Домье Оноре Гаргантюа

Картинки: оноре домье гаргантюа

Рабочие понимали, что правительство угрожает политическим переворотом.

– спросил Домье. Уже много раз рассказывалось, как великий романтический актер превращал серьезную мелодраму Гостиница в Адре в кровавую и фантастическую буффонаду. Он немного поправил дела и уверял, что скоро украсит свою «деревяшку» брильянтом.

Итак, я в Пелажи, очаровательном местечке, где никто не станет развлекаться, но я развлекаюсь, хотя бы из духа противоречия. К протравленным кислотой участкам краска не приставала. В картине возник образ, отмеченный усталостью века. Никакой тюремной идиллии 1832 г. не осталось и в помине.

Я не хотел копировать или подражать» Последний абзац был особенно примечателен «У меня не было в мыслях достигнуть праздной цели «искусства для искусства». В «Любителях эстампов» (из бывшего собрания Жюля Штрауса) мы находим — и это, как мы теперь знаем, весьма редкий элемент в работах художника — прелестный силуэт женщины в шляпке, женщины изящной и тоненькой, несмотря на огромный раздутый кринолин под шалью. Однако вор-физиономист отказывался в это верить и всех убеждал, что они сидят вместе с Важной шишкой. «Старое знамя» Домье, появившееся в витринах почти сразу же после восстания, казалось было сделано специально к июльским дням. Такой отвлеченно рационалистической метафизикой он явно никогда в жизни не увлекался. Таких картин оказалось больше тридцати. Гордый, одинокий и смешной, он едет все вперед и вперед, в погоне за мечтой и славой.

Свобода, Равенство, Братство» — словно глумились над памятью убитых. Ее страницы, намеченные одним широким мазком, сосредоточили в себе весь свет картины. Нелепый, неестественный мир, в котором живут действующие лица литографий серии Добрые буржуа (да, впрочем и других, близких к ней по своему существу, серий – как Прекрасные дни жизни, Пасторали и др. ), во всем противоречит естественной природе человека и не только той идеальной природе, о которой думали и мечтали Жан-Жак Руссо или утопические социалисты, но и гораздо более конкретной и реальной, какую Домье видел и в Бланки и его Обществе времен года и в обитателях небуржуазных кварталов Парижа от Монмартра до Сент-Антуанского предместья и в самом себе и своих друзьях писателях и художниках.

Оноре и сам не знал — скорее были любимые картины, да и они постоянно менялись. Но внешне жизнь Домье текла размеренно и спокойно. Свои первые уроки Оноре Домье получил у одного из последователей Давида затем, что бы там ни говорили, Домье участвовал в великом романтическом движении, которое задолго до импрессионизма легко жертвовало сухой правильностью линий в угоду полным фантазии линиями арабески, моделированию масс, согласию валеров, резким контрастам цвета. Но эта вынужденная депрессия отразилась, по-видимому, лишь на его журнальной графике. Весь этот громадный труд почти исключительно посвящен человеку. Но образы карикатур Домье 1833-1835 гг.

• Художник революции: 7 интересных историй из жизни Оноре Домье
• Домье Оноре ВикторьенКартины и биография
• «Законодательное чрево», Оноре Домье — описание
• Художник Оноре Домье картины и карикатуры
• Словари и энциклопедии на Академике
• Картина Гаргантюа – Оноре Домье
• Другие статьи из «Энциклопедии Кольера»

Они дали Домье материал для нескольких самых совершенных сатирических творений. Вспомнить этот исторический эпизод в 1848 г. было естественно именно для такого художника, как Домье. «Гибель Содома» — рисунок углем, жестокий и прекрасный.

«Домье-художник сыграл в истории искусств не меньшую роль, чем Домье-график. Маленький набросок переходил из рук в руки, его разглядывали как диковинку, с недоверчивым любопытством. В 1850 г. Домье дал на выставку картину Нимфы, преследуемые сатирами (Художественный музей в Монреале) и красивый большой подцвеченный гуашью рисунок Шествие Силена (ныне находящийся в музее в Калэ). – Терпение – добродетель ослов, – отрезал Домье.

Вот почему так мало сохранилось их с рисунками Домье: есть лишь камни из серии Бульвар (1861–1863) и один с рисунком Дон Кихота. Он был художником-барбизонцем и одно время был очень знаменит. Чаще всего он сообщал свою идею сотрудникам, чтобы облегчить их работу. Кто не знает этих двух неразлучных приятелей, созданных гением Фредерика Леметра и Домье. Взглянул — и понял.

Все свои силы он собрал теперь для борьбы против взявшей верх реакции. Домье ничего не замечал и продолжал рисовать, по временам что-то напевая себе под нос. Он организует «Общество борьбы с ворами», обладающее солидным капиталом, он помышляет о выгодной женитьбе.

Макэр сообщает Бертрану, что обожает промышленность и собирается всерьез заняться ею. Талант мсье Домье — залог их сходства с оригиналом.

Филипон запомнил «Июльского героя». Скорбные Атланты создателя «Милона Кротонского» предвосхитили трагическое шествие «Эмигрантов». Время беспощадно, властно требует от художника ответа, решения. Родился он в Лионе, в 1800 году.

А через месяц пушки правительственных войск уже гремели в предместьях Парижа. «Я поднимаюсь по лестнице дома на набережной Анжу. Эта литография была выставлена в витрине фирмы Обер и собрала много народа. Прежде всего снимали пробный отпечаток рисунка в том виде, в каком художник его сдал.

Я не вижу необходимости связывать эти работы (за исключением превосходного Портрета мятежника) непременно с 1848 годом. И снова он повторил мне, что не станет делать этот рисунок. Афиши уговаривали недоверчивых парижан пользоваться новым, невиданным транспортом. Создал порядка 4000 литографий и ещё порядка 900 иллюстраций карандашом. Ведь даже о кузнецах Гойи можно было еще думать как о художественном воплощении деревенской жизни, - не говоря уж о шлюзовщиках или возчиках щебня Джона Констебля, а в первом городском (в полном смысле слова) пейзаже – в Печи для обжигания извести Жерико – не было людей. Здесь то разворачивается, то смиряет себя могучая сила.

Недавно он написал автопортрет, благо модель была терпелива и не стойла ни сантима. Увы, успех вскружил голову этому достойнейшему человеку. Теперь Оноре приносил домой немало серебряных монет. Первым листом, в котором все эти новые качества развернулись (и причем вдруг, сразу. ) с удивительным блеском, был не входящий ни в какую серию лист 1844 г. Между одиннадцатью часами и полночью.

Я думаю, что на создание такой иронической и злой серии литографий, показывающих в самом глупом и смешном виде античных богов и героев, Домье был вдохновлен не Давидом (чьим достойным потомком был он сам), а только что законченным (в 1841 году. ) Полукружием Делароша в Школе изящных искусств с его нелепыми и чудовищно вульгарными фигурами голых девиц, олицетворяющих, пo замыслу художника изящные искусства и великих древнегреческих мастеров, с бесхитростным натурализмом списанных с безобразных, тупых и безнадежно прозаических натурщиков.

– С радостью, – ответил художник. Она присутствовала при бракосочетании своей дочери с поэтом-стекольщиком (27 декабря 1801 года). В 1833 г. политическая ситуация во Франции стала быстро и резко меняться. Появилась не на страницах «Карикатюр», а в витрине магазина издательства Обер, привлекая сюда насмешливую, ненавидящую правительство толпу парижан.

Окружив столицу стотысячной армией и призвав на помощь пруссаков, Тьер начал наступление. Заслуживает особенного внимания «Голова повстанца», а также «Восстание», написанное на холсте из бывшего собрания Герстенберга. А. С. Пушкина в Москве и изображающую Камилла Демулена, призывающего народ к восстанию. Он любил то время, когда солнце, пробиваясь сквозь облака, преображает сумрачную долину, когда на смену дню незаметно подкрадываются сумерки и краски тускнеют и блекнут и густеют тени. Работа в «Карикатюр» была для него честью и радостью.

очень обостренных политических тем, никогда, быть может, не проникало в его журнальные литографии такого количества некарикатурных, спокойно реалистических изображений людей из народа – парижских рабочих и интеллигентов или крестьян окружающих Париж деревень. Композиция этой литографии тяжеловесна, фактура — суха и невыразительна. Весенний день был так упоительно хорош, что Домье скоро забыл об отложенных камнях. Рядом недвижно стоят рыболовы.

Домье смеялся со всеми, слушая рассказ Филипона. Он хорошо знал внешность короля.

Семья странствующих артистов расположилась близ ярмарочных балаганов. Его фигуры великолепно поставлены и всегда изображены в естественном движении. Менее известно, как Фредерик открыл тип Манера, чьи «подвиги» впоследствии иллюстрировал Домье.

Анатоль же, когда убирался, распевал оперные арии и однажды открыл Домье, что мечтал бы попасть на представление в Комическую оперу, но не хватает денег. В эти годы он еще дважды выставлял свои работы в Салоне: в 1849 г. там появилась большая картина Мельник, мальчик и осел, написанная на сюжет басни Лафонтена (ныне в Музее Глазго), представляющая трех, крупно данных на первом плане, смеющихся крестьянских девушек, а вдали – мелкие фигуры героев этой басни, смущенных насмешками. Но как и тогда, скульптура стала для него источником целого ряда первоклассных литографий.

Домье был потрясен увиденным. Это была унылая пора для Оноре. Сама Луиз Сильви была уроженкой Гапа, ее родители — Франсуа и Анна Агийон. Мятежный дух горцев, самый опасный, дерзкий, неизменно пронизывал «подрывное» творчество Домье. Мятая, рваная, угловатая экспрессия этой зловещей фигуры (отлитой Домье из гипса, а в XX в. переведенной в бронзу) не сравнима буквально ни с чем в мировой скульптуре: только Паоло Трубецкой в своем Александре III использовал по-своему некоторые приемы уникальной в своем роде скульптурной карикатуры. Наконец, Оноре сделал еще карикатуру, в которой уже чувствовалась рука мастера. Над ними отдаленные холмы и облака, плывущие по небу.

Диапазон его карикатуры велик, но в ней нет ни злобы, ни желчи. Впрочем, его живопись шла своими и очень сложными путями. А что сказать о взлете красноречия этого знаменитого адвоката в суде присяжных. Равным образом, не удовлетворяясь литографией и ксилографией, Домье переносил те же излюбленные им сюжеты на мольберт живописца для того, чтобы с помощью кисти разработать их шире и синтетичнее (таковы, например, повторные мотивы адвокатов, любителей эстампов, вокзалов и т. д. ).

Город переполняли войска: улицы загромождали пушки, палатки, коновязи дымились костры. Он особенно любил после ночи, проведенной в редакции, пройтись по просыпающемуся городу. Филипон ввел в моду этот рисунок, напоминавший очертаниями голову Луи Филиппа.

Зрелище литографской кухни произвело на Оноре сильное впечатление. У меня есть все основания заявить судьям, что они в конце концов заставят нас видеть сходство там, где его нет ибо «Гаргантюа» совсем не похож на Луи Филиппа. Вся республиканская и оппозиционная печать была немедленно ликвидирована и Домье снова был отстранен от всякой политической графики и от участия на выставках Салона, - абсолютно так же, как снова была убрана с глаз долой в запасник Свобода, ведущая народ Делакруа, водворенная было на почетное место в залах Лувра в феврале 1848 г. Журналу Шаривари было опять разрешено заниматься только развлекательными картинками на самые безобидные сюжеты. А в чем суть нынешнего времени.

Без этого я думаю все б меня устроило. Левая нога ее опирается на носок: художник запечатлел момент движения. 8 марта 1832 года под псевдонимом Рожлен появилась литография «Маски 1831 года». Маленькая барка снует туда-сюда — это перевозочная лодка.

Литографии 1852-1855 гг. Законом 1835 года, — продолжает Жорж Бессон, — была запрещена политическая сатира. Искусство литографии с самого возникновения прельщало своими щедрыми возможностями выражения (смелый шаг Зенефельдера относится к самым последним годам XVIII века) многих художников, рисовальщиков, светских людей, даже принцев в изгнании, живописцев и скульпторов. Франко-прусской войне 1870–71 посвящён последний шедевр Домье Оноре Викторьен – альбом «Осада» аллегорические образы альбома полны потрясающего трагизма и глубокой горечи, язык литографии поражает силой обобщения и лаконичностью точных, упругих линий («Империя – это мир», 1870 «Потрясённая наследством», 1871). Домье недаром сделал посетителей выставок героями очередных литографских серий. Это понимали академики — недаром они не хотели принять Делакруа в число своих коллег. Но чаще всего он пользовался обломками, которые нельзя было даже обточить.

