Едоки Картофеля Ван Гога

Картина «Едоки картофеля» является одним из самых известных произведений Ван Гога. Ван Гог считал картину Едоки картофеля лучшим своим произведением. Сюжет фантастической повести Севера Гансовского «Винсент Ван Гог» и фильма «Визит к Ван Гогу» снятого по её мотивам построен вокруг кражи «Едоков картофеля» путешественником во времени, позже раскаявшимся и вернувшим картину. Едоки картофеля — была картиной начинающего художника Ван Гога. Картина Винсента ван Гога Едоки картофеля: описание, биография художника, отзывы покупателей, другие работы автора.

«едоки картофеля» – это одна из первых знаменитых картин Винсента Ван Гога, на которого сильно повлияли тяготы, пережитые им в молодости.

Описание картины Ван Гога Едоки картофеля

Вот чего он стремился достичь в своей картине «Едоки картофеля», выдержанной в бурых и зеленоватых тонах, которую он неустанно писал и переписывал, преображая изменяя зримую реальность с тем, чтобы полнее передать ее сущность, как он ее видел и в особенности как он ее ощущал. Родственники Марго тут же расстроили эти планы – такой скандал допустить было нельзя. Как ни сложна диалектика содержания и формы в искусстве, большое заблуждение думать, что в искусстве «как» важнее, чем «что». В мае Винсент завершил свою картину. (Этот колорит — дань Ван Гога собственному будущему, высветленной палитре). Потянулись пасмурные месяцы.

Все это только на пользу. История с Марго никак, точнее, почти никак не отразилась на его работе. Надо заставить обыденное служить выражению прекрасного (Запись на полях рисунка), – говорил Милле. Искусство, к которому его влечет, — это субъективное искусство экспрессивного толка. – беспрестанно спрашивали они.

Книга, символизирующая его прошлое, его борения и его трагедию, нищету и отверженность, – рядом с книгой, символизирующей его победу, его будущее. История с Марго никак, точнее, почти никак не отразилась на его работе. До этого еще очень далеко. В письмах к Тео он полностью изложил свою теорию цвета, сформулировал законы рисунка: «Древние шли не от линии, а от объемов, короче, надо браться за эллипсоидальные основы или начинать с массы вместо контуров» Винсент писал Ван Раппарду: «Художник Жигу принес Делакруа бронзовую античную статуэтку и спросил, как он полагает, подлинная эта вещь или нет.

Картина "Едоки картофеля", Винсент Ван Гог, 1885 – описание

Однако Милле изображал на фоне безмятежного пейзажа людей с благородной осанкой и гармония их жестов была созвучна гармонии природы, спокойной, умиротворенной и щедрой. Вдвоем они много работали. Ведь торф дает свет и тепло крестьянской хижине. Роль человека в его творчестве становилась всё меньше и чаще служила стаффажем (то есть человеческая фигура использовалась лишь для того, чтобы внести немного жизни).

Для чего же теперь оставаться в Нюэнене. Вот оно теперь он был уверен, что крестьяне никогда не умрут. Да что там.

К возмущению родных, Ван Гог и вернувшись домой, продолжает делать то, что «никому не нужно». Его часто называют «сумасшедшим художником», приводят в подтверждение спутанные и навязчивые мысли, галлюцинации и припадки безумия, преследовавшие его всю жизнь. Вот так и родилась великолепная картина «Едоки картофеля». Откуда ему знать, что его сын — Ван Гог. Только в труде его раненая душа забывала о жизненной пытке.

Описание картины «Едоки картофеля»

«Я не могу принимать в расчет, что думают о моей работе люди я должен идти вперед – вот о чем мне следует думать Если я теперь ничего не стою, то и потом ничего не буду стоить но, если я буду чегото стоить потом, значит, я и сейчас уже стою чегото, – упрямо повторял он, – так как пшеница есть пшеница, даже если горожане поначалу принимают ее за траву». Неужели его отец прав. Винсент продолжал писать – натюрморты, птичьи гнезда, кое-какие пейзажи. С той и другой стороны были брошены резкие слова.

Его судьба определена иначе.

Но Марго (судя по всему, наделенная крайне хрупкой нервной конституцией) не примирилась с этим отказом. Картофель он писал картину в гамме картофеля, пыльного и нечищеного. Есть нечто необыкновенное, – писал он Тео, – в ощущении, что ты должен ринуться в огонь. Однако, добавил он, я нипочем не желал бы избежать этой ошибки.

Винсент Ван Гог – Едоки картофеля

Кругом все черным-черно. «Я говорил с врачом, чтобы получить у него совет: что я должен и чего не должен делать в интересах здоровья и будущего больной что лучше – попрежнему сохранять с ней дружеские отношения или же стушеваться».

Но еще больше удивило кожевника то, что он никак не мог забыть холсты и рисунки Ван Гога. «Моя палитра оттаяла, – констатировал он. Никогда еще он не был озабочен таким множеством технических вопросов. «Так, значит, вперед. – В сущности, ты даже не пытался этого сделать».

Мог ли он написать их иначе, не погрешив против жизненной правды, не изменив самому себе. В обмен на проживание он обещал высылать Тео Ван Гогу свои картины. Но.

Ван Гог: описание картины «Едоки картофеля»

Ни в коем случае. Он хотел писать правдивые картины – не те, которые ждет от него публика. Частые неудачи, необузданный нрав, срывы и постоянные переезды тоже не прошли бесследно. Все чернымчерно вокруг него и в душе тоже. Он страдал от своего одиночества, но именно в нем черпал он силу и вдохновение. Он должен отождествить себя со своими персонажами (крестьянами), растворить себя в них, чтобы усвоить себе их взгляд на мир, привычки, особенности психики.

Это «вялая, равнодушная дружба». В декабре 1883 года в небольшой брабантский (Брабант – провинция в Голландии) городок Нюэнен приехал ещё нестарый, но уже изрядно помятый жизнью человек. Он с готовностью ответил на ее любовь вдвоем они стали строить планы женитьбы. Винсент оборудовал себе временную мастерскую в чулане прачечной, пристроенной к дому. Скоро учение будет завершено – уже теперь он рисовал с удивительной легкостью. Хотя того несколько смущали размеры картин, как и то, что Германс хотел получить композицию с пятью-шестью фигурами (тогда как Ван Гог предпочитал иметь дело с меньшим числом персонажей), Винсент был в восторге от этой сделки, дававшей ему возможность писать картины без каких-либо затрат и с рвением принялся за работу.

Куда он шел. Когда он приходил, то обычно ссорился с отцом. В мае Винсент завершил свою картину. Одна лишь работа давала ему отдохновение.

Он отчетливо знал это – как в нравственном, так и в эстетическом плане. Неточности, а подчас и огрехи.

С восхищением и страхом смотрел художник на Винсента, человека, беззаветно преданного искусству, который питался одним лишь хлебом и сыром («Это не портится в дороге», — шутил Винсент) и, вечно голодный, готовился и впредь жить в нищете. Начало лета застало Винсента в процессе стремительного творческого роста. В это время Винсент сдружился с крестьянским семейством де Грот, состоявшим из матери, отца, сына и двух дочерей. Но все же эта история, разбередив старую рану, вновь жестоко и властно напомнила ему о его безрадостной участи.

Едоки картофеля – 1885 Ван Гог – картины

Он должен бежать от этих унылых степей. Таков закон внезапного контраста, который отчасти уже широко использовал Делакруа. Затем, скопировав полотна, он вернет их Винсенту. Материальные трудности, лишения, нищета – все это лишь выкуп, который надо уплатить за право числиться среди избранных рода человеческого.

Вот чего он стремился достичь в своей картине «Едоки картофеля», выдержанной в бурых и зеленоватых тонах, которую он неустанно писал и переписывал, преображая изменяя зримую реальность с тем, чтобы полнее передать ее сущность, как он ее видел и в особенности как он ее ощущал. «Надо заставить обыденное служить выражению прекрасного», — говорил Милле. Брата Тео, приехавшего на похороны, Винсент настойчиво убеждал взять его с собой в Париж.

Описание картины Винсента ван Гога «Едоки картофеля»

Однако местные католические священники, так же не любившие Ван Гога, как и он их, сделали все возможное, чтобы ему помешать. Это нисколько не поставит под угрозу его самобытность. А с открытием портов в Японии и началом «японского бума» Ван Гог стал создавать этюды по мотивам японских эстампов. Он стушевался и, надо сказать, без особого труда. Искусство, к которому его влечет, – это субъективное искусство экспрессивного толка.

Германе предполагал разместить в них картины религиозного содержания вроде «Тайной вечери», «по эскизу рисунка, выполненного в современном готическом стиле».

К тому времени он уже постиг многие тайны мастерства и убежденно провозглашал свое кредо. «Больше всего я хочу научиться допускать такие неточности и погрешности против правил, такие видоизменения и искажения действительности, чтобы в результате получилась — да, если хотите, — ложь, но более правдивая, чем любая буквальная правда». К тому же он признавал только индивидуальную технику. «Никогда еще не было в моей жизни года, который начинался бы так мрачно», — писал Винсент в начале января. «Здесь я только писал и писал без устали, чтобы научиться писать».

Sorrow is better than joy. Так или иначе, есть все основания полагать, что Винсент решил — будь что будет. После ссоры, разыгравшейся между ними, дело обернулось совсем плохо. Грязная скатерть на столе, закопченная стена, лампа, подвешенная к грубым деревянным балкам, дочь, подающая дымящийся картофель отцу, мать, наливающая кофе, сын, поднесший чашку ко рту, чтобы сделать глоток.

Картина Едоки картофеля Винсента ван Гога

Разве они не наглядное олицетворение, глубоко поэтический символ семейного очага. Это вялая, равнодушная дружба. Все в этом мире эфемерно, преходяще и недолговечно. Когда он приходил, то обычно ссорился с отцом. В поисках сюжетов для картин они вместе бродили по окрестностям.

У родителей нет больше с сыном общего языка. Подобное заявление, право, способно обескуражить кого угодно. Милле рисовал богатых, представительных крестьян на фоне спокойной и плодородной природы. На тот момент он еще находился в поиске своей манеры. Безуспешно.

Лев Толстой говорил там, что между классами современного общества – зияющая пропасть жизнь господская, с науками искусствами, «влюбленьями», как бы вовсе не существует для крестьян, а господам жизнь крестьян, с ее трудами и со всеми ее интересами, представляется удручающе однообразной и темной. Мысль его ежеминутно возвращалась к ним. Он же запальчиво возражал: «Я был бы в отчаянии, если бы мои фигуры были правильными я нахожу великолепными фигуры Микеланджело, хотя ноги у них, несомненно, чересчур длинны, а бедра и зад чересчур широки Милле и Лермит являются для меня подлинными художниками по той причине, что они пишут вещи не такими, как они выглядят, если сухо и аналитически копировать их, а так, как они, Милле, Лермит, Микеланджело, чувствуют их». идеализировал их, подняв на уровень обобщения, классического синтеза.

