Мальчик С Вишнями Эдуард Мане

Картина Эдуарда Мане "Мальчик с вишнями"

Ведь он еще не знает, что он — Мане. Особо тёплые отношения Мане завязывает со скандальным поэтом Шарлем Бодлером. Стевенс не послушался, почетной медали не получил, а вот теперь выиграл. Вскоре художника и натурщицу стали связывать не только творческие узы, но и интимные. – восклицает он. – Вот кто отобьет у вас вкус к нездоровой пище». Буржуа Мане, элегантный завсегдатай Бульваров – кому он современник. Ну конечно, эту картину следует рассматривать как неприличную.

Как он бренчит на гитаре, как распевает во все горло. Он бездумен и слеп, он не относится к тем, кому ведомы тайны предзнаменований. Мане привлекает скандальную славу, хотя и не стремился к ней. Обстоятельства решительно благоприятствуют Мане.

Описание картины Эдуарда Мане «Мальчик с вишнями»

Курбе — а он тщеславен, как Кутюр и горяч необычайно — тут же порешил: построить на собственные средства частный павильон (поступок прямо-таки неслыханный) — как раз напротив Дворца изящных искусств на авеню Монтень. Бодлер сообщает об этом достаточно незначительном событии в своей (недописанной) статье «Офорт в моде», напечатанной в «Revue anecdotique». Ведь чтобы решительно покончить с изначальной ложью искренне, без околичностей раскрыться, требовалось мужество, а оно несвойственно Мане. Перед тем как построить композицию будущей сцены, его всегда одолевает неуверенность. Как далеко оказался Мане от Кутюра, от академических чинных почестей. Да, кстати и Баллеруа собирается переехать в Кальвадос. Раз так – экспонироваться и только экспонироваться.

– удивленно восклицает она. Он, Мане, был искренен, когда писал и только. У Мане на этот счет иное мнение.

Описание картины «Мальчик с вишнями»

Неожиданная поддержка придает Мане бодрость и силы. «Ведьма с эбеновыми бедрами, дитя черных ночей» : у Бодлера связь – связь бурная, сплошные ссоры и примирения – с мулаткой Жанной Дюваль. Ни он, ни его друзья не испытывают ровным счетом никакой нерешительности. Это триумф «энгризма». Дерзко.

«Г-н Колларде, как вы отнесетесь к тому, чтобы я сделал ваш портрет. » Ну разумеется. Его персонажи ничего не «рассказывают». Помимо этого, чтобы как-то привлечь внимание публики (а нововведение было так необычно, что могло легко сбить ее с толку или, еще хуже, оставить равнодушной), Мартине регулярно устраивает в залах выставки концерты. Пятнадцатью годами ранее Малую Польшу описал Бальзак в своей «Кузине Бетте», где поведал о жалких, убогих, а подчас и опасных жителях этих мест. Мане не использует полутона, только лёгкая светотень подчёркивает выпуклость фигуры.

Мальчик со шпагой, Эдуард Мане, 1861

Ему просто необходимо добиться успеха. Пока еще ничто не потеряно. Вот таким образом Эдуарда еще сильнее мучат угрызения совести.

«Г-н Мане обладает качествами, необходимыми для того, чтобы стать единодушно отвергнутым всеми жюри мира. » Но Мане глух к скрытым голосам и вряд ли думает о чем-нибудь подобном. Отборочное жюри посчитало за лучшее отстранить две посланные им на выставку картины и как раз те, которыми он особенно дорожил: «Похороны в Орнане» и «Мастерскую». Он не прочь повеселиться, любит шутки, не чурается смелых выражений. Тот факт, что во Франции существует только одна-единственная выставка живописи – Салон (а сейчас, например, он бывает раз в два года), по убеждению Мартине, чрезмерно сокращает возможности диалога между публикой и художниками. Число отвергнутых несметно. Эдуард Мане отправляет своих родных на юг Франции в Олорон-Сент-Мари. Кто из сотрапезников по кафе Тортони мог догадаться о том, какую рану носит Мане в сердце.

Сходство достигается только тогда, когда картину разглядывают с определённого расстояния. Он написал то, что видел, что ласкало его глаз, который деспотически им управлял. В «Музыке в саду Тюильри», наоборот, при ближайшем рассмотрении лица становятся почти абстрактными формами. Здесь царит культ женщины. Его непрерывно гложет теперь скрытая тревога.