Словно в озарении молнии возникают перед нами лица его героев (Законодательное чрево, Мнимый больной, Защитник, Пассажиры третьего класса и т. д. ) или, наоборот, на фоне светлого пространства теневыми массами вырисовываются его фигуры (Дон-Кихот, Прачки и т. д. ). Большое место в картине занимал пейзаж. Домье не довольствуется первыми достижениями.

Всю ненависть, накопленную еще, вероятно, в далекую эпоху пребывания в рассыльных у судебного исполнителя и уж, бесспорно, со времен заключения в Сент-Пелажи и гневных карикатур на министра юстиции Персиля и судей контрреволюционного трибунала 1835 г., Домье вложил в эти безжалостные, холодно бесстрастные по внешности, но в то же время проникнутые глубочайшим негодованием изображения парижских судей, прокуроров и адвокатов. Он сам был живым участником борьбы. Ведь шумная, блестящая жизнь французского искусства проходила мимо него. Это не даст такого глубокого удовлетворения.

Милле и Домье быстро подружились. То был золотой век речных купаний, которые теперь уже не в почете. Глина оживала от малейшего движения пальцев, в ней хорошо восстанавливалось виденное. В Пасторалях есть лист, где изображена смешная пожилая буржуазная чета, сидящая во ржи и плетущая венки из васильков, явно не подозревая, что представляет собой комическую пародию на пастушескую идиллию, - и все же Домье недвусмысленно заставляет ощутить жалость и сочувствие к этим нелепым горожанам, столь неуклюже (и вероятно, вполне чистосердечно. ) старающимся вернуться к природе и найти какое-то с ней согласие. Когда Домье было 8 лет, отец переселился в Париж, надеясь на литературный успех. Домье — великолепный пример импровизатора.

И это при том, что закон о свободе печати официально существовал. «Республиканцы» — сказано в полицейском отчете. Домье не позабыл свое сатирическое оружие, когда дважды, в последний раз изобразил с величайшим презрением свергнутого короля Луи-Филиппа (Луи-Филипп, последний король Франции и Все потеряно, кроме кассы) или когда ему пришлось весной и летом 1848 г. представлять в полных шутливой иронии рисунках (очень малокарикатурных) растерянных национальных гвардейцев или напуганных буржуа-обывателей, шипящих на новые порядки.

Какая могучая импровизация. В то время этот рисунок находился в собрании Эрнеста Руара. Известно ведь, что уже в эти годы им была написана одна (неизвестно которая) из его картин на сюжет, взятый из Дон Кихота. В 1869 году выставлялись «Любители живописи в мастерской» и две акварели: «Присяжные» и «Врачи».

Какая щедрость в этой Мениппее 171. На балконе отчаянно и неистово жестикулирует какой-то человек. Подрабатывая в журналах, Оноре с 1830 года но затем начинает сотрудничать в сатирическом издании Шарля Филипона «Карикатюр» где проработал с 1831 по 1843 год и в журнале «Шаривари», также основанном Филипоном, с 1835 по 1874 год, оставив работу здесь, лишь когда почти полностью ослеп. Официальным портретам далеко до Домье».

Там же он и умер 14 мая 1795 года. Подлинная пропасть отделяет его работы 1832-1835 гг. По сравнению с мрачным и пессимистическим историческим фатализмом Битвы при Тайбуре или Крестоносцев Делакруа (возникших на рубеже 1830-х и 1840-х годов) Камилл Демулен, призывающий народ к восстанию явился новым и очень важным шагом в развитии исторической живописи XIX в. Но сам Домье не воспользовался непосредственно и прямо этим своим собственным открытием. стоит серия Древняя история (1842), отличающаяся от других прежде всего своим откровенно пародийным характером. Иными словами, ежедневно пятьдесят тысяч человек смотрели комедийные спектакли, слушали стихи и песни В Марселе в ту пору жили двести пятьдесят тысяч человек, значит, у Льва Толстого были все основания говорить, что пятая часть населения этого города ежедневно пополняет свое образование, «подобно тому, как в амфитеатрах пополняли свое образование греки и римляне».

4. Прямое подтверждение моей догадки можно увидеть в одной из литографий этой серии Домье, где изображен Телемак перед судьями – точь-в-точь такими же, как древнегреческие персонажи Делароша. В нем можно было бы устраивать выставки творений Домье, его литографий. «Подайте что-нибудь на хлеб, добрые господа, я был с императором под Аустерлицем. » — сказал он и вытащил из-за пазухи наполеоновский крест Почетного легиона. Он слышал шепот: «Это тот самый, автор «Утра весны». » Он кланялся изо всех сил старался чувствовать себя знаменитостью и не обращать внимания на жмущий под мышками новый фрак.

В этих литографиях, полных сдержанной, точной, безотказной экспрессии, понятной каждому без всяких подписей и объяснений и где карикатура смело совмещена с суровой и строгой жизненной правдой, Домье окончательно сформулировал и отчеканил тот язык высокой и благородной сатиры, которому следовали потом и великие художники, обращавшиеся к критике буржуазного общества, - Манэ или Дега, Тулуз-Лотрек или Руо, - и выдающиеся рисовальщики разных стран, до американских художников Клуба Джона Рида (таких, как Роберт Майнор или Фил Бард) включительно. Рука Домье овладела поистине виртуозной стремительной точностью и экономностью выражения. Известно, что рисовал он только по памяти. Взглянув туда, куда смотрел Домье, надзиратель улыбнулся краешком губ.

На этом рисунке ошеломленный потоком адвокатского красноречия мрачный преступник будто спрашивает себя: «А что, может и правда я невиновен. » А в это время защитник суда присяжных машет рукавами, вздымает руки, доказывает, возмущается, громит, поворачивается то в одну, то в другую сторону и, кажется, одновременно готов и рухнуть и взлететь. Для Домье наступила одна из самых мрачных полос в его жизни. То ли надзирателям уже надоело стирать груши со стен и они делали вид, что не замечают рисунков, то ли они сами втихомолку смеялись над крамольными изображениями, но так или иначе груши продолжали созревать на стенах Сент-Пелажи. С Жанроном он часто спорил. Передовая статья называлась «Погребальная процессия свободы», а на третьей странице был помещен «Символический проект дрог и пятидесяти гробов, где заключены останки жертв 9 августа 1830 года».

Домье не забыл своих любимых голландских мастеров. Демулен отодвинут в глубину, он даже повернут к нам спиной, он – только фокус, в котором сходятся мысли, чувства и действие несметной толпы народа, присутствие которой Домье сумел передать поразительными по смелости композиционными приемами. Домье пришлось на двенадцать с половиной лет – до февраля 1848 г. – совсем отказаться от того языка политической сатиры, который был им создан и доведен до высокого художественного совершенства, - словно ему самому завязали рот, как осужденному революционеру на его литографии 1835 г. Но быстро овладеть новым кругом тем и художественных задач было не легко и не просто.

Особенно увлекала Домье Оноре Викторьен тема искусства: его роль и положение в обществе, психология творчества и восприятия излюбленные мотивы живописи Домье Оноре Викторьен — театр, цирк, лавки эстампов, зрители, актёры, бродячие комедианты, художники, коллекционеры («Мелодрама», около 1856–60, Новая пинакотека, Мюнхен «Криспен и Скапен», около 1860, Лувр «Совет молодому художнику», 1860-е гг., Национальная галерея искусства, Вашингтон). Никакой материальной обеспеченности у родителей Домье не было и ему пришлось с 12 лет зарабатывать на хлеб, служа рассыльным у судебного исполнителя (что дало ему богатый, хотя и весьма мало приятный жизненный опыт), а затем, уже с 14 или 15 лет, работая продавцом в книжной лавке у Делоне или рисовальщиком и шлифовальщиком камней для предпринимателей-литографов Беллиара и Рикура. Оноре не видел, как за его спиной собралась небольшая толпа и лишь одобрительный возглас одного из зрителей заставил его оглянуться. Юный Домье был одновременно непоседа и мечтатель, порывист и ленив.

Видно, я создан для прозвищ, так как с первого дня моего появления здесь, поскольку людей больше заинтересовала моя карикатура, чем мое имя, — ко мне прилипло прозвище «Гаргантюа». На этой литографии изображены те же лица — приближенные короля. В одном доме с ними жил некий господин Лебрен. Он – мечтатель. Художника скоро узнали по манере рисования (он делал наброски углем).

Если верить А. Вольфу, за подписи платили по 5 франков за штуку, что представляется нам вполне приличной ценой, если учесть поразительное убожество большинства из них. В «Восстании» будто воплощен порыв «Марсельезы» Рюда и здесь тоже перед зрителем возникает строгий профиль Домье. «Республиканец вплоть до кинжала», — говорили тогда. Чрезвычайно нравились ему идиллические поэмы аббата Делиля и его переводы из Вергилия. Там, сидя на палубе качающейся на спокойных волнах посудины, писал он свои пейзажи.

Предательство этого болота не было для него неожиданностью. «Карикатюр» не довольствовалась случайными заметками и карикатурами, а вела последовательную и тяжелую борьбу против короля. Домье жил теперь на Гревской набережной и путь его к дому лежал вдоль реки. Нам часто задавали вопрос: Но что стало с оригиналами этих литографий.

И, правда, каково бы ни было название рисунка, перед нами вереницей проходят изо дня в день именно текущие события: конгресс мира, появление кометы, банкеты гиппофагов, появление железных дорог, фотографии. И, конечно же, у Оноре был свой кинжал. 28 июня Кавеньяк был назначен главой исполнительной власти французской республики. Цвет в этих картинах, как музыка, вызывает волнение, радость, неожиданное смятение. Теперь Домье уже не мог изобразить судью, стоящего над убитым республиканцем (Вот этого можно отпустить на свободу). Для «Бюро кормилиц» он служил живой газетой.

Разбитые легитимисты 35 «представляли лишь незначительную опасность: для этого они были слишком богаты». Так думал Филипон, основатель Карикатюр. Скорее всего, Домье не занимался в 1852-1855 гг. Сын торговца обоями, он рано пристрастился к рисунку. Бестолковые, нередко уродливые и грубые взаимоотношения родителей и детей вызывают у Домье не один лишь гнев, но и горечь и с абсолютно открытым сочувствием (хотя и без всякой сентиментальности) изображена им плачущая и вытирающая слезы публика галерки в литографии Пятый акт в Ла-Гэтэ или сидящая на парковой скамейке старушка, застывшая в ужасе при виде того, как какой-то оборванец подымает за хвост ее пуделя (в литографии Это Ваша собака. ).

во Франции, после длительного ее упадка (вызванного победой гравюры на металле), в возрождении демократической иллюстрированной книги, Домье принадлежит одно из первых мест. Тут уж Оноре предложили отбыть наказание. Как отметил Анри Марсель 140, «оригинальность Домье проявилась в том, что он, насколько возможно, удержался от этого приема и комическое искал почти исключительно в пластической деформации персонажей, обычно изображаемых как некий идеал красоты». Оказывается, многие помнили карикатуру, хотя с 15 декабря прошло более полугода.

Правда, у него действительно узкая наверху и широкая внизу голова, бурбонский нос и густые бакенбарды, но как далек он от того чистосердечия, непринужденности и благородства, которые так отличают Луи Филиппа от всех ныне здравствующих королей, которые, между нами будь сказано, отнюдь не блещут этими достоинствами. Если способ Жило обходился дешевле, то для качества оттисков результаты его были самыми плачевными. Автор «Резни на Хиосе» 93, этот «принц духа», этот тревожно ищущий художник не гнушался учиться у знаменитого карикатуриста. «Поклонники искусства» — эта постоянная тема многих картин Домье возвращает нас к современной жизни. Монархические стихи отца казались ему по меньшей мере смешными.

Поза «бонапартиста» была непередаваемо наглой, он озирался вокруг с вызывающим и самодовольным видом уличного громилы. На полотне зрители видят зверски убитую семью. Медленно двигались громоздкие, запряженные мохнатыми тяжеловозами телеги.

Семьдесят тысяч рабочих умерли на мостовых, уже залитых кровью их отцов и дедов. С этой стороны марсельского стихотворца подстерегало немало разочарований. Над июльскими баррикадами вырос новый трон.

