подтвердил он. — Возьмите, к примеру, этот тон (он показал пальцем на серую, грязную мостовую) так вот, если бы Паоло Веронезе сказали: Напишите белокурую красавицу с телом такого тона, он написал бы ее и на его картине женщина и впрямь была бы белокурой красавицей».
«Думаю, что через год при условии, что еще весь этот год буду писать много и без перерыва, я еще больше изменю мою манеру и цвет, который, по всей вероятности, станет еще темнее», – говорил он. «Едоки картофеля» — это прощание с родиной исполненное горечи и поэзии. Он преисполнен решимости жить самостоятельно – согласно своим убеждениям.
Художнику они говорили, что он «не должен заводить близкие отношения с людьми не его круга», а своим прихожанам – чтобы они не смели ему позировать. Неточности, а подчас и огрехи. Какой огромный путь пройден со времени его первых опытов, этих рабских, унылых копий действительности. Разве может их дочь выйти замуж за этого «пачкуна», за неудачника оборванца. Художник, стоя у холста, не отгораживается от своих моделей.
Оставляя на скудной земле под низким пустынным небом лучшую долю души, он весь устремлен на юг, к солнцу. Пусть даже он найдет ее плохой. (Этот колорит — дань Ван Гога собственному будущему, высветленной палитре). Эта милая женщина, принадлежавшая к одному из самых состоятельных семейств Нюэнена, увлеклась Винсентом. Грубым формам сопутствуют мрачные тона: глинистый коричневый, грязноватая охра, оливковый зеленый, берлинская лазурь, почти переходящая в черный «Цвета черного мыла» – по меткому замечанию Юлиуса МайерГрефе. Это «вялая, равнодушная дружба».
Винсент с первых же слов затронул здесь самую суть вопроса. Так или иначе, отцу стало невмоготу разговаривать с сыном. Творчество Милле еще и сегодня серьезно недооценивают. – В сущности, ты даже не пытался этого сделать. Абсолютно верно, – подтвердил он.
Однако, добавил он, «я нипочем не желал бы избежать этой ошибки. Но конец всему положила безответная любовь. Винсент продолжал писать – натюрморты, птичьи гнезда, кое-какие пейзажи.
Приехал он к своему отцу, к своим родным, но Нюэнен не был его родиной. Звали человека Винсент Ван Гог. Он довольствуется самой малостью — тем, что абсолютно необходимо для жизни. Он служит и будет служить искусству ради самого искусства, подобно садовнику, которому нет никакого дела до того, по какой цене продаются луковицы тюльпанов и предметом какого торга они становятся. Здесь он будет лишь топтаться на месте и вянуть.
В своем исступлении Винсент накинулся даже на брата.
Разве может их дочь выйти замуж за этого «пачкуна», за неудачника оборванца. В первой книге его особенно поразила следующая, весьма характерная история. Так или иначе, есть все основания полагать, что Винсент решил – будь что будет. Одна лишь работа давала ему отдохновение.
Однако, – тут же добавлял он, – не утруждайте себя сверх меры: ничего не форсируйте. Ван Гог задумал написать за зиму пятьдесят этюдов голов крестьян. Хотя того несколько смущали размеры картин, как и то, что Германе хотел получить композицию с пятью-шестью фигурами (тогда как Ван Гог предпочитал иметь дело с меньшим числом персонажей), Винсент был в восторге от этой сделки, дававшей ему возможность писать картины без каких-либо затрат и с рвением принялся за работу.
Светлые краски. Причинив ему острую боль, она глубоко омрачила его настроение. Винсент стал мастером своего дела.
Напротив, вплоть до самого последнего времени я ничего другого и не встречал. Он даже сказал ему об этом. «Спорить с ними бесполезно», – писал он Тео, вынужденному выслушивать жалобы обеих сторон, так как родители также сетовали: «Винсент с каждым днем становится нам все более чужим. Он избрал себе образцом Милле. Ван Раппард писал прядильщиц, этюды женских голов, Винсент — «аллею тополей с желтыми осенними листьями, где солнце кладет на землю среди опавшей листвы ослепительные пятна, чередующиеся с тенью, отбрасываемой стволами деревьев». Семейные беды еще больше сблизили братьев. Потрясенный сделанными открытиями, с каждым днем все больше, глубже осознавая их важность, Винсент невольно оглядывался назад на пройденный путь: «Изучение натуры, борьба с реальностью Не стану отрицать – годами я едва ли не тщетно, подчас с печальным итогом, брался за дело именно с этого конца».
Подавленный печалью этого края, он, как никогда, страшился своей участи. Куда важнее другое – обвинения Ван Раппарда по части искусства живописи. «За окном пасмурно, – пишет он, – поля усеяны черными глыбами земли, между которыми пятнами лежит снег, часто один за другим следуют дни, когда видишь только туман да грязь, по утрам и по вечерам – багровое солнце, ворон, сухую траву и увядшую гниющую зелень, черные рощи и ветви тополей и ив, вздыбленные на фоне хмурого неба, словно колючая проволока». Он страдал от своего одиночества, но именно в нем черпал он силу и вдохновение. К возмущению родных, Ван Гог и вернувшись домой, продолжает делать то, что «никому не нужно». Женщина, воспылавшая к нему нежным чувством, – это было нечто новое для Ван Гога.
Подавленный печалью этого края, он, как никогда, страшился своей участи. А с открытием портов в Японии и началом «японского бума» Ван Гог стал создавать этюды по мотивам японских эстампов. Прошло время колебаний, сомнений, вопросов. Несмотря на все мои недостатки, сбить меня с толку не так легко, как некоторые воображают. Неточности, а подчас и огрехи. Как знать – может быть, в Антверпене ему даже удастся продать какие-нибудь из своих работ.
Этого он и сам не знал. Все в этом мире эфемерно, преходяще и недолговечно. Раз ей мешают соединить свою жизнь с любимым человеком, она примет яд. Он должен жить среди декорации своих сюжетов. Неизменно угрюмый, он лишь ненадолго заходил в пасторский дом. Винсент стал мастером своего дела. Художник должен быть художником и ничем больше».
Он сам, как они, плоть от плоти этой земли.
Кюре принял все меры для того, чтобы изгнать Винсента из Нюэнена и запретил своим прихожанам позировать художнику. Неточности, а подчас и огрехи. Освободив крестьянские сцены от некоторых характерных деталей, создатель «Вечерней молитвы» идеализировал их, подняв на уровень обобщения, классического синтеза. Следующие полгода он выступает в роли миссионера в бедном шахтерском поселке на юге Бельгии – посещает больных, читает неграмотным Библию, обучает детей, а по ночам рисует карты Палестины, чтобы немного подзаработать.