Картина Мальчик с вишнями – Мане Эдуард

Ему всего двенадцать с половиной лет и потому он не совсем понимает, что происходит. «. К счастью, ему удалось уцелеть в период боевых действий. Семь раз выставлял он свою кандидатуру в Институт — и все безуспешно.

Курбе – а он тщеславен, как Кутюр и горяч необычайно – тут же порешил: построить на собственные средства частный павильон (поступок прямо-таки неслыханный) – как раз напротив Дворца изящных искусств на авеню Монтень. В числе отстраненных работ были такие листы Бракмона, как «Эразм», награвированный с портрета Гольбейна и «Турнир» с картины Рубенса. Они с Мане подружились. Но как расположить персонажей. Мане этого вполне достаточно. «Каждый день я завтракал и обедал вместе с их величествами».

Однако вскоре Эдуард находит новый сюжет для будущей картины. Следующий Салон откроется через семь-восемь месяцев, 15 апреля 1859 года. На протяжении полувека – начиная от Талейрана и Мюссе до Теофиля Готье и Россини – литература и искусство, мир дипломатов и мир финансистов создают славу этим четырем или пяти сотням метров тротуара, где к шести часам вечера разодетые, как королевы, блестя камешками и побрякушками, покачивая умопомрачительными прическами, украшенными током с колеблющимся султаном или шляпками, похожими на тарелку или блюдце, распространяя вокруг волнующий запах мускуса, появляются дамы полусвета из квартала Нотр-Дам-де-Лоретт. Он осведомляется, каких художников они предпочитают и подчеркнуто настойчиво советует изучать Рубенса, «этого Гомера живописи», «отца пламени и энтузиазма в искусстве, где он затмевает всех не столько совершенством, какого достиг в том или ином отношении, сколько тайной силой и жизнью души, какую вносит во все»54. Теперь он будет работать самостоятельно. У Мане теплые отношения с графом Альбером де Баллеруа – этот юноша на три с половиной года моложе его самого, богатый аристократ, франт с моноклем в глазу. И в Салоне и в Контрсалоне царит битюм и там и тут господствует анекдот.

Эдуард Мане – вдохновитель импрессионизма

Находясь в постоянном поиске, он принимается за написание следующей картины «Уличная певица», натурщицей для которой стала Викторина-Луиза Мёран, юная провинциалка, стремившаяся выбиться из нищеты любыми методами. Мане – а рассказ был посвящен ему – хладнокровием Бодлера отнюдь не отличался. Его упрекают в «непристойности», но помилуйте. Однако он не жертвовал ради них ничем из того, что было только его достоянием.

Период первоначальных поисков миновал и композиция возникает вдруг с необыкновенной легкостью. Коварный люэс делает свое страшное дело. Особо тёплые отношения Мане завязывает с французским поэтом Шарлем Бодлером. «М-да, м-да», – поэт больше не хочет ничего говорить. Хочешь не хочешь, но всем этим господам в зеленых фраках ты должен понравиться. Никогда еще Мане не отваживался на холст такого большого формата.

Мы решительно отказываемся следовать туда за ним. Этот военный, убежденный республиканец, рьяный поклонник Гюго, не чужд общения с музами. В таком окружении и даже невзирая на сравнительно многочисленные работы, отмеченные печатью новизны и творческих сил, такие, например, как «Девушка в белом» Уистлера, «Завтрак» Мане приобретает значительность исключительную. Он теряет всякое спокойствие. Однако он не жертвовал ради них ничем из того, что было только его достоянием.

Мальчик с вишнями – Мане, Эдуард

Он воспринимает себя скорее как «сына Мане», чем просто Мане. Совсем недавно, 27 апреля, он прочел в газете «La Presse» оскорбительную статью Поля де Сен-Виктора о своей выставке на Итальянском бульваре: «Вообразите себе Гойю, пропущенного через Мексику, одичавшего в пампасах и малюющего картины кошенилью вместо красок и вы получите г-на Мане. Но мало-помалу идея кристаллизуется. «Смеялись, плакали, целовались.

Делакруа уже пятьдесят шесть лет, но его битва с врагами все еще не закончена. На лето 1870года приходится апогей франко-прусской войны, затеянной Наполеоном III.