Ван Гог, Едоки картофеля: описание

То и дело вспыхивали ссоры. «Вы ничего не говорите мне о технике, – писал он ему в своем первом письме – Снова повторяю Вам: сопоставьте привычное значение, которое все чаще придают этому слову, с его истинным значением Я попросту утверждаю одно: правильно выписать фигуру однообразными и заученными мазками в соответствии с академическими рецептами – это не отвечает настоятельным требованиям эпохи в сфере изобразительного искусства». Он писал картофелины, которым силился придать объемность: «иными словами, передать их качество так, чтобы картофелины превратились в массы, обладающие весом и плотностью, которую мы ощутили бы, если бы, скажем, попытались их подбросить», картофелины коричневые и черные, один вид которых навевал глубокую грусть.

Столкнулись лицом к лицу два разных мира. Это одна фигура, один организм. Винсент стал мастером своего дела. Так или иначе, есть все основания полагать, что Винсент решил – будь что будет. Он вновь с мрачным ожесточением взялся за кисть.

Ван Гог позднее будет подчеркивать, что в искусстве Милле все является одновременно «и искусством и символом», но не откажется от утверждения, согласно которому «следует представлять тривиальную действительность так, чтобы она выражала благородную мысль». Вчера я именно так подшутил над почтенным собратом моего отца. Техника – не риторика, она должна выражать личность художника. Отсюда вывод: Львы – не обезьяны, они не подражают друг другу.

Но при всем этом мужество мое, а, возможно, также и силы скорей окрепли, нежели ослабели. Винсента презирали и третировали, как никогда раньше. Винсент упорно отыскивал гнезда дроздов и корольков, зяблика и иволги и изучал их, как самый настоящий орнитолог, наверно, даже еще основательней, так как всем сердцем жаждал постичь сокровенную тайну жизни птиц.

Я намерен и впредь поступать таким же образом. Керссемакерс много раз был свидетелем того, как он совершенствовал свое мастерство, неделями напролет рисовал руки, ноги, деревянные башмаки Он как бы разучивал гаммы. Художник должен быть художником и ничем больше.

Картина «Едоки картофеля» —настоящая крестьянская картина

Ни в коем случае. Может быть, на этот раз Винсент и вправду поверил, что пришел конец его одиночеству. Он вконец озлобился. Винсента угнетал Нюэнен, где теперь работать ему было невмоготу. Подавленный печалью этого края, он, как никогда, страшился своей участи.

Можно ли с уверенностью сказать, что это было именно так. Это стремительность кисти дает такой мощный эффект, – прочитал он в статье о Гейнсборо. Вчера я именно так подшутил над почтенным собратом моего отца. «Как-никак мы пришли в этот мир не для того, чтобы наслаждаться жизнью и не обязательно нам жить лучше других».

Разве они не наглядное олицетворение, глубоко поэтический символ семейного очага. Он отождествляет себя с ними.

В первой книге его особенно поразила следующая, весьма характерная история. Пусть даже он найдет ее плохой. То же относится к синему и желтому.

Мысль его ежеминутно возвращалась к ним. Это было одним из его любимых выражений. Он любил сопоставлять живопись с музыкой и стремился проследить их взаимосвязь.

Не поладил он и со священником католической церкви. Винсент будет писать картины. В Нюэнене Винсент почти ни с кем не поддерживал отношений. Бедность художника (вообще его социальную отчужденность) он считал не столько печальной необходимостью (следствием внешних условий), сколько необходимым долгом. Смотрите, как хорошо. Работы почти никто не покупает, его манеру живописи называют «мазнёй» и «примитивом».

Описание картины Винсента Ван Гога «Едоки картофеля»

Пасторский дом в Нюэнене, замыкавший главную улицу городка, представлял собой довольно красивое двухэтажное здание с пятью окнами на каждом этаже. Дрожь нетерпения била Винсента. «Но здесь, в Голландии, — признавался Винсент, — нам трудно понять, что такое в действительности импрессионизм». Жерико и Гро, пояснил он, научились у греков первым делом выражать массы контура (почти всегда в форме яйца) и выводить все дальнейшее из расположения и соотношения этих овалов». В письмах к Тео он полностью изложил свою теорию цвета, сформулировал законы рисунка: «Древние шли не от линии, а от объемов, короче, надо браться за эллипсоидальные основы или начинать с массы вместо контуров».

Винсент отказался от своей доли наследства поскольку в последние годы он был в серьезном разладе с отцом, заявил он, он не станет «ни предъявлять своих прав, ни даже притязать на то, что некогда ему принадлежало». Винсент ощупью продвигался вперед. И очень важно, каково это «другое».

Винсент возобновил работу над «Едоками картофеля» и одновременно начал новую серию крестьянских портретов, отличающихся еще большей характерностью, чем прежние. Страдание свято. «Нужно писать крестьян так, словно ты один из них, чувствуя и мысля, как они».

1. МУЗЕЙ ВАН ГОГА, ЕДОКИ КАРТОФЕЛЯ
2. Человечность искусства Ван Гога
3. Художественно-исторический музей Арт-Рисунок
4. Словари и энциклопедии на Академике

Родственники Марго тут же расстроили эти планы — такой скандал допустить было нельзя. Землистые, темные тона «Едоков картофеля» вовсе не заслуживают пренебрежения, с каким о них иногда отзываются. Все это надо прочно освоить. Отсюда вывод: «Львы – не обезьяны, они не подражают друг другу». Винсента корили за то, что он не зарабатывает денег.

Грубым формам сопутствуют мрачные тона: глинистый коричневый, грязноватая охра, оливковый зеленый, берлинская лазурь, почти переходящая в черный «Цвета черного мыла» – по меткому замечанию Юлиуса МайерГрефе. Подавленный печалью этого края, он, как никогда, страшился своей участи. Если Винсент так остро реагировал на нападки Ван Раппарда (Порой мне кажется, – гласит его душераздирающее признание, – что поднимают руку на меня самого, настолько я связан с моим творчеством, настолько мои убеждения – часть меня самого) и если ему не всегда удается – он и это признает – сохранять спокойствие, то потому только, что суждения, высказанные Ван Раппардом, на взгляд Ван Гога, могли исходить лишь от невыносимо педантичного человека, верного питомца академии, от человека, абсолютно неспособного понять истинный смысл его творчества, направления, которое он избрал. Отсюда вывод: «Львы — не обезьяны, они не подражают друг другу». Вещи нужно писать не такими, какие они есть, а такими, какими их ощущаешь и притом писать в движении, писать «действие ради действия», как поступали Домье и Делакруа, не боявшиеся «произвольных пропорций» – такой анатомии и структуры, которую осудили бы «академики».

Причинив ему острую боль, она глубоко омрачила его настроение. Он сам, как они, плоть от плоти этой земли. Но Марго (судя по всему, наделенная крайне хрупкой нервной конституцией) не примирилась с этим отказом. Мы слышим стон, вырвавшийся из самых глубин души Винсента, безрассудный трагический укор: «Да, деньги ты можешь мне дать, но ты не дашь мне жену, ребенка, работу». Родственники Марго тут же расстроили эти планы – такой скандал допустить было нельзя. Но делать ему на ней больше нечего.

Но мог ли Винсент написать брабантских крестьян веселыми красками. О нем все время ходили сплетни, недобрые толки. Может быть, на этот раз Винсент и вправду поверил, что пришел конец его одиночеству. Так, значит, вперед.

Но при всем этом мужество мое, а, возможно, также и силы скорей окрепли, нежели ослабели. Причинив ему острую боль, она глубоко омрачила его настроение. Все черным-черно вокруг него и в душе тоже.

«Все это надо прочно освоить. » – говорил Винсент. Начало лета застало Винсента в процессе стремительного творческого роста. Таков закон внезапного контраста, который отчасти уже широко использовал Делакруа. Подобное заявление, право, способно обескуражить кого угодно.

Для чего же теперь оставаться в Нюэнене. Братская привязанность Тео. «Тот, кто хочет совершить что-либо доброе или полезное, не должен рассчитывать на всеобщее одобрение или похвалу, ни даже этого желать, напротив, ему следует ожидать сочувствия и поддержки лишь со стороны редких людей, наделенных благородным сердцем» – эту фразу Ренана, которую Винсент по памяти приводит в письме к Тео, он никогда не забывает. Винсент стал мастером своего дела. На сей предмет он заручился адресами шести торговцев картинами.

Следующие полгода он выступает в роли миссионера в бедном шахтерском поселке на юге Бельгии – посещает больных, читает неграмотным Библию, обучает детей, а по ночам рисует карты Палестины, чтобы немного подзаработать. Он должен покинуть страну Мауве и иже с ним, бежать как можно дальше от этой затхлой нравственной и художественной атмосферы, где теперь задыхается его душа, где он мог расти лишь в споре с другими, лишь бунтуя, в беспрестанных поисках чего-то иного и нового. Он даже сказал ему об этом. Светлые краски. Откуда ему знать, что его сын – Ван Гог. Но понимает ли Ван Раппард смысл всех его исканий.

Он условился с Керссемакерсом, что вдвоем они поедут в Амстердам и посетят тамошний музей. С той и другой стороны были брошены резкие слова. Благодаря этой покупке было спасено все, что относится к нюэненскому периоду» (точнее, все, что сохранилось от этого периода). Одна лишь работа давала ему отдохновение. Из смеси желтого и красного получается оранжевый, желтого и синего – зеленый, красного и синего – фиолетовый.

Я готов признать, что было бы безумием и глупостью работать в той же манере и впредь, но не соглашусь с тем, будто бы я понапрасну тратил время и силы. Раз ей мешают соединить свою жизнь с любимым человеком, она примет яд. Послушайте, дружище, вещь эта довольно хороша, но она сделана с линии, а античные художники шли от объемов (от массы или ядра). Винсент сразу убежал, а Гоген предпочел переночевать в гостинице. Вдобавок его новая пассия попыталась покончить с собой.

Сходя с поезда в Хелмонде, куда она ездила за покупками, мать упала, сломав правое бедро. Хроническое отравление дигиталисом в ряде случаев может сделать мир для больного желтым, как и в случае с Ван Гогом, который, должно быть, видел желтые круги вокруг звезд – как на знаменитой картине «Звездная ночь» (которую он написал в 1889-м в психиатрической лечебнице) и ряде других полотен. Его ходатайство было отклонено, а сам он отстранен от должности проповедника. Он давно уже перестал надеяться, что когда-либо вкусит нормальную жизнь. В этом большом поселке, насчитывавшем около двух тысяч жителей, было совсем немного протестантов, едва ли более сотни, но «славный пастор» снискал всеобщее расположение, как некогда в Зюндерте и Эттене.

С какой изощренностью он располагал цвета играя на контрасте и нюансах, варьируя оттенки. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Несмотря на все мои недостатки, сбить меня с толку не так легко, как некоторые воображают. Масляный светильник, распространяющий тусклый свет, показывает бедность этих людей и в то же время создает атмосферу тишины, непричастности к суетному миру. Он спускался с горняками в шахты, а по вечерам читал им Библию.