Коро, восхищавшийся его гением, спас старого мастера от конфискации имущества по суду. Годы мало изменили Домье. Они вместе поднимались в мансарду, где у Коро была мастерская и Домье разглядывал новые, недавно законченные холсты — лес в утренней дымке, тающие в сумерках рощи, гладь прудов, отражающая облачное небо, — задумчивый поэтичный мир, увиденный глазами влюбленного в природу мечтателя. Итак, лучшее, что о нем сказано, — это сравнение его живописи с рисунками Гаварни. Словом, на одном холсте — все люди идеи и мысли, проходившие через искусство Курбе. Его зрелые литографии с точки зрения ремесла ничем особенным не выделяются в сравнении с теми, которые он делал для Ежемесячного собрания.

Домье подчеркнул контраст между этой немного нескладной и угловатой, простецкой и одновременно величавой фигурой парижского рабочего и данными на дальнем плане невзрачными, мелкими, почти что призрачными, похожими на деревянных марионеток фигурами врагов свободной печати – уже сбитого с ног Карла X, вокруг которого суетятся другие монархи и грозно машущего своим зонтиком Луи-Филиппа, которого Гизо благоразумно пытается удержать от излишней опрометчивости. Многие из них были осуждены на долгие годы тюрьмы. Крупная буржуазия, заинтересованная в сильной власти, знала, что основная масса французского населения — крестьяне — поддержит их ставленника: ведь Луи Бонапарт был племянником «великого императора», при котором аристократы-землевладельцы не смели покушаться на крестьянские наделы. Если мы все согласны с тем, что в области скульптуры Домье предвосхитил Родена, необходимо также добавить, что его литографии вдохновили множество художников. Домье же свой отказ никак не пояснил.

Умер Жан-Клод Домье в 1801 году на улице де Тионвиллуа. Каждый раз, бывая в Париже, Домье видел, как бурно и пышно растет город. Ясно только одно: эти годы были для него таким же мучительным временем душевных сомнений, тяжелых размышлений, проверки и переоценки всех своих убеждений и представлений о жизни, как это было для его ближайшего друга Шарля Бодлера.

Идея выявляется сразу. Товарищи почти никогда не видели, чтобы он сердился. Таковы, например, картины «Перед купанием», «Любопытствующие у витрины». Домье не любил многие новшества. Он хотел лишь показать голую правду. Их полотняные зонты и широкополые шляпы уже стали неотъемлемой частью здешнею пейзажа местные крестьяне давно привыкли к бородатым людям в перепачканных красками блузах.

Если же он хорош, вы поймете его и без нее К чему тогда подпись. – И как его зовут. И, конечно, не его ждут почести.

В газетах велись длинные дискуссии. Длиннополый «наполеоновский» сюртук старые панталоны туго натянуты штрипками.

Даже известие о воцарении Луи Филиппа сначала не произвело на них впечатления.

., - прекрасно дополняет этот необыкновенно широкий и емкий образ, которому очень идет такое презрение к подозрительной и опасной интеллектуальности. приобрели необычайную живописную свободу и колористическую тонкость. 6. Литография с этим рисунком описана в каталоге Дельтейля под 1475. Это был пример неслыханного либерализма, первая попытка организации Салона Независимых. Домье возвращался домой в отличном настроении.

Оноре Домье был очень продуктивен в своей работе и оставил для потомков целый пласт своего замечательного творчества. Общий итог этого периода художественной биографии Домье не становится от этого меньше. Медлительный тучный человек в тяжелом шелковом цилиндре, с зонтиком под мышкой часто прогуливался по Парижу в полном одиночестве, стремясь оправдать придуманное им для себя прозвище «короля-гражданина». В серии «Адвокатов» Домье показывает ложный пафос мимики и жестов этих Демосфенов современности, превращающих их в говорильные машины с бурно развевающимися тогами. Как обычно, по вечерам здесь было многолюдно.

Веселые оборванцы жгли костры из обломков старых лодок. Эта маленькая газета не шла ни на какие компромиссы. Чтобы судить об эстампах Домье с подлинным знанием дела, надо было бы располагать хорошими оттисками.

У революционного движения, которое явно не намеревалось ни исчезать, ни даже как-либо уменьшаться и сокращаться, было отнято опаснейшее оружие политической борьбы и агитации. Но, увы, это не все. Подпись под этим рисунком, гласящая: Никогда моя дочь не будет женой какого-то писаки.

По этому случаю Бонвен через газеты обратился к членам жюри с призывом наградить человека, который, писал он, ничем не уступает Хогарту185 и Гойе, если не превосходит их.

Картины Манэ его заинтересовали. Правда, его ценит узкий круг знатоков. «Нередко из старинного рода, всегда с изрядным доходом, часто весьма образованные и, как правило, хорошие юристы, усердные работники, во всяком случае, привыкшие рано начинать работу (во времена Второй империи обычно еще впрягались с семи часов утра) холодные и благочестивые (некоторые председатели суда присяжных ходили в церковь причащаться в дни, когда ожидали, что им, может быть, придется выносить смертный приговор) привычные к особому языку (Стендаль, говорят, заставлял себя ежедневно прочитывать страничку из Гражданского кодекса), эти люди, конечно имели в своей среде и циников и обманщиков и подлецов и просто недалеких, но большинство из них были люди честные, желавшие, каждый на своем месте, служить идеалу справедливости и социальной гармонии, не претендуя — как мог бы глупец — на непогрешимость и совершенство, полагая, подобно Бальзаку, что суд человеческий есть слабое подобие суда небесного, бледное подражание ему, приспособленное к нуждам общества. В числе других карикатур на Тьера Домье сделал рисунок «Матереубийца»: Тьер замахивался дубиной с надписью «Законы против печати» на аллегорическую фигуру прессы. Домье не раз уже случалось делать карикатуры на Луи Филиппа.

И еще он решил переселиться вместе с семьей в Париж, чтобы там попытать счастья. Но здесь слова о революции звучали иначе. Но еще долго продолжался треск ружей в глухих переулках, за закрытыми воротами казарм.

Да и при мысли о железных решетках настроение никак не поднималось. Я постараюсь показать дальше, в чем здесь дело. На лицах героев этой серии — множество точно схваченных выражений: мелкий рантье, пробующий «особенное» вино, подмигивает, как знаток на лице маленькой женщины, стиснутой в омнибусе между приказчиком колбасника и пьяницей, — гримаса отвращения мальчик растерянно глядит на растрепанного, страшного владельца москательной лавки, стерегущего свой товар. Ему так и не суждено было пройти настоящий курс обучения живописи. Оноре огорчало, что спешка мешала ему работать с должной тщательностью.

Художнику нравилось с ним болтать, но он хотел отплатить за доброту чем-то еще. Вслед за «Гаргантюа» Домье выпустил другую большую литографию, в которой по-прежнему следовал манере Гранвиля, — «Разнообразные мании политических безумцев». Какой бесподобный мастер. После Седанской катастрофы в Париже была провозглашена республика во главе с «правительством национальной обороны». Как это было и с другими великими художниками девятнадцатого века, новый великий художник явился на свет не в небесном сиянии венка, надетого Аполлоном, а с засученными рукавами разгребателя грязи, в чем всецело виновато было тогдашнее устройство человеческого общества.

Целая группа произведений Домье посвящена создании величественных образов тружеников. Не в этом ли, как указывал уже Анри Марсель, причина «беспощадности художника по отношению к натуре, которую поставляла ему политика». Со сказочной быстротой возникали и исчезали состояния. Домье стал с необычайной зоркостью разыскивать и находить реальные человеческие образы, существующие не в отвлеченном воображении, а в реальном Париже и воплощающие в себе убежденно и законченно буржуазное отношение к миру и человеку во всех его преломлениях – политическом, социальном, моральном, эстетическом интеллектуальном. Таков в общих чертах процесс печатания тиража, здесь мы больше не можем о нем распространяться.

Фотографы ставили их напротив приглянувшегося объекта, открывали объектив и стояли с часами в руках, порой по несколько минут. Для Домье так же не могло быть никаких колебаний и сомнений. Необходимость приспосабливаться к их необычным граням давала толчок фантазии. Несколько картин, выставленных в последних салонах, не принесли ему большой славы. Когда 27 августа 1835 года была запрещена «Карикатюр», а вместе с ней — и политические шаржи, можно было думать, что этим ударом будет подавлено и вдохновение Оноре Домье.

«У Домье есть некоторое сходство с Мольером. Нетрудно было убедить крестьян, что Бонапарт сумеет «обуздать бунтовщиков рабочих» из-за которых, как узеряли правительственные газеты, происходят все смуты в государстве. Нет ни дебатов, ни горячих речей, лишь некоторые депутаты переговариваются между собою. Почти все собравшиеся были знакомы Оноре: редактор газеты «Карикатюр» Денуайе другой ведущий редактор — Бальзак, не по годам тучный человек, в осыпанном пеплом сюртуке, с вечной усмешкой в углах изогнутых, как у фавна, губ известный карикатурист и иллюстратор Гранвиль. Поиски нового, первичного языка, созвучного своей эпохе, — процесс крайне тонкий и он совсем не в натуралистическом изображении костюмов интерьеров, жанра, вовсе не в прямой событийности.

Домье хотели наградить орденом Почётного Легиона, одновременно с ним собирались отметить той же наградой Гюстава Курбе. Сострадая простым людям, он разоблачал пресытившееся буржуазно-дворянское общество. Нужно сказать также, что постоянное присутствие в литографиях 1844-1847 гг. После окончания печатания тиража камни зачищались и использовались для других рисунков.

Под арками мостов ютились целые колонии нищих. Он идет, стараясь держаться прямо, «как следует юноше из хорошей семьи» и держит в обеих руках по веночку — награды за бесконечные часы усердных занятий.

Посещение классических спектаклей, где слишком часто на подмостках можно было увидеть Тита с красной от пьянства рожей или Ореста 138 с расплывшейся фигурой, мало-помалу привели художника к созданию пародийных сцен «Древней истории». Семнадцати лет от роду юный лионец приехал в Париж и поступил в мастерскую Гро 43. Первый раз в жизни его работа вызвала столько шума. Каждый день Оноре старался урвать хоть полчаса на серьезную живопись. Поводом для процесса, возбужденного правительством против Филипона, явилось напечатанное в «Карикатюр» изображение груши.

Словно в противоположность геометрии и статике Законодательного чрева изданный той же Ассоциацией в марте 1834 г, большой лист, названный Не суйтесь (Ne vous у frottez pas. ), оказался пронизанным вольной и свободной динамикой. Был здесь и сам Филипон.

И эти подписи и без того маловыразительные, еще порой смягчались цензурой. То был золотой век художнической колонии на острове Сен-Луи. Домье встал и хотел было искать другое место для работы, но поневоле остановился. Он тут же решил, что Салон откроется 5 марта и будут приняты все представленные работы. Напротив, Шарль Бодлер сражался на июньских баррикадах на стороне рабочих.

По его подсчетам в каждом из двух крупнейших марсельских кафе, служивших одновременно своего рода эстрадным театром, ежедневно успевали побывать двадцать пять тысяч человек. «Домье, Оноре Викторен, возраст 24 года, профессия художник, срок заключения — шесть месяцев», — прочитал надзиратель сопроводительный документ и поднял глаза на своего нового узника. Прежние законы, сохранявшие относительную демократию, отменялись один за другим. В редакции «Шаривари» для Домье всегда находилось много дела.

Кузнецы, прачки с детьми, водоноши, бурлаки – вот единственные «парижские типы», которых пощадила ирония мастера и, более того, в изображении которых его кисть достигла наибольшего синтеза, наибольшего пафоса, наибольшей монументальности. Однажды он вернулся с прогулки в возбуждении, сказав, что встретил юношу в блузе, которые носят художники по фарфору. Непрестанную творческую эволюцию Домье остановит только слепота.

Ты можешь быть счастлив имея такого друга и повторить вместе со мною слова доброго Лафонтена: «Сколь сладостно иметь настоящего друга. » Он радовался путешествию и не понимал, почему у мамы все время заплаканные глаза. Он не любил вещей, предпочитая им простор и солнечные блики на полу. По мере того как наполнялось его чрево, Гаргантюа переваривал и выдавал «через нижнее отверстие своей персоны» лавину грамот, наград, маршальских жезлов, министерских портфелей, которые жадно расхватывали те, кто перед этим носил корзины, доверху набитые золотом. «Прием при дворе короля Пето». Я считаю, нужно ему помочь.