Это постановление приводит в негодование не только Мане. В результатах Мане не сомневается. И Мане решает – не Бодлер ли натолкнул его на такую мысль. Стремясь как можно ближе узнать этого человека, я максимально умножил поиски материалов. А фон слишком сплющен репуссуарами.

«Каждый день я завтракал и обедал вместе с их величествами». «Завтрак» рождает не только смех, он вызывает ярость. И кто знает, быть может, человек 1863 года реагировал на все это так бурно только потому, что он подсознательно чувствовал уколы неясного и тревожного ощущения, словно его чего-то незаконно лишают. Вот таким образом Эдуарда еще сильнее мучат угрызения совести. Он писал портрет с натуры.

Он взбешен, но никому не обмолвился даже словом. Общее впечатление – мрачно, резко, жестко. Он осведомляется, каких художников они предпочитают и подчеркнуто настойчиво советует изучать Рубенса, «этого Гомера живописи», «отца пламени и энтузиазма в искусстве, где он затмевает всех не столько совершенством, какого достиг в том или ином отношении, сколько тайной силой и жизнью души, какую вносит во все»54. Отец болен, его свалил ревматизм.

И не придется ли ему тогда сложить свои обязанности. Обжегшись на первой неудаче, он не может быть спокоен и сейчас. Она его обманывает, она ему лжет, они дерутся, когда пьяны, как-то даже до крови, она зла, лицемерна, она необратимо глупа, наконец, но «глупость часто является украшением красоты, – произносит Бодлер своим ледяным тоном, – это она придает глазам мрачную ясность черного омута и маслянистое спокойствие тропических морей».

Пусть в те времена «Малых кавалеров» принимали за работу Веласкеса, на самом деле они написаны Масо – какая разница. Осенью 1856 года ему было показалось, что судьба вот-вот улыбнется вновь. Что бы там ни было, а уроки автора «Римлян» еще крепко сидят в нем – да разве могло быть иначе. После чего заказы (кроме одного-единственного) были у него отняты. Он не лгал.

Он хорошо знает две картины Рубенса: луврский «Пейзаж с радугой» и «Парк замка Стен», который видел в музее Вены. Разобраться в этом – долг тех, на кого возложена миссия следить за развитием искусства и литературы им надлежит смело бороться против ложных богов даже в тех случаях, когда этим последним сопутствует льстящая их самолюбию эфемерная популярность, созданная заблуждающейся публикой. Как необычна судьба гения в этом мире. Пишет быстро, очень быстро. Он снова поинтересовался мнением Кутюра и когда тот в очередной раз негативно отозвался о его творении, Мане окончательно порвал с учителем. Викторина Меран, по-видимому, позировала художнику и в следующей его значительной работе – «Флейтист» (1866). Но знает и свою силу и хочет, чтобы именно ее оценили, оценили бы вне зависимости от старых мастеров, у которых он ищет поддержки и опоры.

Мане – а рассказ посвящен ему – хладнокровием Бодлера не отличался. Ночами читает Вергилия и сам сочиняет сонеты. Тень фигуры не соответствует её положению. «Он загримирован, — говорит Мане о Бодлере, намекая на его румяна, — но какой гений таится под этим гримом. » Что же касается Бодлера, то этому провидцу, этому иконопоклоннику, этому поэту — ведь его первой подписной публикацией был «Салон 1845 года» — оказалось вполне достаточно изучить некоторые работы Эдуарда на улице Лавуазье, достаточно было окинуть художника своим взглядом ясновидца, взглядом, «пронизывающим насквозь, почти сомнамбулическим»59, чтобы понять, что представляет собой Мане.

Потому, что поддержка Кутюра ободрила бы его, внушила бы уверенность. Потрясающа настолько, что картина Мане почти тотчас же становится символом «Салона отвергнутых», олицетворением всего самого дерзкого, самого раздражающего. Их воздействие на Мане от этого не меняется. Именно эта часть работы ему хуже всего удается. Он в восторге, он раскланивается и, опьяненный успехом, упивается похвалами.