Наконец-то картина смогла вместить нечто большее – то, что художник искал в этих краях. «Я вполне представляю себе, что придет день, когда композиция также будет даваться мне с легкостью», – писал Винсент брату Тео Он весь захвачен сознанием того, что надо спешить. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Если Винсент так остро реагировал на нападки Ван Раппарда («Порой мне кажется, — гласит его душераздирающее признание, — что поднимают руку на меня самого, настолько я связан с моим творчеством, настолько мои убеждения — часть меня самого») и если ему не всегда удается — он и это признает — сохранять спокойствие, то потому только, что суждения, высказанные Ван Раппардом, на взгляд Ван Гога, могли исходить лишь «от невыносимо педантичного человека, верного питомца академии», от человека, абсолютно неспособного понять истинный смысл его творчества, направления, которое он избрал. Все сомнения остались позади. Изучение цвета и поиски в этом направлении привели и Винсента к вопросам, которые волновали художников светлой палитры, в ту пору дававших генеральный бой своим противникам.

Ван Гога очень волновала эта тема. Он служит и будет служить искусству ради самого искусства, подобно садовнику, которому нет никакого дела до того, по какой цене продаются луковицы тюльпанов и предметом какого торга они становятся. Вы ничего не говорите мне о технике, – писал он ему в своем первом письме. Мгновение, которое проходит, уже ушло от тебя навсегда. – говорил Винсент.

– к любым лишениям. Пачкун с каждым днем вызывал в Нюэнене все большую настороженность. Нет, скорее всего, нет. Она никоим образом — точнее, почти никоим образом — не отвлекла Винсента от его исканий. В мае 1886 года, после отъезда его матери, – пишет Ж. Б. де ла Фай, – грузчики сложили произведения Ван Гога в ящики и оставили на хранение у колбасника города Бреды (в действительности это был краснодеревщик по фамилии Схрауэр).

И она выполнила свое намерение, не сумев, однако, себя убить. Но куда. «Я говорю мы, так как деньги, которые ты мне посылаешь — я знаю, они достаются тебе нелегко, — дают тебе право, если только мне удастся создать стоящую картину, считать ее наполовину твоим собственным творением». И он шел вперед гигантскими шагами. Семейные беды еще больше сблизили братьев.

Он довольствуется самой малостью – тем, что абсолютно необходимо для жизни. – к любым лишениям. Повторяю, я вынужден просить Вас об этом. Может, это и совпадение, но оно возвращает специалистов к изучению великого безумца. Почему бы и нам не поступать точно так же.

Он страдал от своего одиночества, но именно в нем черпал он силу и вдохновение. Куда важнее другое – обвинения Ван Раппарда по части искусства живописи. В первой книге его особенно поразила следующая, весьма характерная история. Куда важнее другое – обвинения Ван Раппарда по части искусства живописи.

Он завидует Гаварни, который «выпекал до шести рисунков в день» и с восхищением цитирует слова Уистлера: «Да, я сделал это за два часа, но я трудился много лет, чтобы научиться делать это за два часа». Его вращающихся светил, создающих эффект движения. Картина Едоки картофеля стала финальным аккордом пребывания художника в Нюэнене (Северный Брабант, Нидерланды). Он окажется очень далеко от слащавости известной картины Милле «Анжелюс».

Дом стоял в саду, среди деревьев. Повторяю, я вынужден просить Вас об этом. В это же самое время, когда никому не ведомый голландский художник писал свою картину – вызов и обвинение «цивилизованным людям», в далекой России всемирно известный писатель писал трактат «Что такое искусство» – с тем же вызовом, тем же обвинением. Табак, как он утверждал, действовал на него успокаивающе.

Но в глубине души — да, он не отрицает — все это ему, в общем, «довольно безразлично» и он «готов к тому», что, возможно, «не добьется никакого непосредственного результата». А между тем Милле, будь он к тому времени еще жив, содрогнулся бы при одном виде картин Винсента, его плотных мазков и резкой, жесткой манеры. Он продолжал: Взглянитека сюда – и, нарисовав на клочке бумаги несколько овалов, соединил их между собой еле заметными черточками и в результате получился конь, вставший на дыбы исполненный жизни и стремительности.

Винсент неизменно старался убедить в этом брата и самого себя. Жерико и Гро, пояснил он, научились у греков первым делом выражать массы контура (почти всегда в форме яйца) и выводить все дальнейшее из расположения и соотношения этих овалов). Он стушевался и, надо сказать, без особого труда.

С тех пор Винсент часто виделся с Керссемакерсом. Он даже сказал ему об этом. Табак, как он утверждал, действовал на него успокаивающе. используя относительный досуг, которым крестьяне располагают в ненастное время года. В этом споре отец Ван Гога был не на стороне сына. Он избрал себе образцом Милле. «Я часто думаю, что крестьяне представляют собой особый мир, во многих отношениях стоящий гораздо выше цивилизованного», — писал Винсент.

Ван Гог был так потрясен, что утратил всякий интерес к работе. «Едоки картофеля» стала первой крупной картиной, написанной в так называемый «нюэненский» период (по нидерландскому селению Нюэнен, где проживали родители художника). А в самом пасторском доме отец, подобно всем священникам признававший одну лишь букву веры, укорял сына в безбожии и отношения между ними обострились до крайности. Он сделал также много эскизов – вариантов общей композиции, – и в мае 1885 года «Едоки картофеля» были закончены. И снова картина не удалась.

Светлые краски. На самом деле имя «Винсент» предназначалось для старшего сына Ван Гогов, но он не прожил долго и потому имя перешло ко второму в семье чаду. Здесь кончается «ранний Ван Гог». Когда он приходил, то обычно ссорился с отцом. Хотя того несколько смущали размеры картин, как и то, что Германс хотел получить композицию с пятьюшестью фигурами (тогда как Ван Гог предпочитал иметь дело с меньшим числом персонажей), Винсент был в восторге от этой сделки, дававшей ему возможность писать картины без какихлибо затрат и с рвением принялся за работу. В то лето 1885 года, когда, работая в поле, среди крестьян, Винсент был занят «прямо или косвенно величайшей из проблем — цветом» инстинкт его был подобен реке ищущей свое русло, путь, по которому в будущем потекут ее воды. И вот, после нескольких лет бесплодной борьбы, Ван Гог возвратился в семью.

Конечно, его работам присуще множество недостатков, он отнюдь не склонен это отрицать. Можно ли с уверенностью сказать, что это было именно так. Среди жителей Нюэнена он был белой вороной. Ее поместили в утрехтскую клинику.

Его особой манеры смешивать краски и передавать реальность. Но это трудно осуществить. «Думаю, что через год при условии, что еще весь этот год буду писать много и без перерыва, я еще больше изменю мою манеру и цвет, который, по всей вероятности, станет еще темнее», — говорил он. – Непосредственность впечатления при этом полностью сохранена и передается зрителю.

Съездив в Утрехт, он беседовал там с врачом клиники. Винсент знал, чего он хочет и куда идет. После ссоры, разыгравшейся между ними, дело обернулось совсем плохо.

Я был бы в отчаянии, – уверяет он, – будь мои фигуры хороши. В Нюэнене Винсент почти ни с кем не поддерживал отношений. «Почему ты не продаешь своих картин. » — беспрестанно спрашивали они.

О нем все время ходили сплетни, недобрые толки. В конце концов, если уж Винсенту так приспичило быть художником, пусть рисует и продаёт картины, пусть забудет свои бредни о «настоящем» искусстве. Потрясенный сделанными открытиями, с каждым днем все больше, глубже осознавая их важность, Винсент невольно оглядывался назад на пройденный путь: Изучение натуры, борьба с реальностью.

Неизменно угрюмый, он лишь ненадолго заходил в пасторский дом. Инстинкт вел его вперед с поистине волшебной безошибочностью. Этот возглас словно вырвался из самого сердца Винсента.

– Непосредственность впечатления при этом полностью сохранена и передается зрителю. Художник, его картина и ее объект сливаются воедино, связанные друг с другом и с жизнью неразрывными узами. Здесь он будет лишь топтаться на месте и вянуть. Его невольно влекло к Винсенту и он снова поехал в Нюэнен. Напротив, вплоть до самого последнего времени я ничего другого и не встречал.

Материальные трудности, лишения, нищета – все это лишь выкуп, который надо уплатить за право числиться среди избранных рода человеческого. Винсент не поладил также с новым пастором, пришедшим на смену его отцу. Впрочем, разве речь идет о продаже картин, о деньгах, о каких-то обидах. Винсент согласен с Тео, сказавшим ему: «Когда горожане пишут крестьян, они у них походят на жителей парижских окраин, даже если все фигуры безупречно выписаны». Хотя все сомнения Винсента остались в прошлом, тем не менее легкость, которой он достиг, всего лишь начало.

И какая чудесная стремительность. Мог ли он написать их иначе, не погрешив против жизненной правды, не изменив самому себе. Но Марго (судя по всему, наделенная крайне хрупкой нервной конституцией) не примирилась с этим отказом.

Писал он главным образом ткачей, в той темной гамме, лишь изредка перемежавшейся проблесками света, которая отвечала его душевному настрою. Вечером, взяв с собой этот холст, я отправился в Эйндховен, где живет один мой приятель Германс., владелец довольно изящной гостиной (серые обои и мебель черная с золотом) и мы повесили там картину. Невозможно всегда жить отшельником, «так как подчас чертовски трудно работать в полном отрыве от мира живописи и от художников и совсем не видеть чужих работ».

Этого он и сам не знал. «Я был бы в отчаянии, – уверяет он, – будь мои фигуры хороши Я не хочу, чтобы они были академически правильны Если сфотографировать человека, который копает землю, то на снимке он не будет копать». Смотрите, как хорошо. » Это было одним из его любимых выражений. То же относится к синему и желтому. В мае, на радость Винсенту, к нему приехал Ван Раппард.

Моя палитра оттаяла, – констатировал он. Ее поместили в утрехтскую клинику. «Никогда еще не было в моей жизни года, который начинался бы так мрачно», – писал Винсент в начале января. И все же инстинктивно стремясь к той же цели, он шел к ней вслепую. Объясняли, что деньги, которые присылает ему Тео, всего лишь временная помощь, «милость, оказываемая пачкуну». Можно сказать, что в то лето 1884 года Ван Гог открыл для себя живопись.

«Спорить с ними бесполезно», – писал он Тео, вынужденному выслушивать жалобы обеих сторон, так как родители также сетовали: «Винсент с каждым днем становится нам все более чужим. С какой изощренностью он располагал цвета играя на контрасте и нюансах, варьируя оттенки.

Видит бог, неустанно повторял он, ведь он не злоупотребляет помощью Тео. Благодаря ей живопись уподобляется пламени: в страстном, сокрушительном, как атака, порыве должна она схватить нестойкую преходящую красоту вещей и их сокровенный смысл, но, чтобы добиться этого, надо писать «на одном дыхании», научиться стремительности, поставить на службу цвету кисть удивительной подвижности. Но поскольку картина взволновала его, я подарил ее ему и он принял ее, как я того хотел, без лишних слов, сказав мне только, что «эта штука чертовски хороша»». «Но здесь, в Голландии, – признавался Винсент, – нам трудно понять, что такое в действительности импрессионизм». Теперь его волновали важные технические проблемы.