Этот реализм движения и одновременно экспрессии, бесспорно, никем еще не был превзойден. Подпись, — говорил Домье, — вообще не нужна. Поистине, это тот самый мед, о котором говорится в Писании — мед, собранный в пасти льва». Груз мокрого белья заставляет ее накрениться влево. Его герои жили в кварталах, где копошилась тихая патриархальная жизнь. Прогресс выражался в ином.

В этой насыщенной борьбой обстановке и появилась на свет литография Домье «Гаргантюа». Надежды на уединение в мирной тиши деревенского домика, конечно, не оправдались. 13 апреля 1834 года, когда, казалось, только что было потоплено в крови второе лионское восстание, на улицах Бобур, Жоффруа-Ланжевен, Обри-ле-Буше, Оз-Урс, Мобюэ, Гренье-Сен-Лазар выросли баррикады, сооруженные людьми с пламенем в сердцах.

Из вереницы этих первых послереволюционных сатирических изображений не выделяется также и та, сделавшая имя Домье широко известным, - карикатура Гаргантюа (декабрь 1831 г. ), за которую в августе следующего года Домье был посажен в тюрьму Сент-Пелажи. Их произносили люди, недавно шедшие на смерть с оружием в руках.

D» и, наконец, полным именем и фамилией. Парижане были возмущены. Основываясь только на сюжете, относят к 1848 г. несколько композиций Домье изображающих восстание или группы и отдельные фигуры парижских рабочих (Восстание из б. коллекции Герстенберг, так называемая Семья на баррикадах в Пражском музее и др. ). На стене красовалась груша.

Несмотря на свое пролетарское происхождение (подобно мужу, она была дочерью стекольщика, только тот не писал стихов), она понимала талант Домье. (Самый крупный знаток Домье, хранитель кабинета эстампов, Жан Ларан предоставил мне возможность свыше года работать вместе с ним над изучением, творчества Домье-литографа. ) До появления Одилона Редона, еще одного волшебника черного и белого, как сказал о нем Клод Роже-Маркс 166, не было другого художника, чье дарование в литографском искусстве могло бы хоть отдаленно сравниться с талантом Домье. Пятьсот франков.

В эти дни в Лувре был вернисаж Салона. Все, кто знал Домье, любили его: доброта и терпимость «кровожадного карикатуриста» почти не имели границ. Свою волнующую силу она сохранила навсегда. В открытый рот великана вели мостки.

«Что такое литография. У меня есть все основания заявить судьям, что они в конце концов заставят нас видеть сходство там, где его нет ибо «Гаргантюа» совсем не похож на Луи Филиппа. В жиshyвоshyпиshyси Домье важshyную роль игshyраshyют свеshyтоshyтень, коshyтоshyрая усиshyлиshyваshyет эмоshyциоshyнальshyное звуshyчаshyние обshyраза и диshyнаshyмичshyный маshyзок коshyлоshyрит – сдерshyжанshyный, лишь иноshyгда вспышshyки ярshyких тоshyнов подshyчёрshyкиshyваshyют драshyмаshyтизм и наshyпряshyжеshyние сюshyжеshyта («Крисshyпен и Скаshyпен», около 1860 года, муshyзей Орshyсе «Восshyстаshyние», 1840-е годы Национальная гаshyлеshyрея, Праshyга). Впрочем, на первых порах Домье и сам искренне смеялся над модными новинками. Ему пятьдесят лет, это уже почти старость.

На этот раз прессе заткнули рот еще грубее, чем в худшие годы Июльской монархии. Американца вполне удовлетворила требуемая сумма и он пожелал посмотреть другие работы. 2. «Эмигранты»: бегство людей, спасающихся от расстрела.

В Салоне 1861 года большое внимание привлекла картина «Прачка». В «Парламентских идиллиях» Дюпен и Тасшеро изображены в виде фавнов Тьер, Беррье и Моле — в виде жнецов Буле де ла Мерт превращен в Зефира, а Бюффе — в Нарцисса.

Он ввёл в живопись новые образы, трактовал их с необычайной выразительностью. Получив в редакции текст, Домье по пути к дому уже думал над будущим рисунком. и Свободы, ведущей народ Делакруа и даже Умирающего Марата Давида. Из такого рода листов почти целиком состоят небольшие серии этих лет – Папы и Все, что вам угодно. Домье анализирует и обобщает его черты самым тщательным, самым глубоким образом.

Эта литография вводит нас во двор Шарантона 55. Обреченность и одиночество наполняли крохотную картину. Прохаживаясь по комнате, он рассказывал о своем последнем выступлении на судебном заседании. Он сумел поднять карикатуру до уровня острого, художественно абсолютного гротеска, создав знаменитые серии, ставшие своего рода панорамой современной ему французской общественной жизни («Робер Макер», 1839 год «Олимпийские боги», 1841 год «Физиологии», 1841-1842 годы «Служители правосудия», 1845-1849 годы «Добрые буржуа», 1846-1849 годы и другие). Оноре порой готов был поверить, что вокруг говорят на чужом языке. В это время выходят целые сборники карикатур быта и нравов. В 1833-1835 гг.

А между тем на фоне развлекательных картинок, наводнявших в ту пору парижские журналы, сатира Домье звучала горько и тревожно, как некогда «Июльский герой». Комическое в его работах вообще неумышленно. Карикатура появилась вовремя.

Но это ли лучший путь для политической карикатуры. Творчество наследие художника включает в себя около 4000 литографий, более 900 гравюр, свыше 700 живописных произведений (масло, акварель) и рисунков, более 60 скульптур. Дальнейшая эволюция линии Домье заключается во все большем и большем росте ее эластичности, плавности и синтетичности: Домье научается одной, широко текущей линией давать характеристику целой человеческой фигуры (прачки, бурлака и т. д. ). И в то же время, какое глубокое лицемерие, какое коварное плутовство вскрыты в образе Робера Макера — финансиста, политика, врача, адвоката, журналиста, филантропа, во всех случаях обделывающего «дела» в худшем смысле слова, предшественника Исидора Леша — героя Октава Мирбо 132.

так мощны, наполнены такой кипящей силой, что дело явно в чем-то гораздо большем, чем насмешки над глупым королем и его низкими приспешниками: видимо, в фаустовском горении духа, в шекспировском восстании против зла и всех пут, сковывающих человеческую душу, в бальзаковском суде над всеми человеческими и социальными пороками и заблуждениями. Казалось, художник переступил обычные границы искусства. Сидящий на переднем плане читает своим товарищам по заключению газету «Трибюн». Но каждый умел спокойно и твердо смотреть в будущее.

Наверно, он опять курил гашиш, чтобы подстегнуть утомленный мозг. Короче, сейчас я вновь принялся за письмо, которое вынужден был вчера прервать ввиду прихода посетителей и затем ввиду обеда у Жоффруа, который оставит памятный след в ряду пиршеств твоего Гуапа. Всю ночь он стрелял из своего окна в солдат.

Новые банки, отели возвышались на бульварах, блестя накладным золотом вывесок. Правительство Июльской монархии тогда еще побаивалось слишком круто расправляться со своими врагами и тюремный режим не был очень уж тяжелым: сидевшие в этой Сент-Пелажи в большом числе карлисты и республиканцы собирались на тюремном дворе под своими знаменами и пели Марсельезу и Са ira или соответствующие бурбонские песни, принимали посетителей, даже издавали собственную газету. Домье может выдержать такие сравнения. Зато демос, наполняющий ложи верхних ярусов и галерку, относится к спектаклю совсем иначе.

Перед этим в «Ежемесячном собрании» уже появились три литографии Домье. Филипон давно приглядывался к Домье. В живописи Домье нередко лиричен, задумчив. Из соображений экономии Ле журналь амюзан стал печатать оттиски методом Жило. Ныне он утверждал правду и героику — что могло быть более достойной задачей для живописца. Они соглашались покинуть Париж лишь после того, как будет принята конституция, «которая, — как было сказано в письме Центрального бюро бригадиров национальных мастерских, — обеспечит неприкосновенность священной для нас республики после того как это будет сделано, мы подчинимся законам Да здравствует демократическая и социальная республика. » Все было кончено.

Расстановка планов и фигур, могучая красота обнаженных пролетариев, скупые, но страшные детали, все это шествие вперед навстречу неизвестности и надежде Шествие беглецов, нагруженных тяжелыми тюками, плотная матрона, ведущая двоих своих детей, двое мужчин, несущих больного (или раненого) на носилках, — у одного из них бычья шея, предвосхищающая естественную и мужественную анатомию «Мыслителя» мать-кормилица с мощной грудью, рыдая, прячет лицо и тянет за собой маленького сына а позади спешит, спасаясь от преследований, толпа — вся эта картина, пронизанная резкими тенями и залитая светом, говорит, что Домье — во всеоружии мастерства, как Жерико или Роден.

Большая фигура рабочего-печатника, стоящего на защите свободы печати (что прямо указано надписью у него под ногами), всем своим непринужденно естественным обликом и в то же время крепкой, убежденной силой ведет свое происхождение от Кузнецов Гойи или от героев картин Жерико. «Лимузенские крестьяне», «Двое нищих» и портреты Жанрона вызвали лестные замечания влиятельных рецензентов: «Жанрон занимает первое место среди художников человеческой фигуры Жанрон не далек от великих мастеров», — писал журнал «Артист». Вот таким образом в искусстве Оноре Домье так по-своему отражена пора, в которой он жил и творил. А между тем есть простой рисунок, подкрашенный китайской тушью и сепией, — «Защитительная речь» из бывшего собрания Анри Руара.

Он долго ходил вокруг художника, пытаясь вызнать, за что же того посадили. Филипон недаром поместил над заголовком газеты рисунок Гранвиля изображающий «Карикатюр» в образе отважного человечка с плетью, попиравшего ногами цензорские ножницы. Созданный им хищный, наглый, бесцеремонный персонаж имевший уже довольно мало сходства со своим театральным прототипом, видимо, вызывал у Домье отвращение и брезгливость не только в силу собственной своей психологической и социальной природы, но и из-за необходимости принудительно заполнять свое время и свою душу такою дрянью. Занимательность уступает место цельному яркому впечатлению. Прачки, сгорбившись под ношей, поднимаются по каменным лестницам. В живописи Домье надолго поселился любитель гравюр — он переходил из картины в картину.

Человек этот упал на крохотного ребенка, раздавив его своим весом. В литографии «Это убило то» он показывает, что избрание Наполеона III было началом всех бедствий. «На эту литографию страшно смотреть, она поражает так же, как само событие, которое воспроизводит, — писал Филипон в «Карикатюр».

Это был гонорар, деньги, полученные за то, что прежде служило только развлечением., где судья любезно обращается к подсудимому, у которого завязан рот и которого со всех сторон держат дюжие судебные чиновники, в то время как в глубине зала один из судей деловито засучивает рукава, чтобы отрубить голову другому подсудимому, уже уложенному на плаху наконец – А все-таки она движется. Его рука приобрела ремесленную ловкость. Образец этого жанра показали Скаррон в «Переодетой Энеиде» и Мариво139 в «Переодетом Гомере». При жизни Домье его живопись была мало известна и лишь посмертная выставка 1901 года заново открыла её, так же как и скульптуру («Ратапуаль», около 1851 года, музей Орсе). В 1848 Домье Оноре Викторьен выполнил для конкурса живописный эскиз «Республика 1848 года» (вариант в Лувре). В этом доме известном под названием «Отель Лозан» или «Отель Пимодан», лучшее помещение снимал Жозеф Фердинанд Буассар де Буаденье — художник, литератор и музыкант.

какой-либо жанровой живописью, тем более со спокойной лирической настроенностью. Он весил пятьсот тысяч фунтов и стоил два миллиона. Мы видели, что камни зачищались по окончании тиража, но ведь эти камни и были оригиналами: Домье, так же как впоследствии Тулуз-Лотрек 165 рисовал прямо на камне (на некоторых из них видны поправки) сцены, разыгрывавшиеся у него под окном или же сохранившиеся в его необычайной памяти. Другие арестанты бродили взад и вперед, разговаривали двое или трое играли в карты., лишенный обычной для литографий Домье тех лет безудержно преувеличенной и грубо натуралистической карикатурности.