Отец Ван Гога был протестантским пастором и некоторое время назад его перевели сюда на вакантное место. «Я вполне представляю себе, что придет день, когда композиция также будет даваться мне с легкостью», – писал Винсент брату Тео Он весь захвачен сознанием того, что надо спешить. И он шел вперед гигантскими шагами. Винсента корили за то, что он не зарабатывает денег. Доктор Гаше даже говорил о выздоровлении.
Тео показал одному парижскому торговцу картинами, по фамилии Портье, несколько этюдов брата и Винсент поспешил «за один день, на память» изготовить для Портье литографию с картины «Едоки картофеля» в ее тогдашнем варианте. Благодаря ей живопись уподобляется пламени: в страстном, сокрушительном, как атака, порыве должна она схватить нестойкую преходящую красоту вещей и их сокровенный смысл, но, чтобы добиться этого, надо писать «на одном дыхании», научиться стремительности, поставить на службу цвету кисть удивительной подвижности. До этого еще очень далеко. Винсент стал мастером своего дела. Все чернымчерно вокруг него и в душе тоже.
Разве они не наглядное олицетворение, глубоко поэтический символ семейного очага. Впрочем, желание быть полезным у него осталось. Подобная концепция красоты абсолютно чужда Винсенту. Все это надо прочно освоить. Но ты все равно покажи ее ему – он должен видеть, что мы упорно идем к своей цели.
В мае, на радость Винсенту, к нему приехал Ван Раппард. Винсент стал старшим сыном и братом, у него было два брата и три сестры. Эта утрата, по существу, завершила долгий период в жизни Винсента. «Надо радоваться, когда у тебя есть еда и питье, крыша над головой и одежда, короче надо удовлетворяться тем, чем располагают крестьяне».
Да что там. Другой любопытный факт обнаружили специалисты НАСА – изучая полотна Ван Гога, они пришли к выводу, что океанические течения ведут себя именно так, как изобразил художник в «Звездной ночи». Он вконец озлобился.
И господствующий колорит у Ван Гога иной: серо-зеленый, с глубокими голубыми тенями. Не лучше ли ему устроиться в какомнибудь другом месте. Здесь хранится большая часть работ художника. И вот, после нескольких лет бесплодной борьбы, Ван Гог возвратился в семью. Безуспешно.
Но еще больше удивило кожевника то, что он никак не мог забыть холсты и рисунки Ван Гога. Инстинкт вел его вперед с поистине волшебной безошибочностью. Винсенту Ван Гогу было 37 лет. «Я говорил с врачом, чтобы получить у него совет: что я должен и чего не должен делать в интересах здоровья и будущего больной что лучше – попрежнему сохранять с ней дружеские отношения или же стушеваться». «Я не намерен изгонять из своей жизни страдание, — говорил тот же Милле, — так как подчас именно оно дарует художникам силу».
Картины, которые передавали бы суть вещей в присущих им темных красках. Ее поместили в утрехтскую клинику. Винсент возобновил работу над «Едоками картофеля» и одновременно начал новую серию крестьянских портретов, отличающихся еще большей характерностью, чем прежние. Винсента захлестнуло безграничное отчаяние.
Sorrow is better than joy. Его вращающихся светил, создающих эффект движения. Но он жестоко ошибался. Вчера я именно так подшутил над почтенным собратом моего отца. Он отчетливо знал это – как в нравственном, так и в эстетическом плане. «Здесь я только писал и писал без устали, чтобы научиться писать».
Ван Гог был так потрясен, что утратил всякий интерес к работе. Несмотря на все мои недостатки, сбить меня с толку не так легко, как некоторые воображают. Скоро учение будет завершено – уже теперь он рисовал с удивительной легкостью. Да и какой отец на месте пастора вел бы себя по-иному. Табак, как он утверждал, действовал на него успокаивающе.
Ван Гог поступил в протестантскую миссионерскую школу под Брюсселем. – говорил Винсент. Винсент отказался от своей доли наследства поскольку в последние годы он был в серьезном разладе с отцом, заявил он, он не станет «ни предъявлять своих прав, ни даже притязать на то, что некогда ему принадлежало».
Объясняли, что деньги, которые присылает ему Тео, всего лишь временная помощь, «милость, оказываемая пачкуну». Жители поселка смеялись при одном появлении «пачкуна», этого неудачника, который без зазрения совести жил на средства своих родных. Он давно уже перестал надеяться, что когда-либо вкусит нормальную жизнь. Мысль его ежеминутно возвращалась к ним. Он даже не показался на глаза родственникам, съехавшимся на похороны в Нюэнен, а когда встал вопрос о наследстве, попросту заявил родным, что его взгляды на жизнь «слишком сильно отличаются от их взглядов, чтобы можно было о чем-нибудь договориться». Винсент провел в Амстердаме три дня.
Только в труде его раненая душа забывала о жизненной пытке. На самом деле имя «Винсент» предназначалось для старшего сына Ван Гогов, но он не прожил долго и потому имя перешло ко второму в семье чаду. Но при всем этом мужество мое, а, возможно, также и силы скорей окрепли, нежели ослабели. Профессионализм сплошь и рядом обращается в штамп — неужели он этого не уразумел. Это был серьезный удар.
Мгновение, которое проходит, уже ушло от тебя навсегда. Но куда. «Все это надо прочно освоить. » — говорил Винсент. «Показывайте всем мои рисунки, – просил он Ван Раппарда.
— принять предначертание судьбы. И она выполнила свое намерение, не сумев, однако, себя убить. Ни в коем случае. Винсент согласен с Тео, сказавшим ему: «Когда горожане пишут крестьян, они у них походят на жителей парижских окраин, даже если все фигуры безупречно выписаны». Для чего же теперь оставаться в Нюэнене.
Винсент будет писать картины. Роль человека в его творчестве становилась всё меньше и чаще служила стаффажем (то есть человеческая фигура использовалась лишь для того, чтобы внести немного жизни). Но, разочаровавшись в учебе, бросил занятия и в 1878 году покинул Амстердам. Вконец измучившись, Винсент оставил чулан и разместил мастерскую в двух комнатах, которые снял у пономаря католической церкви. В обмен на проживание он обещал высылать Тео Ван Гогу свои картины. «В мае 1886 года, после отъезда его матери, – пишет Ж. Б. де ла Фай, – грузчики сложили произведения Ван Гога в ящики и оставили на хранение у колбасника города Бреды (в действительности это был краснодеревщик по фамилии Схрауэр). Ее поместили в утрехтскую клинику.