Профессионализм сплошь и рядом обращается в штамп – неужели он этого не уразумел. К тому же он признавал только индивидуальную технику. Сам же он пользовался так называемым перспективным шасси – железным прутом, к которому он прикреплял на заданной высоте небольшую рамку. Винсент частенько бывал у них и наблюдал за тем, как проходит их жизнь в поле, за ужином в ветхой хижине, в повседневности будней и в праздничные дни, которые, впрочем, мало чем отличались от будней. До последнего времени Винсент стремился постичь секреты техники, теперь же он поставил перед собой более сложную задачу: «Наше творчество должно быть настолько изощренным, чтобы казаться наивным, — от него не должно разить талантом». Он даже сказал ему об этом. Жители поселка смеялись при одном появлении,, пачкуна, этого неудачника, который без зазрения совести жил на средства своих родных.

«Это стремительность кисти дает такой мощный эффект, – прочитал он в статье о Гейнсборо. Вот тогда и произошел этот знаменитый инцидент. На стенах гостиной остались незаполненными шесть секций размером полтора метра на шестьдесят сантиметров. «Если от картины изображающей крестьян, пахнет салом, дымом, картофелем, отлично.

За окном пасмурнее – пишет он, – поля усеяны черными глыбами земли, между которыми пятнами лежит снег, часто один за другим следуют дни, когда видишь только туман да грязь, по утрам и по вечерам – багровое солнце, ворон, сухую траву и увядшую гниющую зелень, черные рощи и ветви тополей и ив, вздыбленные на фоне хмурого неба, словно колючая проволока. Дает жизнь. Вот почему можно говорить о взаимосвязи между цветами. Отныне Винсент будет жить только живописью и для живописи.

Повинуясь первому побуждению, он вернул Ван Раппарду его письмо «с почтительным приветом». Страдание свято. Все сомнения остались позади. Мы слышим стон, вырвавшийся из самых глубин души Винсента, безрассудный трагический укор: «Да, деньги ты можешь мне дать, но ты не дашь мне жену, ребенка, работу».

Его органически отталкивало все связанное с «высшим обществом», с гостиными, нарядными дамами изысканными манерами, «лакированными ботинками» и так же органически притягивали все атрибуты жизни низших классов, «людей в деревянных башмаках». Но в глубине души – да, он не отрицает – все это ему, в общем, «довольно безразлично» и он «готов к тому», что, возможно, «не добьется никакого непосредственного результата». Художника начал работать над картиной после смерти отца. Художник, стоя у холста, не отгораживается от своих моделей. Подобная концепция красоты абсолютно чужда Винсенту. Ван Гог не сомневался, что, даже и темная, она все-таки здоровее и достойнее господской.

Винсент привык встречать повсюду непонимание: он настолько привык «выслушивать брань, что она больше не производит впечатления» и никаким новым наветам уже не поколебать его веры. Он качал головой: «Эти болваны из Нюэнена, видя, как я брожу по вересковой пустоши, говорят, что я спятил, но меня это не трогает». Тео показал одному парижскому торговцу картинами, по фамилии Портье, несколько этюдов брата и Винсент поспешил «за один день, на память» изготовить для Портье литографию с картины «Едоки картофеля» в ее тогдашнем варианте. Но ты все равно покажи ее ему – он должен видеть, что мы упорно идем к своей цели». «Абсолютно верно, — подтвердил он. — Возьмите, к примеру, этот тон (он показал пальцем на серую, грязную мостовую) так вот, если бы Паоло Веронезе сказали: Напишите белокурую красавицу с телом такого тона, он написал бы ее и на его картине женщина и впрямь была бы белокурой красавицей».

Они настолько отличались от всего, что он до сей поры привык понимать под живописью, что он простился с Винсентом довольно холодно и даже не пообещал зайти в другой раз. Соответственно темнота других частей картины усилена. Теперь живопись открылась Винсенту во всем великолепии. Однако, добавил он, «я нипочем не желал бы избежать этой ошибки. Вдвоем они много работали.

– восклицал он, откликаясь на зов величайшего из мастеров цвета. «Надо заставить обыденное служить выражению прекрасного» Запись на полях рисунка., - говорил Милле. Завтра, как и сегодня, она будет его кредо.

Но мог ли Винсент написать брабантских крестьян веселыми красками. Ван Раппард писал прядильщиц, этюды женских голов, Винсент – «аллею тополей с желтыми осенними листьями, где солнце кладет на землю среди опавшей листвы ослепительные пятна, чередующиеся с тенью, отбрасываемой стволами деревьев». Эфемерная и трагическая идиллия. Он вконец озлобился.

Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией. С тех пор Винсент часто виделся с Керссемакерсом. Всегда и за все надо платить. «Надо радоваться, когда у тебя есть еда и питье, крыша над головой и одежда, короче надо удовлетворяться тем, чем располагают крестьяне».

– Мой долг – искать случая и использовать всякую возможность для продажи моих работ. Объясняли, что деньги, которые присылает ему Тео, всего лишь временная помощь, милость, оказываемая пачкуну. К тому же он признавал только индивидуальную технику.

Посылая Винсенту деньги и позволяя ему отдаваться своему увлечению в отрыве от тяжких материальных забот, Тео тем самым как бы тоже становился художником. Судя по всему, он не слишком надеялся на это. Съездив в Утрехт, он беседовал там с врачом клиники. И она выполнила свое намерение, не сумев, однако, себя убить. Вслед за этим Винсент решил написать за зиму пятьдесят крестьянских голов (Некоторые из этих холстов в настоящее время находятся в музеях Парижа, Брюсселя и Лондона (Крестьянка в зеленой шали) используя относительный досуг, которым крестьяне располагают в ненастное время года. Эта утрата, по существу, завершила долгий период в жизни Винсента.

Потрясенный сделанными открытиями, с каждым днем все больше, глубже осознавая их важность, Винсент невольно оглядывался назад на пройденный путь: «Изучение натуры, борьба с реальностью Не стану отрицать – годами я едва ли не тщетно, подчас с печальным итогом, брался за дело именно с этого конца». Впрочем, разве речь идет о продаже картин, о деньгах, о каких-то обидах. Объясняли, что деньги, которые присылает ему Тео, всего лишь временная помощь, «милость, оказываемая пачкуну». Этого он и сам не знал. И все же инстинктивно стремясь к той же цели, он шел к ней вслепую. То и дело вспыхивали ссоры.

Но, разочаровавшись в учебе, бросил занятия и в 1878 году покинул Амстердам. Он как бы разучивал гаммы. Впрочем, желание быть полезным у него осталось. Подобное заявление, право, способно обескуражить кого угодно. По фасаду вился плющ.

Да что там. Пожилая женщина справа разливает в чашки черный кофе. Все черным-черно вокруг него и в душе тоже.

Можно возразить: тысячи художников писали, например, «Благовещение» и «Тайную вечерю», а различает их то, как они писали тысячи писали натюрморты с яблоками, но каждый писал яблоко по-своему. Семейные беды еще больше сблизили братьев. Холст, если так можно выразиться, отстранял художника от его моделей. надеяться, что когда-либо вкусит нормальную жизнь.

«Я говорил с врачом, чтобы получить у него совет: что я должен и чего не должен делать в интересах здоровья и будущего больной что лучше — по-прежнему сохранять с ней дружеские отношения или же стушеваться». «Я горю желанием видеть картины Рубенса. » – восклицал он, откликаясь на зов величайшего из мастеров цвета. Винсент с первых же слов затронул здесь самую суть вопроса. И снова вспыльчивость и приступы ярости помешали ему завершить обучение. С редкой преданностью ухаживал он за матерью, дневал и ночевал у ее постели. Дрожь нетерпения била Винсента.

Как знать – может быть, в Антверпене ему даже удастся продать какие-нибудь из своих работ. В поисках сюжетов для картин они вместе бродили по окрестностям. Вдвоем они много работали. — к любым лишениям. Он жил на отшибе от всех, окруженный молчаливой враждебностью поселка, под осуждающим оком родных, от которых он отдалялся все больше и больше и которых старался избегать.

Разве они не наглядное олицетворение, глубоко поэтический символ семейного очага. Тео убеждает Винсента расстаться с ней. Коричневое платье девочки, стоящей спиной на первом плане, коричневые руки и лица сотрапезниц в «Едоках картофеля», выразительные блики коричневого до предела насыщены смыслом.

Он колебался, стараясь совладать с нетерпением, от которого его вдруг начало лихорадить. Он испытывает таинственное влечение к цвету. Ван Гог снова обратился к живописи и его брат Тео (единственный, кто поддерживал Винсента на протяжении всей его нелегкой жизни) помог ему уехать в Брюссель и попробовать себя в роли слушателя Королевской академии изящных искусств.

Перед Винсентом открылось огромное поле деятельности: изучить использовать потрясающие ресурсы цвета, определить, каковы плоды этих опытов, способствовать рождению нового искусства. Братская привязанность Тео. То же относится к синему и желтому. На моем холсте были табачные тона, нежно-зеленый и белый (серый), даже чистый белый – такой, каким выдавливаешь его из тюбика. – говорил Винсент.

Эти портреты — плод отчаянного упорства, могучей, неукротимой страсти отверженного художника из Нюэнена. «Больше всего я хочу научиться допускать такие неточности и погрешности против правил, такие видоизменения и искажения действительности, чтобы в результате получилась – да, если хотите, – ложь, но более правдивая, чем любая буквальная правда». Но понимает ли Ван Раппард смысл всех его исканий. «Показывайте всем мои рисунки, – просил он Ван Раппарда.

Он стушевался и, надо сказать, без особого труда. Убежденный в своей правоте человек наконецто уверенно зашагал к светлой и ясной цели. Винсент жаловался: «Предоставляю вам судить, как приятна повседневная жизнь, когда сталкиваешься с такими вещами». Произошел давно назревавший его разрыв с семьей. Подавленный печалью этого края, он, как никогда, страшился своей участи. Здесь хранится большая часть работ художника. С восхищением и страхом смотрел художник на Винсента, человека, беззаветно преданного искусству, который питался одним лишь хлебом и сыром (Это не портится в дороге, – шутил Винсент) и, вечно голодный, готовился и впредь жить в нищете.

Может быть, на этот раз Винсент и вправду поверил, что пришел конец его одиночеству. Большую часть картин приобрел бредский портной господин Маувен. Откуда ему знать, что его сын – Ван Гог. Разве может их дочь выйти замуж за этого «пачкуна», за неудачника оборванца. Незачем даже вспоминать об этом «благонравном бессилии».

Оставшись без моделей, Винсент начал писать натюрморты. Повинуясь первому побуждению, он вернул Ван Раппарду его письмо «с почтительным приветом». Затем, скопировав полотна, он вернет их Винсенту. Благодаря этой покупке было спасено все, что относится к нюэненскому периоду (точнее, все, что сохранилось от этого периода).

Это не античность, а ренессанс – сказал Делакруа. Светлые краски. Разве может их дочь выйти замуж за этого «пачкуна», за неудачника оборванца. Вчера я именно так подшутил над почтенным собратом моего отца. Шахтеры любили его, но считали чужим.