Репродукция картины "Мальчик с вишнями"

Очень может быть, что именно ему художник был обязан замыслом неосуществленной картины. Он принимает к сведению только один из приведенных аргументов. «Старый музыкант» раскрывает ни с чем не сравнимое владение живописным «тестом». А если и думает, то скорее всего о том, что Делакруа был единственным, кто когда-то голосовал за «Любителя абсента» и думает, конечно же, взволнованно и с большой признательностью. Какое разочарование.

Чтобы оживить композицию, придать ей необходимую рельефность, Мане поместит в правой части картины второстепенную фигуру: служанку, подносящую «Венере» букет цветов, – букет даст возможность сделать несколько многоцветных мазков. Отборочное жюри посчитало за лучшее отстранить две посланные им на выставку картины и как раз те, которыми он особенно дорожил: «Похороны в Орнане» и «Мастерскую». Этот неосуществленный замысел тоже не способствует успокоению Мане. Последовал же за провалом «Любителя абсента» триумф «Гитарреро». Мастерские охвачены энтузиазмом. Ну, разумеется, нет.

Виртуальная галерея мировой живописи

Возникшее поначалу возбуждение быстро затухает. «Мальчик с вишнями» имеет, в свою очередь, такой успех, что владелец художественной фирмы папаша Гупиль (он долгое время специализировался на издании эстампов, а затем начал торговать и картинами тоже) предлагает выставить его в своей витрине на бульваре Монмартр. Размышляя над следующим предложением салону, Мане вновь обращается к офорту. Но в действительности.

Только успех может служить для него оправданием. У первой «одолжит» радугу, собаку (повторив ее почти буквально) и расположение небольшой группы деревьев из второй – две фигуры во фламандских костюмах XVII века. Число отвергнутых несметно. Г-н Колларде будет позировать на улице Лавуазье.

Эдуард Мане – Мальчик с вишнями 1859

Третьего июля критик официальной газеты империи «Moniteur universel» Теофиль Готье, великий Тео, в восторге хвалит «Гитарреро» : «Карамба. В 1856 году на Пасху Мане покидает ателье. «Эпизод боя быков» не продвигается вперед, как хотелось бы того Мане. Более уравновешенные и искушенные посетители пытаются судить картины непредвзято. В начале 1857 года «Le Figaro» организует кампанию против Кутюра. Впрочем, рассуждать среди возбужденной толпы бесполезно.

Ведь он еще не знает, что он – Мане. Процесс против «Цветов зла», равно как и процесс имевший место шесть-семь месяцев тому назад, против автора «Мадам Бовари» означал разрыв Литературы с большой буквы с моралью банальной и обывательской. Его похороны состоялись 17-го.

Заказ картины – Мальчик с вишнями

Развивается промышленность. Он пытается успокоить себя. За светской внешностью Бодлер угадывает муки, терзающие художника. Мане чрезвычайно любит подростка, ему привлекательна эта «живая шаловливая физиономия», принимающая порой грустное, меланхолическое выражение.

«Г-н Колларде, как вы отнесетесь к тому, чтобы я сделал ваш портрет. » Ну разумеется. Да, кстати и Баллеруа собирается переехать в Кальвадос. Пока академическое жюри, успокоенное провалом «Салона императора», почивает на лаврах и вправе полагать, что в результате этого испытания его авторитет только выиграл, Наполеон III – какая муха его укусила. Г-н Колларде будет позировать на улице Лавуазье.

Внезапно где-то раздаются взрывы смеха и вот они уже разносятся повсюду. А Сюзанна. Ее популярность началась еще там, теперь же она процветает в парижских мастерских.

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Он заметил это позже. Мане не хочет скандала. «В деревне» он просто «скучает». В конце концов ему удается найти себе новую мастерскую в доме 58 по улице Виктуар в квартале Трините.

Пока его самостоятельность дальше не простирается. Он отыскал ее в западной части квартала Батиньоль: помещение, быть может, тесноватое, очень и очень скромное, но оно устраивает художника освещением. Один из мужчин что-то говорит, но его же никто не слушает. Но что дано предвидеть Мане. Он хотел соразмерить с ними свою индивидуальность. Одной рукой приходилось его поддерживать, а другой – обрезать веревку.