«Учитывая, что их богатства непременно поглотила бы буря, вздумай они неосмотрительно ее вызвать, — они находились в на редкость ложном и противоречивом положении». Художник не ищет, точнее, можно сказать, что идея возникает у него непроизвольно. Работы Домье (а он был не только талантливым живописцем, но и графиком-карикатуристом и скульптором) – это полотна, запечатлевшие эпоху.

Столь диаметрально противоположная оценка одних и тех же этапов развития искусства Домье – дело слишком серьезное, чтобы ограничиться простой констатацией возможности всяких субъективных способов определения и анализа деятельности художника. Теперь два слова о подписях. На другом рисунке мы видим троих заключенных. Генеральный прокурор Персиль, тот самый, что выступал на суде обвинителем против Домье, гильотинирует куклу маршал Сульт несет охапку свечей Тьер, в непомерно просторном костюме, — это «дурачок изображающий из себя министра» дАргу — глава цензуры — скачет верхом на ножницах Шарль де Ламет 56стоит на коленях перед стулом, на котором восседает Груша сам король, который виден со спины, одержим манией рукопожатий, от которых, однако, отказываются решительно все, даже каторжники, к которым он обращается. Домье говорит здесь то же, что и Виктор Гюго в Отверженных 142.

Он рисовал, а вокруг него крутились какие-то наглецы и издевались над ним. Да еще на одной из стен висела литография с барельефа Прео «Парии», в свое время отвергнутого салоном. Господин Э. Фрапье известный издатель и продавец эстампов, хорошо изучивший работу Домье-литографа, говорил нам, что у него хранилось несколько таких камней, но они были уничтожены в 1945 году Службой восстановления. в подавляющем большинстве не представляют интереса ни с какой точки зрения. Критик, сравнивавший Домье с его соотечественником Пюже, сказал об этом еще лучше. Александрин жила в уединенной деревушке Лонгрюн, около модного курорта Этрета.

Хороший оттиск сохраняет всю сочность оригинала и даже дает кое-что сверх этого. Волнения следовали в королевстве одно за другим. К тому же, благодаря замечательному иллюстрированному каталогу, составленному Луа Дельтейлем (11 томов), любой поклонник творчества Домье сможет легко сделать собственный выбор. Но я не думаю, чтобы даже Адемар сумел рассказать, что же именно веселое мог отыскать король Луи-Филипп в литографиях Домье, где король был выведен в виде китайского болванчика, в виде клоуна, задергивающего занавес над закончившейся комедией Палаты депутатов, в виде грабителя, хладнокровно отрезающего головы целому индюшатнику, в виде тюремного лекаря, констатирующего смерть политического заключенного, в виде груши (что стало широко распространенным прозвищем Луи-Филиппа в революционной печати), облаченной в королевскую мантию и прикрывающей ею целую толпу преступников, в виде отвратительного разбухшего толстяка, дрыхнущего на королевском троне из-под которого во все стороны торчат пушечные дула (литография Покой Франции, 1834) и т. д. Нет такого острейшего и грубейшего издевательства, которое Домье не позволил бы себе по адресу ненавистного всему французскому народу (за исключением банкиров и лавочников – по определению Маркса) и в полной мере заслужившего эту ненависть короля-буржуа Луи-Филиппа. Оноре испытывал противоречивые чувства. За пять дней до этого на литографии, скорее скульптурной, чем рисованной: «Парижский мальчишка в Тюильри» (этот мальчишка — сам Домье в детстве)— ее было бы интересно сопоставить с некоторыми страницами Гюго в «Увиденном» и Флобера в «Сентиментальном воспитании» — Домье изобразил сцену, против которой протестовал бонапартист Делакруа 145: «Черт возьми, как тут здорово мягко. » — восклицает парижский мальчишка, подпрыгивая на троне.

К сожалению, тиражи не всегда печатались с должной тщательностью. На фоне бесчисленных веселых карикатур, наводнявших Париж, особенно выделялась горькая правда этой литографии.

Угодно ли читателю узнать, как в духе ярмарочного зазывалы (единственное подходящее к данному случаю выражение) расхваливал таланты своих сотрудников издатель «Карикатюр». Так, в цикле Парламентских идиллий, в этом царстве интриг и конспирации, мы видим Тьера — особенно ненавистного Домье — то в образе пьяного амура с крылышками, показывающего зад (очевидно, делу свободы), то в виде карлика, со смешной важностью мечтающего о короне, то в виде матереубийцы, замышляющего удушение прессы. Современники (О. Между тем, глядя на нее, все смеялись.

Привратнику мастерской Домье Анатолю по-человечески нравился художник. Есть определенное сходство у персонажа клоуна и частного персонажа карикатур Домье – Луи-Филиппа (например: «Гаргантюа»), Это подчеркнуто не только сходством черт и толстой фигурой, но и тем, что этот персонаж здесь представлен своего рода хозяином этого шоу, управляющим, смеющимся злорадно, выявляя суть происходящего, как бы издеваясь над теми, кто искренне верит в справедливость власти и тех законов, которые она производит. Разве это искусство не обеспечивало ему материальную независимость (правда во многих случаях ему платили довольно скудно). Марсельский пролетарий решил посвятить себя служению музам. Но этого не произошло. Еще несомненнее влияние Домье на Дега, выразившееся как в общей, остро-аналитической тенденции (анализ движений и жестов балерин, анализ уродливой городской наготы), так и в общих композиционных методах.

Самые сильные листы конца 1834 и начала 1835 г. посвящены французским революционерам. На этот раз народ может не сомневаться, что они к нему вернутся». Художник хотел просто и по-своему увидеть сегодняшний мир. Город кажется веселым, безмятежным и похорошевшим. Человек в цилиндре смотрит на гравюру с восторгом знатока.

Всеми способами он издевается над Тьером, вплоть до представления его в виде кокетливого голого амура, поворачивающего свой зад к зрителям или над доктором Вероном, редактором и издателем реакционной газеты Constitutionel – его увенчанная ночным колпаком грузная, жирная туша обыгрывается Домье в самых смехотворных ситуациях особенно противен он и особенно хорош (с точки зрения мастерства карикатуры) в роли святого Себастьяна, проткнутого стрелами Шаривари. На акварели толпа: вскинув кверху руки, слушатели восторженно приветствуют оратора. Подобно ему, Домье идет прямо к цели. Причем, как ни странно, отдавая должное высокому драматизму этой литографии, Адемар больше всего озабочен тем, чтобы выгородить и защитить от излишних упреков правительство Луи-Филиппа, стараясь внушить читателям своей книги, что убийство ни в чем не повинных людей изображенное Домье, было, конечно, совсем случайной и печальной ошибкой. или, еще более, Вам предоставляется слово, объяснитесь.

3. Вот одетый с иголочки Шангарнье 147, ораторствующий на трибуне в дремотной атмосфере нескончаемого заседания вот председатель Марраст в виде старорежимного маркиза Тьер — маленький капрал Пьер Леру, держащий наподобие плавательных пузырей свои «Социальные афоризмы» Монталамбер, бритый, как ризничий Гюго, возвышающийся над грудой своих сочинений Беррье — грузный, брюзгливый Жером Бонапарт — Цезарь, более походящий на Панталоне. Он более не опасен. Разве — прежде всего — оно не позволило ему выразить все возвышенные, благородные мысли, рождавшиеся в его уме и столь дорогие ему.

Перед глазами у нас изгиб небольшого рукава Сены. Я буквально терроризирован людьми, заставляющими меня делать их портреты.

Повинуясь его движению, сливаясь с ним воедино, следуют за юношей его товарищи. он впервые обратился к ним не как робкий ученик, а как равный им большой мастер. Впоследствии Домье старался запечатлеть на бумаге свои воспоминания о Сент-Пелажи. Домье вместе с художником Травьесом создаёт серию «Французские типы». А вообще-то, наверно, ты не поверишь, что я вот уже сутки пишу тебе это письмо.

Домье по-прежнему сомневался в себе.

И хотя до сих пор академики побаивались Делакруа, считая его дерзким крушителем основ, творчество «великого романтика» уже казалось чем-то вроде живописи старых мастеров — величественным, но отходящим в прошлое искусством. Распределение планов и фигур, могучая красота обнаженных пролетариев.

Таких листов у Домье много, в них выступает его доброта, которую так верно определил Бодлер в своем стихотворении К портрету Оноре Домье и в статьях о нем, - я бы сказал, что в этих созданиях Домье больше от Достоевского, чем от Щедрина. к однообразной и поверхностной развлекательности. Его «Похороны в Орнане» — убийственный портрет провинциальной буржуазии. Критиковать позволялось некоторые (не все, конечно) иностранные государства и правительства.

От случайных французских типов, повадок, костюмов (как аннонсировал эти литографии Шаривари в конце 1835 г. ) Домье перешел теперь к длинной серии похождений одного и того же героя – жулика и проходимца Робера Макэра, давно известного парижанам по театральной пьесе, ему посвященной и по блистательному исполнению этой роли знаменитым Леметром. Следуя за тюремщиком в свое новое жилище, Оноре с любопытством оглядывался. «Камилл Демулен в Пале-Гояле» 181 — эта акварель хранится в Москве. А вы.

Но масштабы его предприятий изменились. Так, например, произошло с литографией «Кошмар». «В этой фреске, — отмечает Жан ле Фуайе, — главное место принадлежит судьям, прокурорам и адвокатам.

Литографии 1844-1847 гг. Ибо актера он предпочитает низводить с его пьедестала, рисуя на него шаржи, срывая с него трагико-классическую маску и показывая под ней будничную физиономию обывателя (таковы серии его Трагико-классических физиономий). — со смертью римского папы и, пройдя мало замеченной, даже не окупила себя. В этих сериях, печатавшихся в Шаривари нередко одновременно (т., 1840) или где большую роль играет реально и тонко переданный пейзаж (Зрение, 1839 или Снег идет того же года). Но чаще всего, когда необходимый для данной сцены аксессуар — дерево, угол дома, беседка — уже обрисован, остальной пейзаж стушевывается, едва намеченный несколькими чертами.

Несмотря на естественное преобладание в графике Домье 1848-1851 гг. Безумные глаза старухи, сидящей на песке у трупа дочери. Для «Шаривари» он сделал литографию «Последний совет экс-министров». Маленькие люди служили Домье моделью также и в его крупной серии «Парижские типы» (1839–1842).

Оба отказались. Наконец Домье — прирожденный литограф. Но каждый умел спокойно и твердо смотреть в будущее. Газета, давно сошедшая со своего боевого пути, побаивалась злой сатиры Домье.

Он предвосхитил во многом дальнейший путь развития живописи» (Н. Груша намекала своей формой и смыслом слова на скудный ум и непомерный аппетит монарха. Наоборот, его искусство скорее, при желании, можно было бы упрекать в том, что оно всегда было слишком верным эхом наиболее глубоких процессов, происходивших в общественном сознании эпохи. Он пиshyсал уличshyные сценshyки, броshyдяshyчих акshyроshyбаshyтов, проshyстых люshyдей («Люshyбиshyтель эсshyтамshyпов», муshyзей Пти-Паshyле, Паshyриж «Ваshyгон третьеshyго класshyса», около 1862-1864 годы, Метshyроshyпоshyлиshyтен-муshyзей, Нью-Йорк и другие соshyбshyраshyния сеshyрия «Прачshyки», около 1860-1863 годы, муshyзей Орshyсе и другие) иноshyгда обshyраshyщаshyетshyся к миshyфоshyлоshyгическим сюshyжеshyтам изshyлюбshyленshyныshyми обshyразshyами Домье наshyдолshyго осshyтаshyютshyся Дон Киshyхот и Санshyчо Панshyса (сеshyрия карshyтин – муshyзей Орshyсе, Ноshyвая пиshyнаshyкоshyтеshyка, Мюнshyхен, Метshyроshyпоshyлиshyтен-муshyзей, муshyзей Крёлshyлер-Мюлshyлер, Отshyтерshyло). Правая нога только что ступила на берег, а другая еще на последней ступеньке.

И вместе с тем в десятки листов «Карикатюраны» Домье вкладывал столько живых наблюдений над дельцами июльской монархии, а деятельность Робера Макэра была так разнообразна, что в образе его концентрировался портрет огромной массы люден. В самом деле, какое счастье, что Домье встретилась на жизненном пути милая, живая «Дидина»: ее любовь приносила ему умиротворение, радость, отвлекая его от образов «Улицы Транснонен», резни и трупов 5. Не знаю. Серые глаза его лихорадочно странно блестят, речь обрывиста. Создавая этот рисунок, Домье не был более свиреп, чем обычно. Среди посредственных батальных произведений картина Эжена Делакруа «Свобода на баррикадах» прозвучала подобно грому с ясного неба.