«Я не намерен изгонять из своей жизни страдание, – говорил тот же Милле, – так как подчас именно оно дарует художникам силу». Его ходатайство было отклонено, а сам он отстранен от должности проповедника. Это стремительность кисти дает такой мощный эффект, – прочитал он в статье о Гейнсборо. «Я горю желанием видеть картины Рубенса. » – восклицал он, откликаясь на зов величайшего из мастеров цвета.
Подобное заявление, право, способно обескуражить кого угодно. Причинив ему острую боль, она глубоко омрачила его настроение.
Большую часть картин приобрел бредский портной господин Маувен. Картофель он писал картину в гамме картофеля, пыльного и нечищеного. «Никогда еще не было в моей жизни года, который начинался бы так мрачно», — писал Винсент в начале января. Он преисполнен решимости жить самостоятельно – согласно своим убеждениям.
Жерико и Гро, пояснил он, научились у греков первым делом выражать массы контура (почти всегда в форме яйца) и выводить все дальнейшее из расположения и соотношения этих овалов». Тогда Жигу спросил, почему он так думает. Бедность художника (вообще его социальную отчужденность) он считал не столько печальной необходимостью (следствием внешних условий), сколько необходимым долгом. Это нисколько не поставит под угрозу его самобытность.
Он стушевался и, надо сказать, без особого труда. Вещи живут у него своей жизнью, не менее напряженной, чем человеческая. Осенью Винсента вновь навестил Ван Раппард. Винсент привык встречать повсюду непонимание: он настолько привык «выслушивать брань, что она больше не производит впечатления» и никаким новым наветам уже не поколебать его веры.
Он даже не показался на глаза родственникам, съехавшимся на похороны в Нюэнен, а когда встал вопрос о наследстве, попросту заявил родным, что его взгляды на жизнь слишком сильно отличаются от их взглядов, чтобы можно было о чем-нибудь договориться. Кругом все черным-черно. И шедевр родился в ноябре 1885 года. Может быть, на этот раз Винсент и вправду поверил, что пришел конец его одиночеству. Но Марго (судя по всему, наделенная крайне хрупкой нервной конституцией) не примирилась с этим отказом. Искусство, к которому его влечет, – это субъективное искусство экспрессивного толка. Когда он приходил, то обычно ссорился с отцом.
На одном из последних холстов Винсента – натюрморте – изображены в символическом соседстве Библия, раскрытая на 53й главе книги пророка Исайи и «Радость жизни», роман Золя, вышедший всего год назад. Его невольно влекло к Винсенту и он снова поехал в Нюэнен. В декабре 1883 года в небольшой брабантский (Брабант – провинция в Голландии) городок Нюэнен приехал ещё нестарый, но уже изрядно помятый жизнью человек. Именно в этот период проявилось всё своеобразие художественной манеры Ван Гога.
До этого еще очень далеко. Винсент ощупью продвигался вперед. Так или иначе, отцу стало невмоготу разговаривать с сыном.
Повинуясь первому побуждению, он вернул Ван Раппарду его письмо с почтительным приветом. Однако сын его неприятно поразил жителей Нюэнена. Хальс осуществил мечту Винсента, «четко заявить свой сюжет сразу, за счет максимального напряжения всех сил ума».
Винсент внимательно изучил два произведения Шарля Блана: «Художники моего времени» и «Грамматика рисовального искусства». С тех пор Винсент часто виделся с Керссемакерсом. Большую часть картин приобрел бредский портной господин Маувен. Смотрите, как хорошо.
У родителей нет больше с сыном общего языка. Стремясь заглушить укоры совести – что там ни говори, он жил на средства брата и, по существу, был для него обузой, – Винсент изображал их союз по меньшей мере в необычном свете, но желал бы – нетрудно догадаться, как сильно он этого желал. Перед Винсентом открылось огромное поле деятельности: изучить использовать потрясающие ресурсы цвета, определить, каковы плоды этих опытов, способствовать рождению нового искусства. Он вконец озлобился. Неординарность Гога пугает горожан до такой степени, что в марте 1889 года горожане пишут прошение освободить город от «рыжего безумца».
Винсент жаловался: «Предоставляю вам судить, как приятна повседневная жизнь, когда сталкиваешься с такими вещами». Она никоим образом – точнее, почти никоим образом – не отвлекла Винсента от его исканий.
Загадочность Рембрандта, виртуозность Хальса. Но это трудно осуществить. Винсент провел в Амстердаме три дня. И хотя называли его вангоговским кабинетом, висела там только одна маленькая картиночка известного художника— подготовительный этюд к картине Едоки картофеля: тёмная, мутная клякса, жирные линии, закрученные углем в осыпающуюся спираль, подобия лиц, глаз и носов, ничего толком не разберешь Разочарованные посетители недоумённо пожимали плечами: угольная клякса издали напоминающая трещину в небе, почерневшую, обуглившуюся молнию (и только позже, если приглядеться из мрака начинали проступать осторожные фигуры людей их перекрученные бедностью бледностью лица), не пробуждала воспоминаний, не требовала отождествлений, не искала человеческого сочувствия». Все это только на пользу. «За окном пасмурно, — пишет он, — поля усеяны черными глыбами земли, между которыми пятнами лежит снег, часто один за другим следуют дни, когда видишь только туман да грязь, по утрам и по вечерам — багровое солнце, ворон, сухую траву и увядшую гниющую зелень, черные рощи и ветви тополей и ив, вздыбленные на фоне хмурого неба, словно колючая проволока». Он же запальчиво возражал: «Я был бы в отчаянии, если бы мои фигуры были правильными я нахожу великолепными фигуры Микеланджело, хотя ноги у них, несомненно, чересчур длинны, а бедра и зад чересчур широки Милле и Лермит являются для меня подлинными художниками по той причине, что они пишут вещи не такими, как они выглядят, если сухо и аналитически копировать их, а так, как они, Милле, Лермит, Микеланджело, чувствуют их».