Винсента корили за то, что он не зарабатывает денег. — представить его как нечто абсолютно естественное. Милле и тут указал ему путь, тот самый Милле, который говорил: «Коль скоро я хожу в деревянных башмаках, я все вынесу». «Будь у него много таких же прекрасных вещей, как лист, который я недавно обнаружил — Пять возрастов пьяницы или фигура старика под каштаном, о которой я недавно тебе рассказывал, — право, нам всем следовало бы пойти к нему на выучку», — писал он Тео в конце 1882 года. Он уезжает из дома, «в мир», доказывать свою правоту. Крестьяне Винсента не застывают в нарочитых позах, чтобы возблагодарить Творца — они заняты борьбой не на жизнь, а на смерть, вечной и тщетной борьбой, составляющей участь всех людей. Никогда еще он не был озабочен таким множеством технических вопросов.

Неординарность Гога пугает горожан до такой степени, что в марте 1889 года горожане пишут прошение освободить город от «рыжего безумца». Своим величайшим учителем, «самым современным из художников», он по-прежнему считал Милле: «Милле — это отец Милле иными словами советник и наставник молодых художников во всех областях». Женщина, воспылавшая к нему нежным чувством, – это было нечто новое для Ван Гога.

Он относил к трудовым классам и себя, художника, человека «тяжелой и грязной работы». В тот самый августовский день, когда он приехал в Утрехт, его не оставляли мысли о крупном полотне, над которым работал Ван Раппард и, разыскав дом своего друга, он постучался к нему. Он страдал от своего одиночества, но именно в нем черпал он силу и вдохновение. Природа открылась ему, позволив заглянуть в свою душу. Кругом все чернымчерно.

Винсент торопился уехать. Я намерен и впредь поступать таким же образом. Эта утрата, по существу, завершила долгий период в жизни Винсента. «Возьмите любой из моих рисунков, — говорит он своему бывшему другу, — или любую из моих картин, какую захотите, какую я и сам Вам укажу, стараясь по возможности сохранить хладнокровие. Можно ли с уверенностью сказать, что это было именно так.

По фасаду вился плющ. Винсент стал мастером своего дела. Эфемерная и трагическая идиллия. На протяжении всего лета, продолжая свой страстный спор с Ван Раппардом, он повторял в каждом письме: «Что до меня, то мой удел — неприкрытая нищета. На одном из последних холстов Винсента – натюрморте – изображены в символическом соседстве Библия, раскрытая на 53й главе книги пророка Исайи и «Радость жизни», роман Золя, вышедший всего год назад. Столкнулись лицом к лицу два разных мира. «Пачкун» с каждым днем вызывал в Нюэнене все большую настороженность.

Винсент внимательно изучил два произведения Шарля Блана: «Художники моего времени» и «Грамматика рисовального искусства». Но Что поделаешь. » В своем исступлении Винсент накинулся даже на брата. Произошел давно назревавший его разрыв с семьей. Инстинкт вел его вперед с поистине волшебной безошибочностью.

Винсент сердился, мечтал как можно скорее убраться отсюда. Нет. Это не давало ему покоя.

«За окном пасмурно, – пишет он, – поля усеяны черными глыбами земли, между которыми пятнами лежит снег, часто один за другим следуют дни, когда видишь только туман да грязь, по утрам и по вечерам – багровое солнце, ворон, сухую траву и увядшую гниющую зелень, черные рощи и ветви тополей и ив, вздыбленные на фоне хмурого неба, словно колючая проволока». И хотя называли его вангоговским кабинетом, висела там только одна маленькая картиночка известного художника— подготовительный этюд к картине Едоки картофеля: тёмная, мутная клякса, жирные линии, закрученные углем в осыпающуюся спираль, подобия лиц, глаз и носов, ничего толком не разберешь Разочарованные посетители недоумённо пожимали плечами: угольная клякса издали напоминающая трещину в небе, почерневшую, обуглившуюся молнию (и только позже, если приглядеться из мрака начинали проступать осторожные фигуры людей их перекрученные бедностью бледностью лица), не пробуждала воспоминаний, не требовала отождествлений, не искала человеческого сочувствия». «Нужно писать крестьян так, словно ты один из них, чувствуя и мысля, как они». Нюэнен, весь в мрачных тонах, дышащий печалью и потому неспособный вызвать у него новый подъем творческих сил Нюэнен, от которого за эти два года упорного, неутомимого труда он взял все, что можно было взять. Тогда Жигу спросил, почему он так думает. Грубым формам сопутствуют мрачные тона: глинистый коричневый, грязноватая охра, оливковый зеленый, берлинская лазурь, почти переходящая в черный (Цвета черного мыла – по меткому замечанию Юлиуса Манер-Грефе).

Один из пастырей даже пообещал прихожанам деньги, если они не дадут себя рисовать, «но они мужественно ответили, что предпочитают зарабатывать у меня, чем клянчить у него». Хотя того несколько смущали размеры картин, как и то, что Германе хотел получить композицию с пятью-шестью фигурами (тогда как Ван Гог предпочитал иметь дело с меньшим числом персонажей), Винсент был в восторге от этой сделки, дававшей ему возможность писать картины без каких-либо затрат и с рвением принялся за работу.

На сей предмет он заручился адресами шести торговцев картинами. «Пусть Ваше искусство освещает путь людям, в этом, как я полагаю, состоит долг каждого художника», — писал он Ван Раппарду. Это нисколько не поставит под угрозу его самобытность. Трудно вообразить более трагический контраст. «Я был бы в отчаянии, — уверяет он, — будь мои фигуры хороши Я не хочу, чтобы они были академически правильны Если сфотографировать человека, который копает землю, то на снимке он не будет копать».

Возможно, я даже покину свою мастерскую и поселюсь в какой-нибудь хижине, чтобы уже не слышать и не видеть тех, кто именует себя «культурными людьми»». В изображение крестьян он не вносил умиленной идеализации, свойственной кающимся дворянам или ходокам в народ, – он отдавал себе отчет в загрубелости своих персонажей, день-деньской копающихся в земле» знал, что в крестьянине «много от зверя» (его собственные слова) Но это его не отпугивало. Чего он добивался. Сам процесс работы над «Едоками картофеля» обернулся своеобразным актом социальной борьбы, хотя это странно звучит по отношению к такому мирному и сосредоточенному делу, как писание картины. В этом мире все случайно, неповторимо и невозвратимо.

Нет. Винсент жаловался: «Предоставляю вам судить, как приятна повседневная жизнь, когда сталкиваешься с такими вещами». Семейные беды еще больше сблизили братьев. Ему удалось запечатлеть всю беспросветность каждого их дня.

Профессионализм сплошь и рядом обращается в штамп — неужели он этого не уразумел. Загадочность Рембрандта, виртуозность Хальса. Он довольствуется самой малостью — тем, что абсолютно необходимо для жизни. Доктор Гаше даже говорил о выздоровлении. Он жил на отшибе от всех, окруженный молчаливой враждебностью поселка, под осуждающим оком родных, от которых он отдалялся все больше и больше и которых старался избегать.

Он почти не выходил из музея, без устали разглядывая картины великих мастеров. «Я не намерен изгонять из своей жизни страдание, — говорил тот же Милле, — так как подчас именно оно дарует художникам силу». «Будь у него много таких же прекрасных вещей, как лист, который я недавно обнаружил – Пять возрастов пьяницы или фигура старика под каштаном, о которой я недавно тебе рассказывал, – право, нам всем следовало бы пойти к нему на выучку», – писал он Тео в конце 1882 года. Даже если ему не понравились мои рисунки, все равно покажи ему эту картину. С восхищением и страхом смотрел художник на Винсента, человека, беззаветно преданного искусству, который питался одним лишь хлебом и сыром («Это не портится в дороге», – шутил Винсент) и, вечно голодный, готовился и впредь жить в нищете. В октябре Винсент целую неделю писал натюрморты в доме Германса используя в качестве моделей «самые красивые вещи» из его коллекции.

Нет, скорее всего, нет. Но Что поделаешь. » В своем исступлении Винсент накинулся даже на брата. Эфемерная и трагическая идиллия. Я не хочу, чтобы они были академически правильны. Так или иначе, отцу стало невмоготу разговаривать с сыном. Обилия его «болезненного» желтого, который спустя какое-то время приобрел «золотой» оттенок, ведь полотна Ван Гога стали на вес золота. События тоже следовали одно за другим.

Винсент провел в Амстердаме три дня. Съездив в Утрехт, он беседовал там с врачом клиники. Скудость вещи — непременное условие ее одушевленности. Sorrow is better than joy.

«Хорошо зимой утопать в глубоком снегу, осенью – в желтых листьях, летом – в спелой ржи, весной – в траве хорошо всегда быть с косцами и крестьянскими девушками – летом под необъятным небом, зимой у закопченного очага хорошо чувствовать, что так было и будет всегда». Повторяю, я вынужден просить Вас об этом. Неточности, а подчас и огрехи. «Старые мастера пользовались подобной штукой. В своем исступлении Винсент накинулся даже на брата.

– представить его как нечто абсолютно естественное. Может быть, вернуться в Дренте. Винсент будет писать картины.

Крестьяне Винсента не застывают в нарочитых позах, чтобы возблагодарить Творца – они заняты борьбой не на жизнь, а на смерть, вечной и тщетной борьбой, составляющей участь всех людей. Другой любопытный факт обнаружили специалисты НАСА – изучая полотна Ван Гога, они пришли к выводу, что океанические течения ведут себя именно так, как изобразил художник в «Звездной ночи».

Его сумасшествия боялись, а его картины, без сомнения, вызывали интерес. Винсент оборудовал себе временную мастерскую в чулане прачечной, пристроенной к дому. Винсента захлестнуло безграничное отчаяние. Что поделаешь.

До этого еще очень далеко. Окончательно охладев к работе, молодой Ван Гог был уволен. Да и какой отец на месте пастора вел бы себя по-иному. В этом мире все случайно, неповторимо и невозвратимо. В мае, на радость Винсенту, к нему приехал Ван Раппард.

И тут его осенило. Германе предполагал разместить в них картины религиозного содержания вроде «Тайной вечери», «по эскизу рисунка, выполненного в современном готическом стиле». Из всех цветов спектра только три – желтый, красный и синий – неразложимы на составные это первичные цвета, которые в смешении образуют вторичные. «Хочу верить, — вскоре после этого писал Винсент, — что с каждым днем мои этюды все больше будут радовать тебя Теперь я совсем не могу терять время», — писал он, окончательно порвав с родными, готовый отныне во всем подчиняться Тео, на которого полностью переложил заботу о своем материальном обеспечении, готовый — какая важность. До последнего времени Винсент стремился постичь секреты техники, теперь же он поставил перед собой более сложную задачу: «Наше творчество должно быть настолько изощренным, чтобы казаться наивным, – от него не должно разить талантом».

Винсента презирали и третировали, как никогда раньше. Осенью Винсента вновь навестил Ван Раппард. Чего он добивался. Все в этом мире эфемерно, преходяще и недолговечно. С тех пор Винсент часто виделся с Керссемакерсом.