В некоторых живописных работах ощутимо влияние мастеров фламандского барокко – П. П. Рубенса, Я. Йорданса («Мельник, его сын и осёл», около 1849 года, Художественная галерея, Глазго «Триумф Силена», 1850 год, Музей изобразительного искусства и кружев, Кале). Ни один художник до Домье не писал так свободно, не обобщал так смело во имя целого. В 1878 году Камилл Пелетан 77 имел в виду прежде всего «Законодательное чрево», когда писал в газете «Раппель»: «Господин Домье запечатлел для истории полную коллекцию лиц той эпохи, весь набор типов, принадлежащих к определенной тяжеловесной породе, среди которых лицо одного Тьера поражает умом, хитростью, марсельской живостью. Эти вечера чем-то напоминали Домье политические дебаты в «Карикатюр».

А между тем подходили все новые арестанты. Республиканские печатные органы проявляли героическую стойкость: несмотря на репрессии (только за четыре года — с 1830 по 1834 год) во Франции было 520 судебных процессов по делам печати в общей сложности журналисты получили 106 лет тюремного заключения. Жан ле Фуайе этого не думает и это подтверждает правоту Домье, одинаково осудившего тех и других. Рикур издатель журнала «Артист», когда Оноре принес свои рисунки к нему в редакцию на улицу Кок, воскликнул: «О, вы умеете схватывать движение. » — и с тех пор неизменно давал Оноре заказы.

Именем Оноре он был назван в честь деда, выходца из Нижних Альп. Наоборот из-за такого ясного представления о подлинных причинах и источниках общественных бедствий и неурядиц Домье нисколько не расположен винить в недостатках мироздания всех людей на свете и не испытывать жалости к тем, кто, быть может, даже и не подозревает о клейких и вязких путах, наложенных на их душу буржуазным образом жизни. Пожелаем же, чтобы нынешние любители и хранители оказались на высоте своих предшественников и, следуя их примеру, в свою очередь обогащали свои собрания, отведя побольше места для литографий Домье, пока они еще доступны. Зачем еще кому-то об этом знать. Извозчики-шутники, мелкие служащие, любящие развлечься, хозяйки, делающие покупки на рынке игроки в домино — все это «картинки в фламандском духе», выразительные сцены повседневного быта. Домье обрадовался. Параллели эти при знании того, что следующую работу на эту тему Домье назвал «Законодательное чрево», можно связать с фигурой непомерно толстого клоуна, раздутого именно в области «чрева», плоть его доминирует.

Некоторым, не в меру пристрастным почитателям художника, написавшего «Прядильщицу», этим почитателям, утверждавшим будто Домье подражал Милле, Арсен Александр справедливо возражает, что еще до Милле Домье писал, «как Милле». Действительно, только Домье и было заботы, как веселить царствующего монарха Франции. Природа, точнее сельский пейзаж занимает второстепенное место. Вверху той же лестницы — удаляющаяся к набережной женщина, сгорбившаяся под узлом белья. Один из приятелей Домье похвалил любителей фотографии за терпение и выдержку.

Все присутствующие были возмущены. Филипон запомнил «Июльского героя». Лафайет спал на диване, задыхаясь под тяжестью огромной груши. Что бы то ни было, человек остается человеком — он любит, трудится, дышит.

Он пишет жестокую правду о жизни: никто еще не осмелился изобразить с такой горечью и искренностью тяжкую работу каменотесов, как это сделал Курбе в большой картине «Каменщики». Камни использовались вторично при печатании тиража Шаривари. — Этот убитый старик, мертвая женщина, этот покрытый ранами человек, упавший на труп бедного малютки с разбитой головой Это не карикатура, не шарж, это кровавая страница современной истории, страница, созданная гневной рукой и продиктованная благородным негодованием.

Перед нами — комната рабочей семьи, увиденная как бы снизу: в ней царит ужас. Но эти и многочисленные другие новшества входили в жизнь с трудом и далеко не сразу. Известность пришла к нему недавно. Он писал уличные сценки, бродячих акробатов, простых людей («Любитель эстампов», музей Пти-Пале, Париж «Вагон третьего класса», около 1862-1864 годы, Метрополитен-музей, Нью-Йорк и другие собрания серия «Прачки», около 1860-1863 годы, музей Орсе и другие) иногда обращается к мифологическим сюжетам излюбленными образами Домье надолго остаются Дон Кихот и Санчо Панса (серия картин – музей Орсе, Новая пинакотека, Мюнхен, Метрополитен-музей, музей Крёллер-Мюллер, Оттерло).

Домье видел и знал не меньше и умел с величайшей прозорливостью видеть очень далеко. Это литографии Действительно, стоило труда убивать нас. В схематических и наивно догматических книгах об искусстве XIX в. (например, у Мутера) эта серия была абсолютно фантастически расценена как прямой выпад против классицизма Давида и его школы: такой классицизм ко времени создания серии Древняя история представлял собою в полном смысле слова плюсквамперфектум и воевать с ним не было никакой надобности. В сороковые годы Домье много и упорно занимается живописью, появляются картины «Восстание» и «Семья на баррикаде». В салонах 1850 и 1851 годов были две картины, присланные Домье: одна из них — «Нимфы, преследуемые сатирами», уже упомянутая выше, полная неудержимого динамизма и дерзкой эротики, близкая знаменитому луврскому «Поцелую», который лучше было бы назвать «Насилие», настолько обнаженная, поверженная на землю девушка, казалось бы, вот-вот должна покориться жестокой воле мужчины, который держит ее в объятиях, вторая — «Дон Кихот и Санчо, направляющиеся на свадьбу». Домье не только передал всю трагичность и несправедливость данной ситуации, но и с мастерством разграничил свет и тень на своей работе.

Один его глаз прикрывала черная повязка. Литографии Домье наполняются отныне неистовой ожесточенностью. Они умели скрывать свои чувства.

Здесь «каждый пациент предается своей излюбленной мании». Он торгует акциями. На ее зеленой воде дремлют грузные баржи. Позади больного стоит, внимательно глядя на него, молодая девушка.

Неверный свет подчеркивал грубый грим искаженные черты. Домье перелистывал его снова и снова, каждый раз открывая для себя что-то новое. Глядя на залатанные башмаки Домье, Филипон догадывался, как нелегко ему, наверное, сохранять почти щегольской вид. Домье никогда не стремился передавать, даже в шарже, обаяние юности и детства. Правда, его рука стала куда искуснее, чем прежде.

Они неудержимо притягивали к себе глаза читающего. Его вдова, также уроженка Антрево, намного пережила его. Оноре Домье родился 26 февраля 1808 года в Марселе.

Несколько раз Оноре видел его совсем близко. Сотни, тысячи жестов, фигур, впечатлений соединились в этой картине.

Напряженная работа оставляла мало досуга. Оноре огорчало, что спешка мешала ему работать с должной тщательностью. Наконец, я в самом верху, кажется, больше некуда подниматься. Домье писал немало портретов, но всегда в отсутствие модели.

Медлительный тучный человек в тяжелом шелковом цилиндре, с зонтиком под мышкой часто прогуливался по Парижу в полном одиночестве, стремясь оправдать придуманное им для себя прозвище «короля-гражданина». Рядом с ними Домье стыдно было бы проявить малодушие. В основе всего его творчества — честность и добродушие. В. Яворская).

Таковыми, в частности, были печальные события апреля 1834 г. — восстание в квартале св. Я работаю в четыре раза больше, чем когда жил у отца. Связанная женщина. Мало-помалу Оноре овладел собой и принялся за работу.

Оноре попросили показать рисунок. Пустенькие слова песни заворожили его раз навсегда, словно наваждение и помогали ему терпеливо переносить долгие часы тяжкого, кропотливого труда. Именно вот таким образом социально-битовая карикатура занимает в творчестве художника ведущее место. Автор «Законодательного чрева», после того как его лишили возможности нападать на Июльскую монархию, стал обличать мир биржевых воротил, который она породила, высмеивал господствовавшую в стране буржуазию, заклеймил судейских, ловивших рыбку в мутной воде нового режима.

В ту пору весь Париж был заставлен трёхногими фотоаппаратами. Но мало этого. На ней был изображен старый крестьянин в сабо и колпаке, в грубом шерстяном плаще.

Разгром июньского восстания резко переломил настроение Домье. Оноре Викторьен Домье родился в Марселе, в семье стекольщика. – Зачем.

Можно лишь упомянуть еще об оттисках на специальных сортах бумаги, об оттисках с заклеенной подписью, о роскошных оттисках (особенно тщательно выполненных, отпечатанных на бумаге-люкс (среди прочих — оттиски Карикатюр), о цинкографированных оттисках позднего периода, где издатель опускал номера серии о копиях изготовленных тут же и порой публиковавшихся спустя 48 часов после оригиналов и т. п., — все это должно стать предметом будущих исследований. Июньская победа была, как известно, Пирровой победой буржуазной республики — она бросила ее в объятия реакции. Напротив, следующая литография: «Свобода печати» — дышит энергией. Домье родился в Марселе, в семье стекольщика. Вот она — удивительная реклама, каковой Филипон объявил о публикации серии рисунков «Непроституированная палата»: «Перед вашими глазами пройдет длинная галерея портретов непроституированных. Образы, создаваемые им исполнены благородства и достоинства.

Ее силуэт словно бы перемещается на сером фоне неба. Бойня на улице Трансноиен останется несмываемым пятном на ее виновниках. А между тем без этого обойтись было трудно. Это не значит, что время от времени не появлялись и прекрасные листы.

Почти все собравшиеся были знакомы Оноре: редактор газеты «Карикатюр» Денуайе другой ведущий редактор — Бальзак, не по годам тучный человек, в осыпанном пеплом сюртуке, с вечной усмешкой в углах изогнутых, как у фавна, губ известный карикатурист и иллюстратор Гранвиль. Ведь не прошло и года, а уже написана огромная картина и в ней ожила история. Как правило, без них можно было бы обойтись. Эти враги — Луи Филипп и его министры. Подписи под его рисунками, в общем, не нужны. Это чрезвычайно любопытный моментальный «снимок», выполненный великим художником, который, к тому же, как нераскаявшийся скульптор, сначала прибегнул к глине.

Он постоянно жил близ Сены. Старый дом с его старой лестницей — это жилище художника.

Некто со взбитым чубом восседал на дырявом троне. Цензура не обратила своего внимания на это весьма сомнительное, с точки зрения общественных верхов Второй империи изображение, обманутая безобидным названием серии, в которую был включен этот лист (Современные художники), так же как и явным портретным сходством с Моннье. За ним — вдалеке — онемевшая, потрясенная, восхищенная публика. Из числа самых крупных — Жерико, Делакруа, Бари. Холст был большой, почти квадратный, слегка вытянутый в высоту. По окончании этих подготовительных работ приступали к собственно тиражу: его делали на сравнительно плотной белой бумаге (иногда на светло-желтой).

Однако мы обнаружили еще и другой подготовительный этюд: для литографии, вошедшей в серию Древняя история (лист 126), — Авгиевы конюшни. Несколько заключенных в ярких разноцветных колпаках подметали каменные плиты двора под присмотром скучающего надзирателя. В их речах звучала та спокойная уверенность, которая дается людям, видевшим смерть в глаза и знающим, во имя чего они жертвуют жизнью. Он не создавал, конечно, сейчас таких отдельных значительных листов, как «Законодательное чрево», но зато рисунок за рисунком воспроизводил портрет целого класса, целой эпохи, портрет, составленный, как мозаика из сотен блестящих частиц. Ранние литографии Домье, сделанные до Революции 1830 года, не имеют сколько-нибудь серьезного художественного значения: его портреты или нехитрые жанровые сцены тех лет, как и более интересные с точки зрения своего сюжетного содержания, но довольно-таки внешние отклики на разные исторические и политические события времени, во всем еще следуют распространенным и совсем уже выродившимся штампам развлекательной графики идущей от Дебюкура и Буальи и очень мало обновленной более молодыми художниками вроде Шарле.