Произошел давно назревавший его разрыв с семьей. Мы слышим стон, вырвавшийся из самых глубин души Винсента, безрассудный трагический укор: «Да, деньги ты можешь мне дать, но ты не дашь мне жену, ребенка, работу». Винсент не поладил также с новым пастором, пришедшим на смену его отцу. Вдвоем они много работали. Все в этом мире эфемерно, преходяще и недолговечно.
Усталые, давно смирившиеся с жизненными тяготами, они проживали свой самый обычный день – после утомительной работы в поле ужинали тем, что заработали честным трудом, буквально добыли своими руками. В то лето 1885 года, когда, работая в поле, среди крестьян, Винсент был занят «прямо или косвенно величайшей из проблем — цветом» инстинкт его был подобен реке ищущей свое русло, путь, по которому в будущем потекут ее воды. Теперь Винсент одерживал один успех за другим. Керссемакерсу он дал множество полезных советов. Так или иначе, есть все основания полагать, что Винсент решил – будь что будет.
Потянулись пасмурные месяцы. Дрожь нетерпения била Винсента. Он встал, сорвал полотно с подрамника, отбросил его в угол и натянул новый холст. «Даже если ему не понравились мои рисунки, все равно покажи ему эту картину. – к любым лишениям.
Винсента угнетал Нюэнен, где теперь работать ему было невмоготу. Вещи нужно писать не такими, какие они есть, а такими, какими их ощущаешь и притом писать в движении, писать «действие ради действия», как поступали Домье и Делакруа, не боявшиеся «произвольных пропорций» – такой анатомии и структуры, которую осудили бы «академики». Судя по всему, он не слишком надеялся на это. Табак, как он утверждал, действовал на него успокаивающе. Хроническое отравление дигиталисом в ряде случаев может сделать мир для больного желтым, как и в случае с Ван Гогом, который, должно быть, видел желтые круги вокруг звезд – как на знаменитой картине «Звездная ночь» (которую он написал в 1889-м в психиатрической лечебнице) и ряде других полотен. Братская привязанность Тео. Однако сын его неприятно поразил жителей Нюэнена.
Он довольствуется самой малостью – тем, что абсолютно необходимо для жизни. Винсента презирали и третировали, как никогда раньше. В Нюэнене Винсент почти ни с кем не поддерживал отношений. Он страдал от своего одиночества, но именно в нем черпал он силу и вдохновение. Наперекор традиции Ван Гог лишает трапезу какой-либо священной окраски.
На сей предмет он заручился адресами шести торговцев картинами. Может быть, на этот раз Винсент и вправду поверил, что пришел конец его одиночеству. Когда он приходил, то обычно ссорился с отцом. Скоро учение будет завершено – уже теперь он рисовал с удивительной легкостью. То и дело вспыхивали ссоры.
Если сфотографировать человека, который копает землю, то на снимке он не будет копать. Винсент не поладил также с новым пастором, пришедшим на смену его отцу.
Посылая Тео свою картину, Винсент просил показать ее Дюран-Рюелю, торговцу, покупавшему работы импрессионистов. Холст, если так можно выразиться, отстранял художника от его моделей. Почему бы и нам не поступать точно так же. » — говорил Винсент. Его жажда писать не знала границ, в перерывах между припадками он писал самого себя и те пейзажи, которые мог видеть из окна своей палаты.
Винсента презирали и третировали, как никогда раньше. Человечность искусства Ван Гога коренилась глубже.
После ссоры, разыгравшейся между ними, дело обернулось совсем плохо. Иоханна так и не продала ни одной картины Ван Гога, так как хотела и смогла сохранить в неприкосновенности наследие великого родственника.
«Я говорю мы, так как деньги, которые ты мне посылаешь – я знаю, они достаются тебе нелегко, – дают тебе право, если только мне удастся создать стоящую картину, считать ее наполовину твоим собственным творением». «Моя палитра оттаяла, – констатировал он. События тоже следовали одно за другим. В начале своей работы он пользовался локальным цветом иными словами, пытался достоверно передать на холсте предметы в присущем им цвете. Эта утрата, по существу, завершила долгий период в жизни Винсента. Напротив, вплоть до самого последнего времени я ничего другого и не встречал.
Он избрал себе образцом Милле. Да и какой отец на месте пастора вел бы себя по-иному. Начало лета застало Винсента в процессе стремительного творческого роста.
Он преисполнен решимости жить самостоятельно — согласно своим убеждениям. Знакомство с Поль Гогеном также заканчивается ссорой, после которой Ван Гог отрезал себе мочку левого уха. Осенью Винсента вновь навестил Ван Раппард. В конце концов, если уж Винсенту так приспичило быть художником, пусть рисует и продаёт картины, пусть забудет свои бредни о «настоящем» искусстве.
В этом мире все случайно, неповторимо и невозвратимо. Винсент ощупью продвигался вперед. Но не тут-то было.
И очень важно, каково это «другое». Вечером, взяв с собой этот холст, я отправился в Эйндховен, где живет один мой приятель (Германе), владелец довольно изящной гостиной (серые обои и мебель черная с золотом) и мы повесили там картину. «Вот я и говорю, – подчеркивал он в своих письмах, – что, создавая картины, я стараюсь жить, ни о чем другом не задумываясь». «Больше всего я хочу научиться допускать такие неточности и погрешности против правил, такие видоизменения и искажения действительности, чтобы в результате получилась — да, если хотите, — ложь, но более правдивая, чем любая буквальная правда».
Таков закон внезапного контраста, который отчасти уже широко использовал Делакруа. Смотрите, как хорошо. » Это было одним из его любимых выражений. Все сомнения остались позади. Сразу же после приезда в Нюэнен Винсент понял, как непоправим его разлад с родными.
Послушайте, дружище, вещь эта довольно хороша, но она сделана с линии, а античные художники шли от объемов (от массы или ядра). – Непосредственность впечатления при этом полностью сохранена и передается зрителю. Но мог ли Винсент написать брабантских крестьян веселыми красками. Винсент привык встречать повсюду непонимание: он настолько привык «выслушивать брань, что она больше не производит впечатления» и никаким новым наветам уже не поколебать его веры. К тому времени он уже постиг многие тайны мастерства и убежденно провозглашал свое кредо.
Картинами Франса Хальса, в особенности «Ротой капитана Ренье Реаля», он восхищался почти так же, как «Иудейской невестой», хотя и по иным причинам. Прошло время колебаний, сомнений, вопросов. Два года Ван Гог каторжно трудился, не выпуская из рук карандаш и кисть. «Пусть Ваше искусство освещает путь людям, в этом, как я полагаю, состоит долг каждого художника», – писал он Ван Раппарду.