Они страдают, радуются, ненавидят. Сразу же после приезда в Нюэнен Винсент понял, как непоправим его разлад с родными. В пасторском доме, который отныне многие люди обходили стороной, Винсент появлялся все реже и реже. «Всю зиму, – победоносно сообщал он Тео, – я не выпускал из рук нить этой ткани, решая, каким будет ее окончательный рисунок и, если теперь эта ткань превратилась в шершавую, грубую материю, нити из которых она соткана, все же подобраны тщательно и согласно определенным правилам Пусть тот, кто предпочитает видеть крестьян, написанных розовой водой, отвернется от моей работы» Посылая Тео свою картину, Винсент просил показать ее Дюран Рюелю, торговцу, покупавшему работы импрессионистов. Я решил выбрать второе и притом с таким восторгом, словно возвращаюсь из изгнания». Он преисполнен решимости жить самостоятельно – согласно своим убеждениям. События тоже следовали одно за другим.

Да и какой отец на месте пастора вел бы себя по-иному. Уставшие (крестьяне вообще редко едят отдохнувшими), они безрадостно, но и спокойно поедают свой бедный ужин, ведя неспешный разговор. Как-то раз Шарль Блан сказал Делакруа, что «великие колористы — это те, кто не передает локального цвета» и Делакруа поспешил развить его мысль. Техника — не риторика, она должна выражать личность художника.

Но ты все равно покажи ее ему – он должен видеть, что мы упорно идем к своей цели. Картинами Франса Хальса, в особенности «Ротой капитана Ренье Реаля», он восхищался почти так же, как «Иудейской невестой», хотя и по иным причинам. — принять предначертание судьбы. В мае, на радость Винсенту, к нему приехал Ван Раппард. «У Хальса по меньшей мере двадцать семь черных тонов».

Винсент хотел, чтобы зрителям казалось, будто крестьянин на его картине «написан землей, которую он засевает». Гоген уехал, Тео Ван Гог, напротив, стал ухаживать за братом. Ван Гог изучал разные художественные направления и стили в престижной частной студии, перенял изобразительную манеру импрессионистов – покрывать холст пятнами краски – и познакомился (благодаря брату) с Писсарро, Дега, Гогеном. Ему ставили диагноз «шизофрения», а чрезмерное увлечение зеленой, красной и белой красками, по мнению врачей, указывало на цветовую слепоту художника, тогда как он считал свою манеру изображения революционной и не доступной для понимания современников.

Человечность искусства Ван Гога коренилась глубже. Только в труде его раненая душа забывала о жизненной пытке. Все сомнения остались позади. Керссемакерсу он дал множество полезных советов.

«Вы потом измените свое мнение», – ответил тот. Он даже не показался на глаза родственникам, съехавшимся на похороны в Нюэнен, а когда встал вопрос о наследстве, попросту заявил родным, что его взгляды на жизнь «слишком сильно отличаются от их взглядов, чтобы можно было о чем-нибудь договориться». Смотрите, как хорошо. » Это было одним из его любимых выражений.

Затем, скопировав полотна, он вернет их Винсенту. Винсент ощупью продвигался вперед. Его заменил на этой должности его брат Тео, которому удалось сделать скромную карьеру. Теперь его волновали важные технические проблемы. Это «вялая, равнодушная дружба».

Среди жителей Нюэнена он был белой вороной. Так или иначе, отцу стало невмоготу разговаривать с сыном. Ни в коем случае. Но понимает ли Ван Раппард смысл всех его исканий.

Винсент продолжал писать – натюрморты, птичьи гнезда, кое-какие пейзажи. Никогда еще он не был озабочен таким множеством технических вопросов. «Даже если ему не понравились мои рисунки, все равно покажи ему эту картину.

Он колебался, стараясь совладать с нетерпением, от которого его вдруг начало лихорадить. В Нюэнене Винсент почти ни с кем не поддерживал отношений. Винсента угнетал Нюэнен, где теперь работать ему было невмоготу. Скоро учение будет завершено – уже теперь он рисовал с удивительной легкостью. Он испытывает таинственное влечение к цвету. Три поколения крестьянской семьи, живущие под одной крышей, собрались вместе за скромной трапезой.

Техника – не риторика, она должна выражать личность художника. Ван Гог задумал написать за зиму пятьдесят этюдов голов крестьян. Но конец всему положила безответная любовь. У родителей нет больше с сыном общего языка.

(Так впервые вошел в его жизнь мотив сознательной нищеты, очень значительный для последующего). К тому времени он уже постиг многие тайны мастерства и убежденно провозглашал свое кредо. Однако сын его неприятно поразил жителей Нюэнена. «Вы потом измените свое мнение», — ответил тот. Причинив ему острую боль, она глубоко омрачила его настроение.

Несмотря на все мои недостатки, сбить меня с толку не так легко, как некоторые воображают. Его отец был протестанским пастором, а мать – дочерью переплетчика и продавца книг. Это был серьезный удар. Он преисполнен решимости жить самостоятельно – согласно своим убеждениям. В Боринаж он попал в должности протестантского проповедника.

Профессионализм сплошь и рядом обращается в штамп – неужели он этого не уразумел. Судя по всему, он не слишком надеялся на это. Рисунки Ван Гога боринажского периода почти все потеряны. Куда он шел.

Послушайте, дружище, вещь эта довольно хороша, но она сделана с линии, а античные художники шли от объемов (от массы или ядра). Его невольно влекло к Винсенту и он снова поехал в Нюэнен. Вещи живут у него своей жизнью, не менее напряженной, чем человеческая. И ведь нельзя сказать, чтобы Ван Гог был недоволен тем делом, которое, казалось, было уготовано ему с рождения. Теперь Винсент одерживал один успех за другим. Он преисполнен решимости жить самостоятельно — согласно своим убеждениям.

Все это только на пользу. «Есть нечто необыкновенное, – писал он Тео, – в ощущении, что ты должен ринуться в огонь». Видит бог, неустанно повторял он, ведь он не злоупотребляет помощью Тео. Показывайте всем мои рисунки, – просил он Ван Раппар-да. Сразу же после приезда в Нюэнен Винсент понял, как непоправим его разлад с родными. «Хочу верить, – вскоре после этого писал Винсент, – что с каждым днем мои этюды все больше будут радовать тебя Теперь я совсем не могу терять время», – писал он, окончательно порвав с родными, готовый отныне во всем подчиняться Тео, на которого полностью переложил заботу о своем материальном обеспечении, готовый – какая важность. «Старые мастера пользовались подобной штукой.

Это программное произведение художника, он писал его с огромным увлечением и мыслил как вызов академическому искусству, вызов «чистой публике», любящей приглаженное искусство, вызов тем, кого художник ощущал «по ту сторону баррикады». Неточности, а подчас и огрехи. Здесь никак нельзя прибегать к привычным приемам.

Неизменно угрюмый, он лишь ненадолго заходил в пасторский дом. Освободив крестьянские сцены от некоторых характерных деталей, создатель «Вечерней молитвы» идеализировал их, подняв на уровень обобщения, классического синтеза. «Я не могу принимать в расчет, что думают о моей работе люди я должен идти вперед — вот о чем мне следует думать Если я теперь ничего не стою, то и потом ничего не буду стоить но, если я буду чего-то стоить потом, значит, я и сейчас уже стою чего-то, — упрямо повторял он, — так как пшеница есть пшеница, даже если горожане поначалу принимают ее за траву». Самой главной работой Ван Гога в Нюэнене была картина «Едоки картофеля» (с большим количеством подготовительных и сопутствующих этюдов) – ужин крестьян в хижине.

Куда важнее другое — обвинения Ван Раппарда по части искусства живописи. Винсент не поладил также с новым пастором, пришедшим на смену его отцу. Искусство, к которому его влечет, – это субъективное искусство экспрессивного толка.

Своим величайшим учителем, «самым современным из художников», он по-прежнему считал Милле: «Милле – это отец Милле иными словами советник и наставник молодых художников во всех областях». Потянулись пасмурные месяцы. Таким образом, все полотно звучит как бы в басовом регистре. Холст, если так можно выразиться, отстранял художника от его моделей.

Он вновь с мрачным ожесточением взялся за кисть. Ее поместили в утрехтскую клинику. Напротив, вплоть до самого последнего времени я ничего другого и не встречал. 23 ноября, оставив на месте большую часть своих работ (Подсчитано, что за два года, проведенные в Нюэнене, Ван Гог сделал около 240 рисунков и написал около 180 картин. Цвет – это поэзия.

Прошло время колебаний, сомнений, вопросов. Два года Ван Гог каторжно трудился, не выпуская из рук карандаш и кисть. Винсент внимательно изучил два произведения Шарля Блана: «Художники моего времени» и «Грамматика рисовального искусства». Творчество Милле еще и сегодня серьезно недооценивают.

Почему бы и нам не поступать точно так же. » – говорил Винсент. И шедевр родился в ноябре 1885 года. «Почему ты не продаешь своих картин. » – беспрестанно спрашивали они. Картины этого периода более сдержанные по цвету и содержанию, в основном – панорамные пейзажи. Ван Гог поступил в протестантскую миссионерскую школу под Брюсселем.

Но ты все равно покажи ее ему — он должен видеть, что мы упорно идем к своей цели». Здесь он будет лишь топтаться на месте и вянуть. Хальс – «колорист из колористов». Прошло время колебаний, сомнений, вопросов. Мог ли он написать их иначе, не погрешив против жизненной правды, не изменив самому себе.

Он встал, сорвал полотно с подрамника, отбросил его в угол и натянул новый холст. Одна лишь работа давала ему отдохновение. Он с готовностью ответил на ее любовь вдвоем они стали строить планы женитьбы. Страдание свято. В этом большом поселке, насчитывавшем около двух тысяч жителей, было совсем немного протестантов, едва ли более сотни, но «славный пастор» снискал всеобщее расположение, как некогда в Зюндерте и Эттене.

«Цвет сам по себе что-то выражает, от этого никуда не уйдешь и надо это использовать все, что прекрасно, воистину прекрасно, непременно также правдиво», – писал он Тео, провозглашая мысли, от которых не отказались бы даже гностики. Особенностью крестьянской психики Ван Гог считал очеловечивание вещей. Так что же, отказаться от мечты, забыть свои волшебные эксперименты в области цвета и рисовать «правильные» картины для обывателей.

Да и какой отец на месте пастора вел бы себя по-иному. «Думаю, что, даже если я захочу и сумею чему-то научиться у других, даже если я позаимствую у них кое-какие технические приемы, все равно я всегда буду смотреть на мир собственными глазами и обладать собственным видением». Этот розовый – заглушённый цвет, полученный в результате сочетания красного с зеленым. Винсент хотел, чтобы зрителям казалось, будто крестьянин на его картине «написан землей, которую он засевает». Источник света в «Едоках картофеля» предельно прозаичен и подчеркнут. Но мог ли Винсент написать брабантских крестьян веселыми красками.

Этот розовый – заглушенный цвет, полученный в результате сочетания красного с зеленым. Тогда Жигу спросил, почему он так думает. На следующее утро, вернувшись домой, он увидел толпу людей у входа и Ван Гога, лежавшего на постели в луже крови: Винсент в порыве ярости отрезал себе мочку левого уха.

«Но это трудно осуществить». Всегда и за все надо платить. Винсент стал старшим сыном и братом, у него было два брата и три сестры. Если сфотографировать человека, который копает землю, то на снимке он не будет копать. Она никоим образом – точнее, почти никоим образом – не отвлекла Винсента от его исканий.