Но начиная с 1864 года, вероятно, также из соображений экономии (то же явление наблюдалось в большей части иллюстраций этого периода) начинают использовать дефектные камни, которые становятся все хуже, естественно, снижается и качество оттисков. – Радуйтесь. В открытый рот великана вели мостки. Если верить Шанфлёри, на рисунке изображены гравер Леруж, адвокат Ландон и писатель Масс.

Всего наберется с дюжину камней, разбросанных по музеям и частным собраниям. Этот рисунок своею простотой, лаконичностью и живописной свободой, явно связанной с книжной графикой Домье начала 40-х годов, действительно открывает собою новый период в его журнальной графике. В письме, которое сейчас лежит передо мной, он писал: «Нет человека, которого я уважал бы и чтил больше Вас». В десятилетнюю годовщину июльской революции «Шаривари» была напечатана белыми буквами на черном фоне, текст окаймляли изображения черепов и бомб.

Изобразительным искусством стал увлекаться с раннего детства. Художник же считал, что фотография изображает всё, но не выражает ничего. Из знаменитого кабачка «Мулен де ла Галет», устроенного в старой мельнице, до поздней ночи доносилась музыка. На прекрасном лице бунтаря — выражение гневного бесстрашия.

Их работы не принимались в салон, но передовая критика утверждала: «Пейзаж Руссо — лучшая декларация против старой системы живописи». Домье скоро оставил эту работу, предпочтя вновь изготовлять на свой страх и риск и затем сбывать для продажи в книжные магазины детские азбуки и рисунки к песням. Видел ли Домье Бодлера.

Нажатие кнопки «Отправить» означает, что вы принимаете эти условия и обязуетесь их выполнять. Он даже прибирался у него бесплатно. Прочитав «Дон Карлоса» аббата Сент-Реаля 9, он начал писать трагедию «ФилиппII». – удивился Домье, – я сделал то, что должен был сделать. Легче всего смеяться над побежденным врагом.

Громкими возгласами приветствовал народ художников, прикрепивших к шляпам таблички с надписью: «Художники-республиканцы». Не лучше ли изучая «фауну суда», уразуметь значение морфологического признака, общего для судей, прокурора и адвоката: все они — и только они — носят эпитогу на левом плече. Вот как нужно отвечать на события дня. Место для такого музея следует выбрать не где-нибудь в стороне, а в самом центре города. Из ранних литографий Домье наиболее известна «Гаргантюа». Учитывая эти слова Родена, мы можем сказать, что, создавая бюсты и лица деятелей Июльской монархии, Домье испытывал не только «своего рода упоение рисунком, вроде того, что чувствовал Иорданс, рисуя своих грудастых девок или Броувер 154, которому рожи пьяниц виделись пробками от графинов», но и действительно рассматривал внешнее уродство своих персонажей как отражение «нравственного уродства, какое он в них замечал».

Но больше всего простоты и свободы было в книжной графике, которой Домье много занимался в самом начале 1840-х годов и где непосредственные наблюдения и зарисовки повседневной жизни не обязаны были превращаться непременно во что-то развлекательное и смешное. Русскому царю Александру I Жан Батист тоже посвятил стихи. Страшно было поверить, что это произошло здесь, рядом, в двух шагах от «Бюро кормилиц», в самом сердце веселого города Парижа. На ее долю выпало большое счастье узреть его славу. Домье грубо набросился на античность, но только на фальшивую античность (никто лучше его не чувствовал величия древних)— он оплевал ее.

Можно было раздуть целую бурю из этого. Жан-Батист счел себя предназначенным высокой участи.

Монументальная сила и благородная тонкость Республики Домье поражают воображение сейчас несомненно глубже и больше, чем они могли это делать тогда, в 1848 г. И хотя в бурных событиях того времени из конкурса ничего не вышло, картина Домье осталась не только свидетельством гениального дара Домье и прекрасным памятником революционной эпохе, но и одной из самых лучших и сильных картин (и не только французского искусства) из тех, что ныне Хранятся в Лувре. 7. Двадцати девяти лет от роду Жан-Клод приехал в Марсель и обосновался там, занявшись стекольным делом (1767).

Была ли Республика Домье его первой живописной работой. Но что изумительно — это прачка на первом плане, которая спускается с лестницы. Качества эти не были абстрактными пороками, они раскрывались в неповторимо «макэровских» жестах и ужимках. Она течет, описывая живописную мягкую петлю.

Родители торжествуют: «Двенадцать с половиной лет и уже три первые премии. » Может быть, это воспоминание о каких-то мгновениях юности, когда молодой, подающий надежды приказчик единственный раз в жизни купил невесте букетик фиалок исчерпав этим весь запас поэзии, дарованный ему судьбой., чья комическая внешность лишь подчёркивает духовное величие и трагичность судьбы искателя правды («Дон Кихот», около 1868, Новая пинакотека, Мюнхен). Интерес к эффектам освещения, усиливающим драматизм действия, заставляет Домье обращаться к изображению театра Он показывает психологию зрителей, возбужденных представлением (Мелодрама, 1856 – 1860) или актеров с ярко выраженной мимикой (Криспен и Скапен, 1858 – 1860). Многие из адвокатов были способны исторгнуть слезы у слушателей и привести зал в волнение. Шарль Филипон — чрезвычайно любопытная фигура. Сухой, однообразный рисунок литографий 1836-1843 гг.

Не оставлял Домье и скульптуры — старого своего увлечения., приветствуя пышный смотр в Булонском лесу приверженцев будущего Наполеона III. И алтарь он пожертвовал только для того, чтобы ему простились все его подлости. Недаром писал он «Восстание», недаром на его мольберте стоял портрет безыменного инсургента — воспоминание о лице, мелькнувшем где-нибудь на баррикадах. Но так ли это. Вскоре после этого два художника столкнулись на улице.

В качестве девиза Домье использовал все те же слова Ламета об эмиграции. Это старый дом, как, впрочем и все, что стоят по соседству. Домье еще никак не выглядит в этих литографиях особенно и необычно одаренным художником. Не решившись прямо дать Лафайету отставку, король просто упразднил его должность. Казалось, дымятся сами стены домов и мостовые.

Так, например, в 1834 году в «Ревю де центр» появилась литография, под названием «Больной», подписанная Домье. Адвокаты с повадками олимпийцев, с высокомерными наглыми физиономиями, обрамленными тщательно расчесанными бакенбардами эти люди иссушенные завистью, желчью, сплошь и рядом скрывающиеся в гуще торговцев, как в лесной чаще постоянные защитники убийц, циники, бурно размахивающие своими черными рукавами (они, как сказал Клод Леузон ле Дюк, ораторствовали рукавами), бьют себя в грудь и клянутся, нисколько в это не веря, что их клиенты невинны. «Когда я вошел в мастерскую, Домье сидел у стола, склонившись над литографским камнем. Черная четырехугольная железная печка, два-три стула.

Художник изобразил толстого Луи Филиппа, поглощающего золото, которое чиновники отбирают у изнурённого народа. Вот как нужно отвечать на события дня. Вот автор комедии «Два зятя», главный редактор влиятельной газеты «Конститюсьоннель», которую «Шаривари» впоследствии осыпет градом стрел, — господин Этьен. Он уже не мог довольствоваться тем, что слагал пасторали.

Высокой степени художественного обобщения, мощной скульптурности форм, эмоциональной выразительности контура и светотени Домье Оноре Викторьен добился в литографиях 1834 в них обличаются бездарность и своекорыстие власть имущих их лицемерие и жестокость (коллективный портрет Палаты депутатов – «Законодательное чрево» «Все мы честные люди, обнимемся», «Этого можно отпустить на свободу») глубоким трагизмом проникнуто изображение расправы с рабочими («Улица Транснонен 15 апреля 1834 года») в литографиях «Свобода печати» и «Современный Галилей» Домье Оноре Викторьен создал героический образ рабочего-революционера. Оноре не увидел здесь уныния и подавленности, как ожидал. Следом за тем, с 1832 г., Домье стал работать и во втором журнале Филипона – Шаривари. Кто-то сунул в руку Оноре хорошую сигару, его хлопали по плечу, пожимали ему руки.

Вспыхнувшее в июне 1848 г. мощное рабочее восстание было жестоко разгромлено войсками республиканского правительства под командованием генерала Кавеньяка (этого человека не нужно путать с умершим к тому времени благородным революционером, с которым Домье сидел вместе в свое время в тюрьме Сент-Пелажи). Замечал Филипон и трогательную заботливость, с которой Оноре следил за своей одеждой. Пытливый глаз художника изучал уродства человека, вышедшего на лоно природы. Он возымел дерзость изобразить префекта полиции Жиске в обществе дАргу и маршала Сульта: они стирают трехцветное знамя, жалуясь, что никак не удается отмыть «этот проклятый красный цвет».

Разглядеть их истинную физиономию было нелегко. Он ожидал найти художника мрачным и подавленным. Вновь появились нарядные коляски: считалось модным «ездить смотреть» места боев, разбитые дома. Какой искренний смех, хохот от всей души, всегда одинаково звучный, как в старое время. Первые откровенно политические карикатуры 1830-1831 гг.

Тогда по Парижу и расползлись слухи, что Оноре Домье – алкоголик. После июньского восстания 1848 года этой романтике пришел конец. Он написал человека с книгой. Один за другим — во главе с Сультом — они низко кланяются королевской ноге. Это был брак по взаимной любви в полном смысле этого слова. В какой-то более поздний период своей жизни он обратился в своей живописи к сюжетам, взятым из повседневной жизни Парижа, сохранив, впрочем и развив дальше монументально обобщенное и обостренно поэтическое восприятие образов действительности.

5. В неshyкоshyтоshyрых жиshyвоshyписshyных раshyбоshyтах ощуshyтиshyмо влияshyние масshyтеshyров фламандского баshyрокshyко – П. П. Руshyбенshyса, Я. Йорshyданshyса («Мельshyник, его сын и осёл», около 1849 года, Хуshyдожественная гаshyлеshyрея, Глазshyго «Триумф Сиshyлеshyна», 1850 год, Муshyзей изоshyбраshyзительного искусства и круshyжев, Каshyле). А люди, которые оставались для Домье примером и надеждой, люди, сражавшиеся за свободу, трудившиеся всю жизнь не покладая рук, они разве могли думать о картинах. Точно так же и «Маляр» передвигается вдоль поддерживающей его веревки.

В ту пору этот рисунок не был опубликован и до сих пор не описан. Закончив рисунок, Домье относил камень в газету, где его пускали в производство. Но порой Домье прибегает к другому эффекту: полутьма заднего плана как бы рассеивается к переднему и интенсивно начинают звучать белые, голубые, жёлтые цвета: «Выход из школы», один из вариантов «Вагона третьего класса». Мощно и грозно предстали перед зрителями события недавнего прошлого, как будто снова звучала «Марсельеза», умирали герои во имя Свободы. Что касается «бонапартизма», то он «пустил корни повсюду, в народе, в администрации, в армии, вплоть до палаты пэров».

Из них и создавалась та «питательная среда», в которой вольно резвился Робер Макэр. Музей Ашмола в Оксфорде хранит его как некую драгоценность. Героем времени становился буржуа — банкир, делец, промышленник. Рисункам часто предшествовало изображение фигур в глине (первые гротескные бюсты исполнены в 1832 году после смерти Домье многие работы переведены в бронзу) – этим, в частности, объясняется умение Домье компоновать массы и добиваться объёмности изображения в графике. Тогда Анатоль сказал, что у него нет фрака и Оноре с радостью отдал ему свой. Причем люди в зале не соответствуют традиционному представлению о законодателях: они изображены вынужденными играть роль, которая им абсолютно не интересна, которая приводит их в состояние сна и не составляет истинного смысла их существования, деятельность законодателей не осмыслена и они не являются участниками собственного законодательного процесса: они просто пассивно, безынициативно присутствуют. Курс государственных бумаг повышался.

Первая — «Высоко- и законнорожденные, могущественнейшие шалуны и шалуньи» не представляет большого интереса: на ней изображены принцы и принцессы семейства герцогов Орлеанских. В тот день, 14 апреля, армия (даже не полиция. ) Луи-Филиппа свирепо расправилась с обитателями рабочих кварталов Парижа, где находился центр восстания, не щадя ни стариков, ни детей в домах по улице Транснонен не осталось ни одной живой души. Но он показал нам другое: Волшебный фонарь черных фигур освещает судей, равнодушных, насмешливых, наглых, циничных, потрясающих перед пестрой, жалкой толпой обвиняемых уголовным кодексом.