И когда маркиз с грехом пополам соберет материалы (разумеется, далеко не полные) и каталог все-таки напечатает, администрация постарается натравить на него судебного исполнителя, который запретит продажу каталога в залах Дворца промышленности. Все, что он делает, будь то копии или оригинальные произведения, выносится на суд Кутюра. Вот почему я не могу не выразить своей бесконечной признательности г-ну Жану Адемару, помощнику хранителя Кабинета эстампов Национальной библиотеки, предоставившему в мое распоряжение важные досье, в том числе неопубликованные документы самого разного характера все это мне очень помогло в работе. Здесь кто-то повесился. После выставки 1855 года – «этого глотка горечи» – его мизантропия усилилась, язвительность возросла.

Павильон этот был официально открыт в конце июня под вывеской: «Реализм. Рубенс – это «бог». В начале 1857 года «Le Figaro» организует кампанию против Кутюра.

Здесь все воспринимается как нелепое, абсурдное. Одержимый желанием создать «шедевр», он памятует о заветах Кутюра и требованиях, предъявляемых академическим жюри. Делакруа, тридцать пять картин которого озаряют стены огромного зала, «вершин» этих, как видно, не достиг. Предложение принято. Мастерская – помещение на первом этаже – особой роскошью не блещет.

Однако, картины встретили полнейшее неприятие публики и старших коллег Мане по цеху. Вне Салона надеяться не на что. Решено. Благодаря дядюшке Эдмону, регулярно водившему мальчика по музеям, Мане открыл для себя Лувр, что оказало решающее влияние на его личную и творческую жизнь. Обещайте изменить жанр и вы получите от нас медаль».

Осторожная, умело написанная заметка в «Le Courrier artistique» от 15 апреля ловко вуалирует вопрос суть ее вкратце такова: люди талантливые прекрасно знают, что вправе рассчитывать на галерею Мартине. Никогда еще Салон живописи не привлекал такой беспокойной толпы. Чего бы это ни стоило, но он заставит учителя отозваться о работе с похвалой.

Она смеется и, кажется, благосклонна к автору этого признания. Полноте. Отчего эти персонажи размещены именно так.

Ничто его не удовлетворяет. Он приобрел здесь мастерство, ремесленную основу живописного искусства. – созерцает его в своей порочной наивности и притягательной бесстрастности. В самом деле, Мане давно пора, как считает его мать, «проявить себя», доказать свой талант. Никогда еще он не был уверен, что достиг столь высокого результата.

Как далеко оказался Мане от Кутюра, от академических чинных почестей. Теперь все изменилось.

«Любитель» самым недвусмысленным образом заявляет о намерении Мане не иметь никакого дела с исторической живописью, говорит о его стремлении искать модели в современной жизни. В кафе Бад или Тортони – у последнего Мане завтракает почти каждый день – художник становится как бы центром «маленького двора». Париж быстро меняет свой облик. Единственно, с чем надо бороться, так это с посредственностью. Коварный люэс делает свое страшное дело. Все, что он делает, будь то копии или оригинальные произведения, выносится на суд Кутюра.

Вместо фимиама – проклятия и яд, вместо пристойной торжественности – судебный процесс. Ему присуждена почетная медаль, критики поют ему дифирамбы Теофиль Готье возносит его «на вершины искусства, на золотой трон с пьедесталом из слоновой кости, где пребывают увенчанные лаврами гении, достигшие полноты славы и удостоившиеся бессмертия». Одна из таких наград – медаль первого класса – выпадает на долю Кутюра, представленного «Римлянами времен упадка» и еще одним полотном под названием «Сокольничий» однако Кутюр возмущен: его оценили по низшему разряду, он отказывается от медали. Но эту уступку цивилизованной моде искупают альпаргеты. «Ну, что ты скажешь. » – спрашивает Мане Пруста. Он взбешен, но никому не обмолвился даже словом. Но, невзирая на плохую развеску, его произведения привлекают всеобщее внимание, особенно «Гитарреро» картина встречена единодушным одобрением. Сохраняя структуру «Венеры Урбинской» (не забыв и об «Обнаженной махе» Гойи), Мане располагает тоненькое смуглое тело Викторины Меран на фоне белоснежных простынь и подушек, чуть отливающих голубизною.

То, что он не допущен в Салон, представляется ему верхом несправедливости. Число отвергнутых несметно. Это триумф «энгризма». И вот Мане уже пишет с нее «Уличную певицу» – придерживая одной рукой инструмент, она, выходя из кабаре, ест вишни.