Техника – не риторика, она должна выражать личность художника. Ни в коем случае. Это не античность, а ренессанс – сказал Делакруа. Постоянные упреки, что он не зарабатывает денег, раздражали его, по его выражению, как докучливая шарманка.
Он вновь с мрачным ожесточением взялся за кисть. Вы ничего не говорите мне о технике, – писал он ему в своем первом письме. Не поладил он и со священником католической церкви.
Столкнулись лицом к лицу два разных мира. Его сначала поместили в больницу, а после буйного припадка – в палату для умалишенных. вы можете запросить все в системе с коробкой. Ван Гог взял свои краски, холсты, мольберт, кисти и пошел к хижине де Гротов.
Это было одним из его любимых выражений. Теперь его волновали важные технические проблемы. Выше: что вы искали. К тому же он признавал только индивидуальную технику.
Что поделаешь. Все в этом мире эфемерно, преходяще и недолговечно. Это не давало ему покоя. – беспрестанно спрашивали они. Брата Тео, приехавшего на похороны, Винсент настойчиво убеждал взять его с собой в Париж. Посылая Винсенту деньги и позволяя ему отдаваться своему увлечению в отрыве от тяжких материальных забот, Тео тем самым как бы тоже становился художником.
Пусть даже он найдет ее плохой. Чем скорей я уеду отсюда, тем будет лучше. Милле и тут указал ему путь, тот самый Милле, который говорил: «Коль скоро я хожу в деревянных башмаках, я все вынесу». Жертвой своему призванию. Один из пастырей даже пообещал прихожанам деньги, если они не дадут себя рисовать, «но они мужественно ответили, что предпочитают зарабатывать у меня, чем клянчить у него».
Можно ли с уверенностью сказать, что это было именно так. «Так, значит, вперед. Нет, скорее всего, нет. Как ни сложна диалектика содержания и формы в искусстве, большое заблуждение думать, что в искусстве «как» важнее, чем «что». Никогда еще он не был озабочен таким множеством технических вопросов.
Этого он и сам не знал. «Если от картины изображающей крестьян, пахнет салом, дымом, картофелем, отлично. То же относится к синему и желтому. Его невольно влекло к Винсенту и он снова поехал в Нюэнен. Откуда ему знать, что его сын — Ван Гог. «Старые мастера пользовались подобной штукой.
Если в хлеву пахнет навозом, прекрасно. Старые мастера пользовались подобной штукой. Осенью Винсента вновь навестил Ван Раппард. Начало лета застало Винсента в процессе стремительного творческого роста. «Всю зиму, – победоносно сообщал он Тео, – я не выпускал из рук нить этой ткани, решая, каким будет ее окончательный рисунок и, если теперь эта ткань превратилась в шершавую, грубую материю, нити из которых она соткана, все же подобраны тщательно и согласно определенным правилам Пусть тот, кто предпочитает видеть крестьян, написанных розовой водой, отвернется от моей работы» Посылая Тео свою картину, Винсент просил показать ее Дюран Рюелю, торговцу, покупавшему работы импрессионистов.
«Я говорю мы, так как деньги, которые ты мне посылаешь — я знаю, они достаются тебе нелегко, — дают тебе право, если только мне удастся создать стоящую картину, считать ее наполовину твоим собственным творением». Хотя того несколько смущали размеры картин, как и то, что Германс хотел получить композицию с пятьюшестью фигурами (тогда как Ван Гог предпочитал иметь дело с меньшим числом персонажей), Винсент был в восторге от этой сделки, дававшей ему возможность писать картины без какихлибо затрат и с рвением принялся за работу. Мгновение, которое проходит, уже ушло от тебя навсегда.
И она выполнила свое намерение, не сумев, однако, себя убить. Материальные трудности, лишения, нищета – все это лишь выкуп, который надо уплатить за право числиться среди избранных рода человеческого. Особенностью крестьянской психики Ван Гог считал очеловечивание вещей. Цвет – это поэзия. 27 июля 1990 года Ван Гог выходит из дома и отправляется в поля, чтобы поработать на пленэре. В этом большом поселке, насчитывавшем около двух тысяч жителей, было совсем немного протестантов, едва ли более сотни, но «славный пастор» снискал всеобщее расположение, как некогда в Зюндерте и Эттене. До последнего времени Винсент стремился постичь секреты техники, теперь же он поставил перед собой более сложную задачу: «Наше творчество должно быть настолько изощренным, чтобы казаться наивным, – от него не должно разить талантом».
Винсент хотел, чтобы зрителям казалось, будто крестьянин на его картине «написан землей, которую он засевает». Затем, скопировав полотна, он вернет их Винсенту. Холст, если так можно выразиться, отстранял художника от его моделей.
Отсюда вывод: «Львы — не обезьяны, они не подражают друг другу». – Возьмите, к примеру, этот тон (он показал пальцем на серую, грязную мостовую) так вот, если бы Паоло Веронезе сказали: Напишите белокурую красавицу с телом такого тона, он написал бы ее и на его картине женщина и впрямь была бы белокурой красавицей. Винсент сердился, мечтал как можно скорее убраться отсюда. Произошел давно назревавший его разрыв с семьей. Только в труде его раненая душа забывала о жизненной пытке. Теперь его волновали важные технические проблемы.
Можно сказать, что в то лето 1884 года Ван Гог открыл для себя живопись. В этом большом поселке, насчитывавшем около двух тысяч жителей, было совсем немного протестантов, едва ли более сотни, но «славный пастор» снискал всеобщее расположение, как некогда в Зюндерте и Эттене. Пламенный художественный темперамент, мучительный порыв к гармонии, красоте и счастью и, одновременно, страх перед враждебными человеку силами, находят воплощение то в сияющих солнечными красками юга пейзажах («Жёлтый дом» (1888), «Кресло Гогена» (1888), «Жатва. Освободив крестьянские сцены от некоторых характерных деталей, создатель «Вечерней молитвы» Наверно, это одна из самых слабых, хотя и самая знаменитая картина Милле. Он условился с Керссемакерсом, что вдвоем они поедут в Амстердам и посетят тамошний музей.
Тогда Жигу спросил, почему он так думает. Неизменно угрюмый, он лишь ненадолго заходил в пасторский дом. Его особой манеры смешивать краски и передавать реальность. Ему удалось запечатлеть всю беспросветность каждого их дня. Это был роскошный дом разбогатевшего человека, который со вкусом, подчас оставлявшим желать много лучшего, коллекционировал антикварные вещи. До этого еще очень далеко. (Это была его судьба — во всем повиноваться только личной, внутренней логике).