Уверяю тебя, я бы недурно устроился, если бы время от времени мысли о доме, вернее — о семье, не тревожили мое сладостное одиночество. В серии картин, посвящённых «Дон Кихоту», художник рисует трагическое противопоставление между двумя сторонами человеческой души, в серии «Скоморохов» перед нами встаёт ужасающая противоположность между внешним обликом человека и его сущностью. Александр Дюма во время летней жары проводил у воды целые недели.

Любовно усиливая их бархатистость, он без конца углублял свои оттенки черного. В этой связи с полным основанием ссылались на картину, где изображена прачка, поднимающаяся по лестнице, которая ведет от воды к набережной.

По ним бесконечной чередой поднимались к огромной пасти люди с корзинами золота на плечах. Вокруг спорили о романтизме. О Домье говорили у принцессы де Роган и даже в Тюильри. Однако с годами это случалось все реже и, наконец, начиная с 1870 года Шаривари также переходит на способ Жило и отныне оттиски печатаются только на цинковых пластинках. Иногда даже после небольшого тиража оттиски получались замазанные или с белыми пятнами.

Он работал, напевая про себя рондо Кеттли Блаженны обитатели прекрасных холмов Гельвеции. Какое-то время ему давал работу модный в ту пору издатель Бельяр. Только несколько жестких стульев да старая кушетка приютились по углам. После этого Курбе однажды огорченно заметил: – Ничего из Домье не выйдет. За плечами руководителей бойни был большой опыт: солдатам раздавали водку.

Начиная с этой фатальной даты, он словно утратил почву под ногами. Литографии 1844-1847 гг. Узкая лестница, но которой мы затем поднялись дальше, привела нас в его мастерскую. Линии рисунка стали вялыми, смазанными, черный цвет — жестким и грязным. Скоро в серии «Бал при Дворе» мы вновь обнаружим это «велеречивое брюхо», как называл его Филипон, этого потрепанного красавца, довольного собой и женщинами, в костюме «Амура» Буше: он абсолютно голый, с огромным животом и крыльями на спине в руках у него колчан стрел, на голове — фуражка для слепых. О том, с какой слепой, зверской жестокостью было подавлено это движение, можно судить по свидетельствам, приведенным Ледрю-Ролленом75 в его «Меморандуме об апрельских событиях».

Домье-художника отличает прежде всего уверенность. Первое время, пока ему не доверяли делать рисунки, Оноре совсем выбивался из сил. Но на лице арестанта была не ожидаемая робость, а искреннее удовольствие. И на основании этих наблюдений художник выводит некий общий, средний, тип доброго буржуа (недаром почти все его буржуа действительно похожи друг на друга).

В большинстве случаев человек на рисунках Домье — единственный существенный элемент. Домье-художника отличает прежде всего уверенность. Теперь многое переменилось. Его адвокаты и судьи (чей облик он изображает с особенным блеском и эффектностью благодаря их длинным черным мантиям) – это самые нормальные деловые люди, в которых нет ничего демонического и такие же стяжатели, как и разные другие представители среднего класса (по выражению Голсуорси), другие добрые буржуа, по определению самого Домье.

Вы свободны. У бедняги не хватает денег на краски и от этого он злоупотребляет жженой костью. В действительности же — и отсюда проистекает живость созданных им образов — он не писал с натуры, а «мыслил» с нее, как однажды превосходно сказал Адольф Жоффруа. По этой причине в 1832 году за карикатуру на короля «Гаргантюа» Домье был арестован и полгода просидел в тюрьме. Человек он был временами неловкий, робел перед чужими, но в кругу друзей давал волю той — чуть ребячливой — веселости, которой столь часто радовали нас последние представители поколения «детей века», в столь мрачных красках обрисованного Мюссе 85. Но это уже чересчур, это слишком.

Пожалуй, ни одно сословие не изучал Домье так долго и так глубоко, как сословие юристов. Милле буквально бежал из столицы, боясь легкого успеха. Домье встал и хотел было искать другое место для работы, но поневоле остановился. Художники не стали менять вывеску, только немного её раскрасили и подправили. Он оказался отброшенным далеко вспять – к своим малозначительным и бессодержательным, делавшимся исключительно для заработка литографиям дореволюционных лет. Недавно его литографии стал покупать художественный магазин Обера.

Самый крупный из художников романтического направления, Эжен Делакруа принес Домье замечательное свидетельство своего восхищения. Площадка, где мы остановились вначале, ведет в его квартиру. Когда министерство Наполеона Маленького предложило ему под конец его жизни орден Почётного легиона, Домье имел мужество отклонить этот «дар данайцев», со скромным юмором мотивируя свой отказ «желанием на старости лет глядеться в зеркало без смеха».

Их художественная сила заключалась в проникнутой огромным душевным волнением – смехом или гневом, - необычайно многоплановой и многозначной жизненной правде. Об искусстве и жизни он мог рассуждать часами, любил высокопарные сентенции. То ли надзирателям уже надоело стирать груши со стен и они делали вид, что не замечают рисунков, то ли они сами втихомолку смеялись над крамольными изображениями, но так или иначе груши продолжали созревать на стенах Сент-Пелажи.

Однако сын человека, воспевавшего АлександраI и ЛюдовикаXVIII, уже тогда носил в своем сердце страстную любовь к республике. «Вот она, бессознательная школа, подкопавшаяся под принудительную школу и сделавшая содержание ее почти ничем». Лишь иногда, во время недолгих прогулок, Оноре мог отвлечься от повседневных дел. Если мой рисунок ничего вам не говорит, значит он плох и подпись не сделает его лучше. «Семья на баррикаде» — картина на холсте, находящаяся в Пражском музее.

Он не спросил ничего, ничего не сказал незнакомцу. Филипон недаром поместил над заголовком газеты рисунок Гранвиля изображающий «Карикатюр» в образе отважного человечка с плетью, попиравшего ногами цензорские ножницы. Вероятно, он чувствовал себя, как лев, которому вырвали все зубы и остригли когти.

Но она пуста и приходится ежесекундно макать перо, что меня ужасно бесит. Напротив, многие из арестантов громко спорили, шутили и даже смеялись.

За этим следовали другие оттиски, для корректуры, подписи, представляемые на одобрение цензуры. Образы, создаваемые им исполнены благородства и достоинства. По отзывам современников, Домье обладал прекрасной зрительной памятью, схватывая и запоминая суть образа, его пластику, характерные жесты, мимику. Человек этот полностью поглощен сравнительно жалкими заботами, подчас движим страстью. Его левая рука еле заметно сжата, мускулистые ноги раздвинуты. На стене красовалась груша.

Республиканская оппозиция, чувствуя поддержку народа, широко использовала печать. Он особенно любил после ночи, проведенной в редакции, пройтись по просыпающемуся городу. Остальное казалось мелким, не заслуживающим внимания. Сначала он исполняет небольшие картинки, нотные заголовки, детские азбуки. Напротив, многие из арестантов громко спорили, шутили и даже смеялись. «Внимание. » назывался другой рисунок: мир в образе крылатой женщины пролетает мимо паутины, сотканной пауками, олицетворяющими германский вопрос, восточный вопрос — все то, вокруг чего разгоралось тлеющее пламя приближавшейся войны. Графика Домье «рождает идею цвета» (по выражению Ш. Бодлера), вот таким образом закономерным представляется его обращение к живописи с середины 1830-х годов в 1848 году он участвовал в объявленном правительством конкурсе на тему «Республика» («Аллегория Республики», 1848 год, музей Орсе, Париж).

Длинная доска поднималась от земли ко рту Гаргантюа. На революционные годы или, точнее, на годы Второй республики (1848-1851) приходится один из высших подъемов творчества Домье. Данные клетки на уровне зала соответствуют единообразным фигурам заседателей. Не случайно похождения Робера Макэра изображенные Домье, так понравились совсем тогда еще молодому Теккерею, который и сам делал в то время нечто похожее: ему было еще далеко добираться до собственного Пенденниса или Ярмарки тщеславия и, например, его ранние Записки Барри Линдона (или, вернее, Счастье Барри Линдона) при всей их благородной обличительной резкости читать, по правде сказать, так же противно, как и смотреть на листы Карикатураны. Каждая его фраза была остра и язвительна. Нельзя сказать, чтобы это известие принесло Домье ничем не омраченную радость.

Женщины сидят на песке. Но перспектива провести полгода в тюрьме и необходимость заплатить пятьсот франков приводили его в уныние. Только этот кинжал ему заменял меткий карандаш художника.

С материнской стороны Домье тоже марселец — «приальпиец». Ее называли «Борьбой Филипона против Филиппа». Домье знал Капричос и Бедствия войны Гойи, а может быть и его картины.

С большим основанием можно было бы утверждать, что в крови у рода Домье — бунтарство. Домье умел быть, когда нужно и тем и другим. Его большие политические листы 1834 г. исполненные для дерева (Домье редко резал сам) не менее замечательны, чем лучшие его литографии, а его иллюстрации и виньетки, украшающие ряд книг (Nmsis mdical, Vocabuleur des enfants, Chronique de Paris и т. д. ), по своей разнообразной обработке, легкости манеры, линейному изяществу, сочности и свежести черно-белой гаммы, несомненно, столь же значительны.

Этот нескладный человек, с большим костистым носом и длинными, на пробор расчесанными волосами говорил с блеском. Разговор заканчивается блестящей фразой Макэра, сказанной в ответ на сомнение и страхи Бертрана, опасающегося полиции: «Разве арестовывают миллионеров. » Скоро Макэр сбросил лохмотья. Но и не все друзья Домье вели себя одинаково в этот час испытания. В сумерках он возвращался домой. Сияние светлых тонов воссоздает чувства человека, всецело захваченного искусством. Заставка к очерку Провинциальный буржуа в этом последнем издании, со своим восхитительным просторным и вольным, поистине констеблевским пейзажем, на который любуется сидящая на холме первого плана пожилая чета, - это подлинная программа следующего периода графики Домье, со всеми важнейшими новшествами этого периода.

Пусть кому — то это не нравится, пусть злобствуют ретрограды, но теперь никому не удастся забыть славные дни июля: они навечно запечатлены на полотне Делакруа. Под этим верхним окном стоял стол, за которым он работал. Кругом бегают босые дети. Судьба настоящего искусства незавидна. Как и Пюже, Домье опередил свою эпоху.

Ему опротивело без конца копировать одни только сцены из жизни буржуа, невыносимо законопослушные, сентиментальные и пошлые, хотя эта глупая сентиментальность достигла своей вершины уже при следующем правительстве. – Не помню, кажется, его фамилия Ренуар. У Домье был друг – одноногий художник Диаз, который, несмотря на физический недостаток, отличался буйным нравом.

Антивоенные литографии служили своего рода плакатами, воззваниями, в них звучала одна мысль: «Одумайтесь. » Но те, в чьих руках находилась судьба страны, были спокойны. Одной из вершин творчества Домье (да и всего искусства XIX в. ) стала большая литография Улица Транснонен 14 апреля 1834 г., также изданная Ежемесячной литографической ассоциацией. А я в ответ поклялся, что он его сделает. В живописи Домье важную роль играют светотень, которая усиливает эмоциональное звучание образа и динамичный мазок колорит – сдержанный, лишь иногда вспышки ярких тонов подчёркивают драматизм и напряжение сюжета («Криспен и Скапен», около 1860 года, музей Орсе «Восстание», 1840-е годы Национальная галерея, Прага). Фредерик молчал, пораженный, с восхищением и ужасом, не смея пошевельнуться.

Это тоже премии, полученные сыном. Эта статуэтка — «исторический документ» — тоже шедевр. Но еще поразительнее в этом отношении «Прачки с набережной Анжу» — прекрасная картина из собрания Десуша, великолепно литографированная Александром Люнуа. Как мы видим, Домье рано узнал этих «людей юстиции», которых впоследствии столь жестоко заклеймил.

Мы любуемся картиной Домье, стоя в доме самого Домье. В 1823 году он окончательно обосновался в столице и скоро стал «ловцом талантов». Особняком по своему сюжетному содержанию среди литографий 1839-1843 гг. Домье нарисовал одного такого поклонника дагерротипии, снабдив литографию малопочтительной надписью: «Терпение — добродетель ослов». Он писал о природе.

Домье стали расспрашивать, кто он такой и за что он попал в Сент-Пелажи. У него было мало досуга и возможности творить вообще, вне утилитарного назначения.

---