В 1856-58 годах Мане приобретает известность как подающий надежды художник, его приглашают в различные салоны, где он знакомится с высшим кругом парижского общества. Человек заурядный прав, когда рассуждает следующим образом: если бы Мане, желая привлечь внимание, выбрал скандальный путь, если бы он смело искал «иной способ заставить говорить о себе, чем официальные награды и упоминание своего имени в списке представленных к ним», то это удалось ему как нельзя лучше. А быть может, он угадал, почуял родство внутреннее.

А потом все стало бы просто, считает он. Перед его глазами уже вырисовывается композиция: две обнаженные дамы и два одетых господина, только не в венецианских нарядах XVI века, а в костюмах эпохи Второй империи группа располагается, как и у Джорджоне, на фоне природы, среди зелени и деревьев это будет какая-то увеселительная прогулка – то ли «купанье», то ли «завтрак на траве», в общем, увеселительная прогулка, рассуждает Мане, подмигивая, – тема старая, которой, однако, его совершенно современное видение придаст новую жизнь. Викторина Меран тотчас же начинает позировать в мастерской на улице Гюйо.

«Салон», «Салон», как раньше «Мореходная школа», «Мореходная школа» – всегда в кругу семьи одна и та же песня. Дом на улице Гюйо заселен людьми среднего достатка. Если кто-то и воспринимает его таковым, так это только те никому не известные молодые люди, которые бродят по залам «Салона отвергнутых» и беспрестанно возвращаются к «Завтраку», чтобы восхищаться этой живописью – для всех подрывной, но для них вдохновляющей. Терзает беспокойство.

Лезут к кассе, торопятся войти в зал, чтобы приобщиться к наполняющему его смеху. Она наверняка могла бы помочь создать большую картину, о какой он давно мечтает. Эдуард был бы несправедлив, если бы не отвечал Кутюру признательностью.

Ему присуждена почетная медаль, критики поют ему дифирамбы Теофиль Готье возносит его «на вершины искусства, на золотой трон с пьедесталом из слоновой кости, где пребывают увенчанные лаврами гении, достигшие полноты славы и удостоившиеся бессмертия». Но опасаясь слишком жёсткой и академичной программы обучения в Школе, Мане в 1850 году поступает в мастерскую модного в то время художника Тома Кутюра, который прославился в 1847 году благодаря монументальному полотну «Римляне периода упадка». Мане хватает итальянский словарь и со всех ног мчится за дверь.

Обычно сдержанный и молчаливый, он кипит от возмущения при виде служащих похоронного бюро, уносящих, «словно торговцы одеждой», академический мундир Делакруа он взрывается при виде этой сцены – смехотворного контраста славы гения и суетных внешних почестей. «Прелесть большинства картин Мане этого периода не в значительности события, а именно в остроумной зоркости художника к оттенкам жизни Так, «Нана» (1877) с формально сюжетной точки зрения есть всего лишь изображение довольно банального эпизода: полуодетая молодая женщина завершает свой туалет в присутствии непринужденно сидящего на кушетке одетого в вечерний костюм пожилого «покровителя». Иначе как оценить отношение жюри к членам Общества аквафортистов.

Явившись громадным переломом в искусстве, «Завтрак» открывает живописи головокружительное будущее. Пример роскошной жизни задает двор. Каждый раз, когда он посещает мастерскую на улице Лавуазье, то испытывает жуткий страх, мрачный образ погибшего неотвязно преследует его. Дружба Мане и Бодлера, возникшая в силу потаенных импульсов исполнена грядущих знамений. Он ее стержень, ее движущая сила. Процветает коммерция.

«В картине «Завтрак на траве» (1863) Мане демонстрировал приверженность реалистической традиции прошлого, утверждал важность обращения к большим эпохам реалистического искусства и вместе с тем – к реальной действительности, – отмечает М. Т. Впрочем, сами события принимают благоприятный поворот. Правда, не одного Мане постигла такая участь: 2800 картин было отвергнуто. «Не могу понять, почему ты так хочешь понравиться Кутюру», – говорит ему Пруст. Одной рукой приходилось его поддерживать, а другой – обрезать веревку. Он всячески старается ему помочь, сунуть немного денег, маскируя милостыню шутками.