Как-то раз Шарль Блан сказал Делакруа, что «великие колористы — это те, кто не передает локального цвета» и Делакруа поспешил развить его мысль. Он жил на отшибе от всех, окруженный молчаливой враждебностью поселка, под осуждающим оком родных, от которых он отдалялся все больше и больше и которых старался избегать. Винсент оборудовал себе временную мастерскую в чулане прачечной, пристроенной к дому.
История с Марго никак, точнее, почти никак не отразилась на его работе. Табак, как он утверждал, действовал на него успокаивающе. Только в труде его раненая душа забывала о жизненной пытке. Наконец-то картина смогла вместить нечто большее – то, что художник искал в этих краях. С восхищением и страхом смотрел художник на Винсента, человека, беззаветно преданного искусству, который питался одним лишь хлебом и сыром («Это не портится в дороге», — шутил Винсент) и, вечно голодный, готовился и впредь жить в нищете.
Винсент рекомендовал ему почаще писать на природе, а также делать натюрморты, следить за тем, чтобы в его картинах все предметы были на своем месте, четко отграниченные друг от друга. Она была свидетельством трагической смерти художника. Его судьба определена иначе.
Вы потом измените свое мнение, – ответил тот. Смотрите, как хорошо. » Это было одним из его любимых выражений. Всегда и за все надо платить. Неужели его отец прав.
Женщина, воспылавшая к нему нежным чувством, — это было нечто новое для Ван Гога. И все же инстинктивно стремясь к той же цели, он шел к ней вслепую. Мысль его ежеминутно возвращалась к ним. Винсент с первых же слов затронул здесь самую суть вопроса. Он испытывает таинственное влечение к цвету.
Здесь он будет лишь топтаться на месте и вянуть. Он уезжает из дома, «в мир», доказывать свою правоту. Теперь Винсент одерживал один успех за другим. Долина Ла-Кро» (1888), то в зловещих, напоминающих ночной кошмар образах («Ночное кафе» (1888) динамика цвета и мазка наполняет одухотворённой жизнью и движением не только природу и населяющих её людей («Красные виноградники в Арле» (1888), но и неодушевлённые предметы («Спальня Ван Гога в Арле» (1888). В октябре Винсент целую неделю писал натюрморты в доме Германса используя в качестве моделей «самые красивые вещи» из его коллекции. Он колебался, стараясь совладать с нетерпением, от которого его вдруг начало лихорадить.
В 1880-х Ван Гог обратился к искусству, посещал Академию художеств в Брюсселе (1880--1881) и Антверпене (1885--1886), пользовался советами живописца А. Мауве в Гааге, с увлечением рисовал шахтёров, крестьян, ремесленников. «Абсолютно верно, – подтвердил он. – Мой долг – искать случая и использовать всякую возможность для продажи моих работ. «Будь у него много таких же прекрасных вещей, как лист, который я недавно обнаружил – Пять возрастов пьяницы или фигура старика под каштаном, о которой я недавно тебе рассказывал, – право, нам всем следовало бы пойти к нему на выучку», – писал он Тео в конце 1882 года.
Три дня подряд я сидел перед холстом величиной с тот, что я тебе послал, где изображены хижина и крестьянское кладбище. Он стушевался и, надо сказать, без особого труда. В поисках сюжетов для картин они вместе бродили по окрестностям. Вдобавок его новая пассия попыталась покончить с собой.
Очеловечивание вещей он поставил во главу угла в своей работе. Вчера я именно так подшутил над почтенным собратом моего отца. «Надо заставить обыденное служить выражению прекрасного», — говорил Милле. Все сомнения остались позади. У родителей нет больше с сыном общего языка.
Отсюда вывод: «Львы – не обезьяны, они не подражают друг другу». Мгновение, которое проходит, уже ушло от тебя навсегда. «Едоки картофеля» стала первой крупной картиной, написанной в так называемый «нюэненский» период (по нидерландскому селению Нюэнен, где проживали родители художника). – Непосредственность впечатления при этом полностью сохранена и передается зрителю.
Вот чего он стремился достичь в своей картине «Едоки картофеля», выдержанной в бурых и зеленоватых тонах, которую он неустанно писал и переписывал, преображая изменяя зримую реальность с тем, чтобы полнее передать ее сущность, как он ее видел и в особенности как он ее ощущал. В мае 1886 года, после отъезда его матери, – пишет Ж. Б. де ла Фай, – грузчики сложили произведения Ван Гога в ящики и оставили на хранение у колбасника города Бреды (в действительности это был краснодеревщик по фамилии Схрауэр). Моему собеседнику не в чем меня упрекнуть, но он должен почувствовать, что мне на него наплевать так же, как ему на меня. Потрясенный царящей здесь нищетой, он отдал все, что имел: деньги, одежду, даже собственную кровать. Повинуясь первому побуждению, он вернул Ван Раппарду его письмо «с почтительным приветом». Он даже сказал ему об этом. В письмах к Тео он полностью изложил свою теорию цвета, сформулировал законы рисунка: «Древние шли не от линии, а от объемов, короче, надо браться за эллипсоидальные основы или начинать с массы вместо контуров».
«Вы ничего не говорите мне о технике, – писал он ему в своем первом письме – Снова повторяю Вам: сопоставьте привычное значение, которое все чаще придают этому слову, с его истинным значением Я попросту утверждаю одно: правильно выписать фигуру однообразными и заученными мазками в соответствии с академическими рецептами – это не отвечает настоятельным требованиям эпохи в сфере изобразительного искусства». Куда он шел. Хальс – «колорист из колористов». В мае, на радость Винсенту, к нему приехал Ван Раппард.
Мог ли он написать их иначе, не погрешив против жизненной правды, не изменив самому себе. Они жили в хижине, где была всего одна комната с нишами для постелей. Все черным-черно вокруг него и в душе тоже. Это был роскошный дом разбогатевшего человека, который со вкусом, подчас оставлявшим желать много лучшего, коллекционировал антикварные вещи. И Винсент снова остался один. Он отчетливо знал это – как в нравственном, так и в эстетическом плане.
Даже если ему не понравились мои рисунки, все равно покажи ему эту картину. Родственники Марго тут же расстроили эти планы – такой скандал допустить было нельзя. Ему, безусловно, полезно также возобновить знакомство с художниками, даже если он не сойдется с ними во взглядах.