Винсент возобновил работу над «Едоками картофеля» и одновременно начал новую серию крестьянских портретов, отличающихся еще большей характерностью, чем прежние. Винсент провел в Амстердаме три дня. Этот человек, рассуждавший как мастер своего дела, находился между тем в самом отчаянном положении. Если он и пошел на это приключение с пылом, который вкладывал во всякую затею, то в глубине души все же ничуть не верил в его успех. Он должен жить среди декорации своих сюжетов.

Изображение пятерых усталых людей, которые при тусклом свете керосиновой лампы едят свой скудный ужин «теми же руками, которыми они копали землю» исполнено своеобразного величия: хочется назвать эту сцену не ужином, а трапезой. – Возьмите, к примеру, этот тон (он показал пальцем на серую, грязную мостовую) так вот, если бы Паоло Веронезе сказали: Напишите белокурую красавицу с телом такого тона, он написал бы ее и на его картине женщина и впрямь была бы белокурой красавицей». Он вконец озлобился. Столько трудов даром, он снова промахнулся, упустил последний шанс. Мгновение, которое проходит, уже ушло от тебя навсегда.

Женщина, воспылавшая к нему нежным чувством, – это было нечто новое для Ван Гога. Винсент возвратился из Амстердама, воодушевленный всем, что увидел нет, он не ошибся, он на верном пути: «Некоторые художники, которых я знаю, но не хочу называть, неустанно бряцают тем, что они зовут техникой на мой взгляд, как раз они обладают слабой техникой». Конечно, его работам присуще множество недостатков, он отнюдь не склонен это отрицать. Абсолютно верно, – подтвердил он. Может быть, вернуться в Дренте.

Раз ей мешают соединить свою жизнь с любимым человеком, она примет яд. Осенью Винсента вновь навестил Ван Раппард. Он завидует Гаварни, который «выпекал до шести рисунков в день» и с восхищением цитирует слова Уистлера: «Да, я сделал это за два часа, но я трудился много лет, чтобы научиться делать это за два часа». «Надо радоваться, когда у тебя есть еда и питье, крыша над головой и одежда, короче надо удовлетворяться тем, чем располагают крестьяне». Это не античность, а ренессанс – сказал Делакруа.

Однако на протяжении пяти лет тот был, по существу, его единственным другом и опорой и вскоре Винсент ощутил потребность, как он сам выразился, «поставить точки над i». Не поладил он и со священником католической церкви. И она выполнила свое намерение, не сумев, однако, себя убить. Так или иначе, отцу стало невмоготу разговаривать с сыном. Конечно, его работам присуще множество недостатков, он отнюдь не склонен это отрицать.

Вечером, взяв с собой этот холст, я отправился в Эйндховен, где живет один мой приятель (Германе), владелец довольно изящной гостиной (серые обои и мебель черная с золотом) и мы повесили там картину. Дом стоял в саду, среди деревьев. Незачем даже вспоминать об этом благонравном бессилии. Однако сын его неприятно поразил жителей Нюэнена. «Ты ни разу еще не продал ни одной моей вещи, — как-то раз написал он ему, совсем потеряв голову от обиды и гнева. — В сущности, ты даже не пытался этого сделать».

Винсента корили за то, что он не зарабатывает денег. Освободив крестьянские сцены от некоторых характерных деталей, создатель «Вечерней молитвы» Наверно, это одна из самых слабых, хотя и самая знаменитая картина Милле. Керссе-макерсу он дал множество полезных советов. Но не тут-то было.

«Абсолютно верно, – подтвердил он. Приехал он к своему отцу, к своим родным, но Нюэнен не был его родиной. Но еще больше удивило кожевника то, что он никак не мог забыть холсты и рисунки Ван Гога. «Я вполне представляю себе, что придет день, когда композиция также будет даваться мне с легкостью», — писал Винсент брату Тео Он весь захвачен сознанием того, что надо спешить. Винсента захлестнуло безграничное отчаяние.

Он не отличался от них одеждой и образом жизни, но внутренне оставался самим собой. Он даже не показался на глаза родственникам, съехавшимся на похороны в Нюэнен, а когда встал вопрос о наследстве, попросту заявил родным, что его взгляды на жизнь «слишком сильно отличаются от их взглядов, чтобы можно было о чемнибудь договориться». Художник должен быть художником и ничем больше». Женщина, воспылавшая к нему нежным чувством, — это было нечто новое для Ван Гога.

Он избрал себе образцом Милле. Хальс – колорист из колористов. Цвет – это поэзия. Трудно вообразить более трагический контраст. Винсента попросту выгнали оттуда.

Они, как люди, вовлечены в круг существования. Загадочность Рембрандта, виртуозность Хальса. Я горю желанием видеть картины Рубенса. Табак, как он утверждал, действовал на него успокаивающе.

Вот почему можно говорить о взаимосвязи между цветами. Он вновь с мрачным ожесточением взялся за кисть. «Все это надо прочно освоить. » — говорил Винсент. Неизменно угрюмый, он лишь ненадолго заходил в пасторский дом.

Винсент сердился, мечтал как можно скорее убраться отсюда. В поисках утешения Винсент обратился к религии и захотел стать священником, как и его отец. Винсент торопился уехать. Крестьяне относились к нему хорошо и позировали охотно, – разумеется, за плату. До этого еще очень далеко. В то лето 1885 года, когда, работая в поле, среди крестьян, Винсент был занят «прямо или косвенно величайшей из проблем – цветом» инстинкт его был подобен реке ищущей свое русло, путь, по которому в будущем потекут ее воды.

Наперекор традиции Ван Гог лишает трапезу какой-либо священной окраски. Однако на протяжении пяти лет тот был, по существу, его единственным другом и опорой и вскоре Винсент ощутил потребность, как он сам выразился, «поставить точки над i». «Спорить с ними бесполезно», — писал он Тео, вынужденному выслушивать жалобы обеих сторон, так как родители также сетовали: «Винсент с каждым днем становится нам все более чужим. У родителей нет больше с сыном общего языка.

И господствующий колорит у Ван Гога иной: серо-зеленый, с глубокими голубыми тенями. (Это была его судьба — во всем повиноваться только личной, внутренней логике). Оставшись без моделей, Винсент начал писать натюрморты. Убежденный в своей правоте человек наконец-то уверенно зашагал к светлой и ясной цели.

«Я не намерен изгонять из своей жизни страдание, – говорил тот же Милле, – так как подчас именно оно дарует художникам силу». Здесь никак нельзя прибегать к привычным приемам. «Пусть Ваше искусство освещает путь людям, в этом, как я полагаю, состоит долг каждого художника», – писал он Ван Раппарду. Скоро учение будет завершено —уже теперь он рисовал с удивительной легкостью. Его невольно влекло к Винсенту и он снова поехал в Нюэнен.

Почему ты не продаешь своих картин. Это так но не нужно смешивать предмет изображения с предметом любви, – то, что художник истинно любит, определяет собой его «как», его подход к любому предмету. Как-то раз Шарль Блан сказал Делакруа, что «великие колористы – это те, кто не передает локального цвета» и Делакруа поспешил развить его мысль. Инстинкт вел его вперед с поистине волшебной безошибочностью. Это висячая керосиновая лампа.

Подобная концепция красоты абсолютно чужда Винсенту. Эта утрата, по существу, завершила долгий период в жизни Винсента. Винсенту Ван Гогу было 37 лет. Мгновение, которое проходит, уже ушло от тебя навсегда. В поисках сюжетов для картин они вместе бродили по окрестностям. Я решил выбрать второе и притом с таким восторгом, словно возвращаюсь из изгнания. Пуля пробила ребро и застряла в кости.

Он отчетливо знал это – как в нравственном, так и в эстетическом плане. Не лучше ли ему устроиться в каком-нибудь другом месте. Винсент вспоминал слова Херкомера, которые тот произнес, открывая свою школу живописи: «Мне важно выпестовать индивидуальные таланты, а не воспитать последователей доктрины Херкомера». «Вот я и говорю, – подчеркивал он в своих письмах, – что, создавая картины, я стараюсь жить, ни о чем другом не задумываясь». «Едоки картофеля» — это прощание с родиной исполненное горечи и поэзии.

Он с готовностью ответил на ее любовь вдвоем они стали строить планы женитьбы. И Винсент снова остался один. Повинуясь первому побуждению, он вернул Ван Раппарду его письмо с почтительным приветом. Винсент отказался от своей доли наследства поскольку в последние годы он был в серьезном разладе с отцом, заявил он, он не станет «ни предъявлять своих прав, ни даже притязать на то, что некогда ему принадлежало».

– Возьмите, к примеру, этот тон (он показал пальцем на серую, грязную мостовую) так вот, если бы Паоло Веронезе сказали: Напишите белокурую красавицу с телом такого тона, он написал бы ее и на его картине женщина и впрямь была бы белокурой красавицей. С той и другой стороны были брошены резкие слова. Винсент был более философ, чем это принято думать. Теперь же он понял, что эта достоверность – фикция, так как в каждой картине цвета воздействуют друг на друга и потому в работе надо учитывать игру красок.

Таков закон внезапного контраста, который отчасти уже широко использовал Делакруа. Керссемакерсу он дал множество полезных советов. Чего он добивался. Среди жителей Нюэнена он был белой вороной. Именно в этот период проявилось всё своеобразие художественной манеры Ван Гога.

Писал он главным образом ткачей, в той темной гамме, лишь изредка перемежавшейся проблесками света, которая отвечала его душевному настрою. Винсент с первых же слов затронул здесь самую суть вопроса. И какая чудесная стремительность. Депрессии, которые были и раньше, стали одолевать его всё чаще. Произошел давно назревавший его разрыв с семьей.

Семья отправила его в Амстердам, где он поселился у своего родственника и усердно готовился к сдаче вступительных экзаменов в университет на отделение теологии. Начало лета застало Винсента в процессе стремительного творческого роста. – В сущности, ты даже не пытался этого сделать. Винсент привык встречать повсюду непонимание: он настолько привык «выслушивать брань, что она больше не производит впечатления» и никаким новым наветам уже не поколебать его веры. Винсент ощупью продвигался вперед. – принять предначертание судьбы.

Жители поселка смеялись при одном появлении «пачкуна», этого неудачника, который без зазрения совести жил на средства своих родных. А между тем Милле, будь он к тому времени еще жив (Он умер в 1875 году), содрогнулся бы при одном виде картин Винсента, его плотных мазков и резкой, жесткой манеры. В первой книге его особенно поразила следующая, весьма характерная история.

В мае Винсент завершил свою картину. У Хальса по меньшей мере двадцать семь черных тонов. Винсент согласен с Тео, сказавшим ему: «Когда горожане пишут крестьян, они у них походят на жителей парижских окраин, даже если все фигуры безупречно выписаны». Скудный крестьянский скарб всегда под руками, он или создан крестьянином или служит ему.

И все же инстинктивно стремясь к той же цели, он шел к ней вслепую. Винсент неизменно старался убедить в этом брата и самого себя. Но он жестоко ошибался. И он шел вперед гигантскими шагами.