И больше я к ней не прикасался». Чтобы обрести поддержку общественного мнения, Мартине добивается права выпускать периодическое издание «Le Courrier artistique» оно начинает выходить с 15 июня дважды в месяц. Пренебрегши приемами сюжетного повествования, забыв о художниках, чьи картины бьют исключительно на внешний эффект, презрев приемы всех этих академистов, Мане ориентируется на традиции высокого искусства. Вы отказываетесь видеть последовательность промежуточных тонов». Но он чувствует себя во всеоружии. Мане дорожит его обществом. Многие из художников, его окружающих, отводят офорту важное место в своем творчестве. А разве иначе возможно.

Одной рукой приходилось его поддерживать, а другой – обрезать веревку. Его одолевают сомнения. Павильон этот был официально открыт в конце июня под вывеской: «Реализм. Ладно, я им покажу, как это делается.

Следующий Салон откроется через семь-восемь месяцев, 15 апреля 1859 года. Ему присуждена почетная медаль, критики поют ему дифирамбы Теофиль Готье возносит его «на вершины искусства, на золотой трон с пьедесталом из слоновой кости, где пребывают увенчанные лаврами гении, достигшие полноты славы и удостоившиеся бессмертия». – возможно, в глубине души надеется показать его в Салоне. Вы отказываетесь видеть последовательность промежуточных тонов».

Почувствовав желание усовершенствовать свою технику «аквафортиста» (слово это тогда только что появилось), Мане решает награвировать «Мальчика со шпагой» и обращается за советами к Легро. Две голые женщины вместе с двумя одетыми мужчинами – слыханное ли это дело. Ночами читает Вергилия и сам сочиняет сонеты. Художник уже размышляет о следующем салоне и в расчёте на это пишет картину «Старый музыкант», хорошую в плане исполнения, но явно слабую в построении композиции.

Эта работа выглядит светло и красиво, но мало кто знает, что она написана на основе трагической истории. Истина и поэзия.

Он берет несколько пробных аккордов – пишет этюды деревьев, вид острова Сент-Уэн. Да и как не быть смущенным. И только после смерти, стирающей все то, что зависит от обстоятельств банальной повседневности, только тогда величие самых великих предстает в истинном свете. Забыв о Сюзанне, он заглядывается на венецианок. Мадам Женевьева Э. Оливье-Труазье и мадам Аннет Труазье де Диаз, дочь и внучка Эмиля Оливье, любезно разрешили мне ознакомиться с рукописным «Дневником» политического деятеля текст этот представил исключительный интерес в связи с путешествием, совершенным Мане в Италию в 1853 году. Мане действительно был «отцом» современной живописи, тем, от кого исходил определяющий импульс, повлекший за собой все остальное. Чего бы это ни стоило, но он заставит учителя отозваться о работе с похвалой.

А вдруг его упрекнут в плагиате. Развивается промышленность. После выставки 1855 года — «этого глотка горечи» — его мизантропия усилилась, язвительность возросла. Жюри может не собираться во второй раз. Число кандидатов и впрямь велико. В былые времена в Салон было не так трудно попасть.

Но в состоянии ли художник не переоценивать того, кто его хвалит. Этот военный, убежденный республиканец, рьяный поклонник Гюго, не чужд общения с музами. Так ведь никто не одевается.

Успех растет, крепнет. К тому же ему очень не везло. Хочешь не хочешь, но всем этим господам в зеленых фраках ты должен понравиться.

А разве иначе возможно. Дружба Мане и Бодлера, возникшая в силу потаенных импульсов исполнена грядущих знамений.

«С талантом вроде вашего не следует писать сюжеты, какие пишете вы. Фиаско на некоторое время сбило Мане с индивидуального пути: он с трудом находил интересные сюжеты, некоторые элементы откровенно заимствовал у известных художников. В «Любителе» есть что-то такое, что отдает дисциплиной ателье и школярством. Чреватое революцией, последствия которой предвидеть невозможно, произведение Мане становится в «Салоне отвергнутых» угрожающим и опасным. Самоубийство «мальчика с вишнями» его потрясло.