Он колебался, стараясь совладать с нетерпением, от которого его вдруг начало лихорадить. Она никоим образом — точнее, почти никоим образом — не отвлекла Винсента от его исканий. Повторяю, я вынужден просить Вас об этом. Тео показал одному парижскому торговцу картинами, по фамилии Портье, несколько этюдов брата и Винсент поспешил «за один день, на память» изготовить для Портье литографию с картины «Едоки картофеля» в ее тогдашнем варианте. Отныне всякий раз, когда он хочет написать картину, он избирает отправной точкой определенный цвет и тогда, говорит он, «я абсолютно отчетливо вижу, что должно получиться».
Сам он слишком озабочен своими собственными затруднениями, слишком подавлен суждениями родных, чтобы пытаться смягчить эту атмосферу. Ван Гог позднее будет подчеркивать, что в искусстве Милле все является одновременно «и искусством и символом», но не откажется от утверждения, согласно которому «следует представлять тривиальную действительность так, чтобы она выражала благородную мысль». Съездив в Утрехт, он беседовал там с врачом клиники.
Родственники Марго тут же расстроили эти планы – такой скандал допустить было нельзя. На стенах гостиной остались незаполненными шесть секций размером полтора метра на шестьдесят сантиметров. — к любым лишениям. Наверно, Ван Раппард немало удивился, найдя Винсента еще более мрачным, чем когда бы то ни было раньше. Творчество Милле еще и сегодня серьезно недооценивают) идеализировал их, подняв на уровень обобщения классического синтеза.
С тех пор Винсент часто виделся с Керссемакерсом. Светлые краски. Облачившись в синюю блузу, какую носили брабантские крестьяне, в мягкой шляпе, низко надвинутой на лоб, Винсент в те часы, когда не работал в своей мастерской, бродил в одиночестве по окрестностям, мимо лугов, болот и торфяников. Хальс – колорист из колористов. Милле и тут указал ему путь, тот самый Милле, который говорил: Коль скоро я хожу в деревянных башмаках, я все вынесу.
Однако на протяжении пяти лет тот был, по существу, его единственным другом и опорой и вскоре Винсент ощутил потребность, как он сам выразился, «поставить точки над i». «Цвет сам по себе что-то выражает, от этого никуда не уйдешь и надо это использовать все, что прекрасно, воистину прекрасно, непременно также правдиво», – писал он Тео, провозглашая мысли, от которых не отказались бы даже гностики. Вслед за этим Винсент решил написать за зиму пятьдесят крестьянских голов (Некоторые из этих холстов в настоящее время находятся в музеях Парижа, Брюсселя и Лондона (Крестьянка в зеленой шали) используя относительный досуг, которым крестьяне располагают в ненастное время года. Я намерен и впредь поступать таким же образом.
Он завидует Гаварни, который «выпекал до шести рисунков в день» и с восхищением цитирует слова Уистлера: «Да, я сделал это за два часа, но я трудился много лет, чтобы научиться делать это за два часа». Подавленный печалью этого края, он, как никогда, страшился своей участи. «Я говорил с врачом, чтобы получить у него совет: что я должен и чего не должен делать в интересах здоровья и будущего больной что лучше — по-прежнему сохранять с ней дружеские отношения или же стушеваться». В том, что художник смотрит на мир глазами своих персонажей. Грубым формам сопутствуют мрачные тона: глинистый коричневый, грязноватая охра, оливковый зеленый, берлинская лазурь, почти переходящая в черный (Цвета черного мыла – по меткому замечанию Юлиуса Манер-Грефе). Другие работы Ван Гога по воле Иоханны были переданы в Амстердамский национальный музей, ее сын оставил за собой право собственника.
Как знать – может быть, в Антверпене ему даже удастся продать какие-нибудь из своих работ. Он вновь с мрачным ожесточением взялся за кисть. Здесь никак нельзя прибегать к привычным приемам. В мае Винсент завершил свою картину. Откуда ему знать, что его сын – Ван Гог.
В мае, на радость Винсенту, к нему приехал Ван Раппард. Вдвоем они много работали. Подобная концепция красоты абсолютно чужда Винсенту. Он должен бежать от этих унылых степей. Винсент возвратился из Амстердама, воодушевленный всем, что увидел нет, он не ошибся, он на верном пути: «Некоторые художники, которых я знаю, но не хочу называть, неустанно бряцают тем, что они зовут техникой на мой взгляд, как раз они обладают слабой техникой». Наступило утро и наконец Винсент почувствовал умиротворение, которого был лишен уже много дней. На следующий же день Тео примчался, а несколькими часами позже состояние Винсента резко ухудшилось и он испустил последний вздох на руках своего горячо любимого брата.
С какой изощренностью он располагал цвета играя на контрасте и нюансах, варьируя оттенки.
Моя палитра оттаяла, – констатировал он. Но ты все равно покажи ее ему — он должен видеть, что мы упорно идем к своей цели». Винсента захлестнуло безграничное отчаяние. И какая чудесная стремительность.
Теперь его волновали важные технические проблемы. Дом стоял в саду, среди деревьев. Ван Раппард писал прядильщиц, этюды женских голов, Винсент – «аллею тополей с желтыми осенними листьями, где солнце кладет на землю среди опавшей листвы ослепительные пятна, чередующиеся с тенью, отбрасываемой стволами деревьев». «Тот, кто хочет совершить что-либо доброе или полезное, не должен рассчитывать на всеобщее одобрение или похвалу, ни даже этого желать, напротив, ему следует ожидать сочувствия и поддержки лишь со стороны редких людей, наделенных благородным сердцем» – эту фразу Ренана, которую Винсент по памяти приводит в письме к Тео, он никогда не забывает.
О нем все время ходили сплетни, недобрые толки. Куда важнее другое – обвинения Ван Раппарда по части искусства живописи. Женщина, воспылавшая к нему нежным чувством, – это было нечто новое для Ван Гога. используя относительный досуг, которым крестьяне располагают в ненастное время года.
Столкнулись лицом к лицу два разных мира. У Хальса по меньшей мере двадцать семь черных тонов. Они страдают, радуются, ненавидят. Я сам в этих случаях протягиваю один палец и слегка дотрагиваюсь им до его пальца – это вместо рукопожатия. Да и какой отец на месте пастора вел бы себя по-иному.