Не лучше ли ему устроиться в какомнибудь другом месте. Столкнулись лицом к лицу два разных мира. «Даже если ему не понравились мои рисунки, все равно покажи ему эту картину.

Он должен бежать от этих унылых степей. Художник, стоя у холста, не отгораживается от своих моделей. Куда он шел. Видит бог, неустанно повторял он, ведь он не злоупотребляет помощью Тео. Теперь живопись открылась Винсенту во всем великолепии.

Sorrow is better than joy. Разве может их дочь выйти замуж за этого пачкуна, за неудачника оборванца. Чем скорей я уеду отсюда, тем будет лучше.

Только в труде его раненая душа забывала о жизненной пытке. Большую часть картин приобрел бредский портной господин Маувен. Природа открылась ему, позволив заглянуть в свою душу. – представить его как нечто абсолютно естественное.

Судя по всему, он не слишком надеялся на это. «Вы ничего не говорите мне о технике, — писал он ему в своем первом письме — Снова повторяю Вам: сопоставьте привычное значение, которое все чаще придают этому слову, с его истинным значением Я попросту утверждаю одно: правильно выписать фигуру однообразными и заученными мазками в соответствии с академическими рецептами — это не отвечает настоятельным требованиям эпохи в сфере изобразительного искусства». Достаточно добавить к тому или иному цвету каплю желтого, чтобы он начал казаться яркожелтым, очутившись посреди лилового или сиреневого или же рядом с ними».

Винсента захлестнуло безграничное отчаяние. Можно сказать, что в то лето 1884 года Ван Гог открыл для себя живопись. Подобная концепция красоты абсолютно чужда Винсенту. Его сначала поместили в больницу, а после буйного припадка – в палату для умалишенных. Как знать – может быть, в Антверпене ему даже удастся продать какие-нибудь из своих работ.

Он избрал себе образцом Милле. Ван Гог взял свои краски, холсты, мольберт, кисти и пошел к хижине де Гротов. «За окном пасмурно, — пишет он, — поля усеяны черными глыбами земли, между которыми пятнами лежит снег, часто один за другим следуют дни, когда видишь только туман да грязь, по утрам и по вечерам — багровое солнце, ворон, сухую траву и увядшую гниющую зелень, черные рощи и ветви тополей и ив, вздыбленные на фоне хмурого неба, словно колючая проволока». Художнику они говорили, что он «не должен заводить близкие отношения с людьми не его круга», а своим прихожанам – чтобы они не смели ему позировать. Никогда. «Всю зиму, — победоносно сообщал он Тео, — я не выпускал из рук нить этой ткани, решая, каким будет ее окончательный рисунок и, если теперь эта ткань превратилась в шершавую, грубую материю, нити из которых она соткана, все же подобраны тщательно и согласно определенным правилам Пусть тот, кто предпочитает видеть крестьян, написанных розовой водой, отвернется от моей работы» Посылая Тео свою картину, Винсент просил показать ее Дюран-Рюелю, торговцу, покупавшему работы импрессионистов.

Картины, которые передавали бы суть вещей в присущих им темных красках. Потянулись пасмурные месяцы. О нем все время ходили сплетни, недобрые толки. Природа открылась ему, позволив заглянуть в свою душу.

«Я говорю мы, так как деньги, которые ты мне посылаешь – я знаю, они достаются тебе нелегко, – дают тебе право, если только мне удастся создать стоящую картину, считать ее наполовину твоим собственным творением». Многочисленные гости, приходившие навестить больную, неумолчно расточали ему хвалу. Брата Тео, приехавшего на похороны, Винсент настойчиво убеждал взять его с собой в Париж.

Художник, стоя у холста, не отгораживается от своих моделей. Отныне Винсент будет жить только живописью и для живописи. Брата Тео, приехавшего на похороны, Винсент настойчиво убеждал взять его с собой в Париж. Винсент сердился, мечтал как можно скорее убраться отсюда. Он почти не выходил из музея, без устали разглядывая картины великих мастеров. Милле и тут указал ему путь, тот самый Милле, который говорил: «Коль скоро я хожу в деревянных башмаках, я все вынесу».

Личность художника жаждет раздвинуть свои границы через нечто «другое», находящееся вне его «я», но ему созвучное. Жертвой своему призванию. Осенью Винсента вновь навестил Ван Раппард. Винсент знал, чего он хочет и куда идет.

Холст, если так можно выразиться, отстранял художника от его моделей. Вы потом измените свое мнение, – ответил тот. «Если от картины изображающей крестьян, пахнет салом, дымом, картофелем, отлично. Как говорят врачи, поначалу убиваешь, затем исцеляешь. Он посмотрел на свой труд и почувствовал запах дымка, ветчины и мягкого картофельного пара.

Они жили в хижине, где была всего одна комната с нишами для постелей. И он шел вперед гигантскими шагами. Я не могу принимать в расчет, что думают о моей работе люди я должен идти вперед – вот о чем мне следует думать.

Кругом все черным-черно. Но при всем этом мужество мое, а, возможно, также и силы скорей окрепли, нежели ослабели. Сразу же после приезда в Нюэнен Винсент понял, как непоправим его разлад с родными. «Думаю, что через год при условии, что еще весь этот год буду писать много и без перерыва, я еще больше изменю мою манеру и цвет, который, по всей вероятности, станет еще темнее», – говорил он. Крестьяне на его портретах – к январю он уже успел написать тридцать голов – гнетущим животным выражением лиц напоминают жителей Боринажа: у тех и других тяжелые лица с грубыми чертами, узкие лбы, широкие носы, резко очерченные скулы, толстые губы, челюсти, выдающиеся вперед. Вскоре Ван Гога увольняют с должности помощника пастора.

Винсент с первых же слов затронул здесь самую суть вопроса. К тому времени он уже постиг многие тайны мастерства и убежденно провозглашал свое кредо. Можно сказать, что в то лето 1884 года Ван Гог открыл для себя живопись. Однако, когда церковная администрация освободила его от должности (Винсент не только читал Библию, от дирекции шахт он требовал улучшения условий для рабочих), она освободила уже сформированного внутренне художника. Теперь его волновали важные технические проблемы.

Он качал головой: «Эти болваны из Нюэнена, видя, как я брожу по вересковой пустоши, говорят, что я спятил, но меня это не трогает». Он сразу набрасывал всю картину и затем уже равномерно выписывал ее сверху вниз, не задерживая своего внимания на мелких фрагментах, не увязая в деталях, так как главным был для него общий эффект и он почти всегда находил его благодаря своему широкому подходу к картине, которую он охватывал, как охватывают природу, одним взглядом». Она никоим образом – точнее, почти никоим образом – не отвлекла Винсента от его исканий. Напротив, вплоть до самого последнего времени я ничего другого и не встречал.

Несмотря на все мои недостатки, сбить меня с толку не так легко, как некоторые воображают. Винсент вспоминал слова Херкомера, которые тот произнес, открывая свою школу живописи: «Мне важно выпестовать индивидуальные таланты, а не воспитать последователей доктрины Херкомера». Винсент неизменно старался убедить в этом брата и самого себя. Почему бы и нам не поступать точно так же. » — говорил Винсент. Было другое, что мешало ему остаться навсегда среди крестьян. Мысль его ежеминутно возвращалась к ним. Он довольствуется самой малостью – тем, что абсолютно необходимо для жизни.

Я намерен и впредь поступать таким же образом. Старые мастера пользовались подобной штукой. Очеловечивание вещей он поставил во главу угла в своей работе. Он давно уже перестал надеяться, что когдалибо вкусит нормальную жизнь.

Теперь Винсент одерживал один успех за другим. Раз ей мешают соединить свою жизнь с любимым человеком, она примет яд. Если в хлеву пахнет навозом, прекрасно. В этом мире все случайно, неповторимо и невозвратимо.

Здесь я только писал и писал без устали, чтобы научиться писать. Он давно уже перестал. Ван Раппард писал прядильщиц, этюды женских голов, Винсент — «аллею тополей с желтыми осенними листьями, где солнце кладет на землю среди опавшей листвы ослепительные пятна, чередующиеся с тенью, отбрасываемой стволами деревьев». – принять предначертание судьбы. К последним Винсент питал истинную страсть.

Но еще больше удивило кожевника то, что он никак не мог забыть холсты и рисунки Ван Гога. Если в хлеву пахнет навозом, прекрасно. «В мае 1886 года, после отъезда его матери, – пишет Ж. Б. де ла Фай, – грузчики сложили произведения Ван Гога в ящики и оставили на хранение у колбасника города Бреды (в действительности это был краснодеревщик по фамилии Схрауэр). Как говорят врачи, «поначалу убиваешь, затем исцеляешь». Даже изобразил двух женщин, копающих картофель.

Однако сын его неприятно поразил жителей Нюэнена. Звали человека Винсент Ван Гог. Впрочем, разве речь идет о продаже картин, о деньгах, о каких-то обидах. Возможно, я даже покину свою мастерскую и поселюсь в какой-нибудь хижине, чтобы уже не слышать и не видеть тех, кто именует себя «культурными людьми»».

Хальс осуществил мечту Винсента, «четко заявить свой сюжет сразу, за счет максимального напряжения всех сил ума». Отныне всякий раз, когда он хочет написать картину, он избирает отправной точкой определенный цвет и тогда, говорит он, «я абсолютно отчетливо вижу, что должно получиться». В том, что художник смотрит на мир глазами своих персонажей. Но куда.

Так или иначе, есть все основания полагать, что Винсент решил – будь что будет. Все, что прежде смутно бродило в нем, все, что он тревожно старался уяснить для себя, ныне отлилось в четкие формы. Однако, – тут же добавлял он, – не утруждайте себя сверх меры: ничего не форсируйте.

Пусть даже он найдет ее плохой. Пусть даже он найдет ее плохой. Вещи нужно писать не такими, какие они есть, а такими, какими их ощущаешь и притом писать в движении, писать «действие ради действия», как поступали Домье и Делакруа, не боявшиеся «произвольных пропорций» — такой анатомии и структуры, которую осудили бы «академики».

Завтра, как и сегодня, она будет его кредо. Тео показал одному парижскому торговцу картинами, по фамилии Портье, несколько этюдов брата и Винсент поспешил «за один день, на память» изготовить для Портье литографию с картины «Едоки картофеля» в ее тогдашнем варианте. Посылая Тео свою картину, Винсент просил показать ее Дюран-Рюелю, торговцу, покупавшему работы импрессионистов. Этого он и сам не знал. Нет. История с Марго никак, точнее, почти никак не отразилась на его работе.

Если Винсент так остро реагировал на нападки Ван Раппарда («Порой мне кажется, – гласит его душераздирающее признание, – что поднимают руку на меня самого, настолько я связан с моим творчеством, настолько мои убеждения – часть меня самого») и если ему не всегда удается – он и это признает – сохранять спокойствие, то потому только, что суждения, высказанные Ван Раппардом, на взгляд Ван Гога, могли исходить лишь «от невыносимо педантичного человека, верного питомца академии», от человека, абсолютно неспособного понять истинный смысл его творчества, направления, которое он избрал. Братская привязанность Тео. Все в этом мире эфемерно, преходяще и недолговечно.

---