Он любил сопоставлять живопись с музыкой и стремился проследить их взаимосвязь. Страдание свято. Уставшие (крестьяне вообще редко едят отдохнувшими), они безрадостно, но и спокойно поедают свой бедный ужин, ведя неспешный разговор. Германе предполагал разместить в них картины религиозного содержания вроде Тайной вечери, по эскизу рисунка, выполненного в современном готическом стиле. Куда он шел.
Впрочем, разве речь идет о продаже картин, о деньгах, о каких-то обидах. Но. До последнего времени Винсент стремился постичь секреты техники, теперь же он поставил перед собой более сложную задачу: «Наше творчество должно быть настолько изощренным, чтобы казаться наивным, — от него не должно разить талантом». Можно возразить: тысячи художников писали, например, «Благовещение» и «Тайную вечерю», а различает их то, как они писали тысячи писали натюрморты с яблоками, но каждый писал яблоко по-своему.
К тому же он признавал только индивидуальную технику. Все сомнения остались позади. И снова вспыльчивость и приступы ярости помешали ему завершить обучение. «Но здесь, в Голландии, — признавался Винсент, — нам трудно понять, что такое в действительности импрессионизм».
Цвет – это поэзия. Но все же порой это отравляет мне жизнь и я думаю, что многие, возможно, впоследствии пожалеют о своих словах и о том, что оскорбили меня враждебностью и равнодушием. Природа открылась ему, позволив заглянуть в свою душу.
Никогда еще он не был озабочен таким множеством технических вопросов. «Я не могу принимать в расчет, что думают о моей работе люди я должен идти вперед – вот о чем мне следует думать Если я теперь ничего не стою, то и потом ничего не буду стоить но, если я буду чегото стоить потом, значит, я и сейчас уже стою чегото, – упрямо повторял он, – так как пшеница есть пшеница, даже если горожане поначалу принимают ее за траву». С той и другой стороны были брошены резкие слова.
Таким образом, все полотно звучит как бы в басовом регистре. Ван Гог не сомневался, что, даже и темная, она все-таки здоровее и достойнее господской. Отныне Винсент будет жить только живописью и для живописи. Вот почему можно говорить о взаимосвязи между цветами. – принять предначертание судьбы. надеяться, что когда-либо вкусит нормальную жизнь.
Он страдал от своего одиночества, но именно в нем черпал он силу и вдохновение. О нем все время ходили сплетни, недобрые толки. Никогда еще он не был озабочен таким множеством технических вопросов. Искусство, к которому его влечет, — это субъективное искусство экспрессивного толка.
Глаза этих людей выражают доверие друг к другу, благодарность за совместную жизнь и чувство взаимного согласия, каждый их грубый жест наполнен любовью. Винсент отказался от своей доли наследства поскольку в последние годы он был в серьезном разладе с отцом, заявил он, он не станет «ни предъявлять своих прав, ни даже притязать на то, что некогда ему принадлежало». Художник должен быть художником и ничем больше.
К тому же он признавал только индивидуальную технику. Его органически отталкивало все связанное с «высшим обществом», с гостиными, нарядными дамами изысканными манерами, «лакированными ботинками» и так же органически притягивали все атрибуты жизни низших классов, «людей в деревянных башмаках». Послушайте, дружище, вещь эта довольно хороша, но она сделана с линии, а античные художники шли от объемов (от массы или ядра). Винсент с первых же слов затронул здесь самую суть вопроса.
Кругом все черным-черно. Я горю желанием видеть картины Рубенса. Теперь живопись открылась Винсенту во всем великолепии.
По фасаду вился плющ. «Я был бы в отчаянии, – уверяет он, – будь мои фигуры хороши Я не хочу, чтобы они были академически правильны Если сфотографировать человека, который копает землю, то на снимке он не будет копать». К тому времени он уже постиг многие тайны мастерства и убежденно провозглашал свое кредо. Убежденный в своей правоте человек наконец-то уверенно зашагал к светлой и ясной цели. Таков закон внезапного контраста, который отчасти уже широко использовал Делакруа. Сразу же после приезда в Нюэнен Винсент понял, как непоправим его разлад с родными.
Его отец был протестанским пастором, а мать – дочерью переплетчика и продавца книг. Не поладил он и со священником католической церкви. Окончательно охладев к работе, молодой Ван Гог был уволен. Лев Толстой говорил там, что между классами современного общества – зияющая пропасть жизнь господская, с науками искусствами, «влюбленьями», как бы вовсе не существует для крестьян, а господам жизнь крестьян, с ее трудами и со всеми ее интересами, представляется удручающе однообразной и темной. В первой книге его особенно поразила следующая, весьма характерная история.
Они, как люди, вовлечены в круг существования. В ту пору, когда его мать слегла в постель, среди гостей, приходивших ее проведать, была соседка, девица не первой молодости, некая Марго Бегеман. Винсент ощупью продвигался вперед. Можно сказать, что в то лето 1884 года Ван Гог открыл для себя живопись.
Ведь торф дает свет и тепло крестьянской хижине. На сей предмет он заручился адресами шести торговцев картинами. – к любым лишениям. Это нисколько не поставит под угрозу его самобытность.
Винсент оборудовал себе временную мастерскую в чулане прачечной, пристроенной к дому. Светлые краски. «Надо заставить обыденное служить выражению прекрасного» Запись на полях рисунка., - говорил Милле. Благодаря этой покупке было спасено все, что относится к нюэненскому периоду» (точнее, все, что сохранилось от этого периода). Он испытывает таинственное влечение к цвету. К тому времени он уже постиг многие тайны мастерства и убежденно провозглашал свое кредо.
«У Хальса по меньшей мере двадцать семь черных тонов». Благородная ложь придает непререкаемость зримому, очеловечивает мир, скрывая его жуть и хаос. Куда он шел. Повторяю, я вынужден просить Вас об этом.
Если Винсент так остро реагировал на нападки Ван Раппарда («Порой мне кажется, — гласит его душераздирающее признание, — что поднимают руку на меня самого, настолько я связан с моим творчеством, настолько мои убеждения — часть меня самого») и если ему не всегда удается — он и это признает — сохранять спокойствие, то потому только, что суждения, высказанные Ван Раппардом, на взгляд Ван Гога, могли исходить лишь «от невыносимо педантичного человека, верного питомца академии», от человека, абсолютно неспособного понять истинный смысл его творчества, направления, которое он избрал. Скудость вещи — непременное условие ее одушевленности.