Мане хвалит работу, но тем не менее находит ее колорит «тяжеловатым, слишком засоренным полутонами». Затем берется за живопись совсем уж необычную. Он признается Прусту, что идет от картины Джорджоне. Жизнь Мане далеко не так ясна и очевидна, как о ней думали. Потому, что поддержка Кутюра ободрила бы его, внушила бы уверенность. Курбе внимательнейшим образом изучил «Гитарреро» и сразу же углядел здесь влияние испанцев, Веласкеса. Он теряет всякое спокойствие.

Викторина нравится не только Мане-художнику, она нравится и Мане-мужчине. Страшился ли Мане подобного братства, которое, неожиданно возникнув, не могло не затронуть самой глубины существа этих двух людей. Мане одновременно договаривается с Мартине об устройстве выставки— она включит лучшие из прочих его холстов, среди которых будут «Музыка в Тюильри» и «Старый музыкант», «Gitanos» и «Испанский балет», «Уличная певица» и «Лола из Валенсии».

Преобладающее число выставленных произведений, выполненных с большей или меньшей ловкостью, по сути дела, мало чем отличается от работ официальных мастеров. Он хотел соразмерить с ними свою индивидуальность. И эта самая публика – а ее мнения высказывались тем громогласнее, чем менее основательны они были 15 мая заполняет, торопясь и тесня друг друга, двенадцать дополнительных залов «Салона отвергнутых». Но Делакруа не просто возбуждает его любопытство, он почти пленяет. Он пишет тщательно и, обуздывая собственные склонности идет на некоторые уступки. Особняком стоит Эмиль Золя— горячий сторонник творчества Мане, ярый защитник его живописи.

В «Музыке в саду Тюильри», наоборот, рассматриваемые с близкого расстояния лица становятся почти абстрактными формами. В поисках «монументального» полотна для следующей выставки Мане решается на написание картины с изображением обнажённой натуры. Помимо него самого и его брата Эжена, это друзья и знакомые, среди которых люди широкоизвестные: Бодлер и Баллеруа, Теофиль Готье и Оффенбах, барон Тейлор и князь Бульваров Орельен Шолль, парижский хроникер, создававший свои знаменитые остроты не столько в газетах, сколько на террасе кафе Тортони писатель Шанфлери, близкий друг Мюрже и Курбе, страстный проповедник реализма, афиширующий свои убеждения как собственной не слишком опрятной внешностью – спутанные лохмы волос, так и своими статьями и книгами, написанными крайне небрежно, с бесконечным презрением к «ненужным красотам стиля» и супруга «майора» мадам Лежон, чьи прекрасные плечи заставляли забыть о некрасивых чертах ее лица и Фантен-Латур, молодой художник, склонный к созерцанию, молчаливый, по виду даже несколько холодный искусный копиист, охотно исправляющий живописные поделки дамочек и барышень в Лувре, где Мане часто уступает желанию поболтать с ним и уроженец Анже Закари Астрюк, по-южному говорливый, артикулирующий каждый слог на манер профессионального актера он старается приобщиться ко всем видам искусства – пишет маслом, лепит, сочиняет стихи и музыку, выступает в роли критика и журналиста приехав в один прекрасный день из Испании, Астрюк появился на улицах Парижа (а он, как утверждают, «испанец больше самого Сида Кампеадора») в испанских холщовых туфлях на веревочной подошве его багаж заменяла папка, набитая рисунками и поэмами. А потом все стало бы просто, считает он. К тому же у него окончательно созрел новый замысел. Обнаженная натура – его реванш – захватывает художника все сильнее и сильнее. Композиция была навеяна художнику гравюрой Марка-Антонио Раймонди с рафаэлевской композиции «Суд Париса».

Мане отбросил академическую технику «тщательной отделки» картины, в которой не имело значения, рассматривалось ли полотно с близкого или далёкого расстояния. Художественный критик Теодор Пеллоке рассказывал однажды в ресторанчике — трубка в зубах, вокруг головы облако табачного дыма, — что ему как-то от кого-то довелось узнать (Пеллоке не помнит имен собственных), будто Кутюр работает теперь у мольберта не иначе как одетым «в треуголку, украшенную галунами и зеленый костюм времен Людовика XV, на боку охотничий нож, а на ногах огромные берейторские сапоги, почти скрывающие нижнюю часть тела»58. «Правильно только одно, – говорит он Прусту, – делать сразу то, что видишь. «Ага. Гюстав Курбе, представитель реалистической живописи, тоже не удовлетворен.

«Он загримирован, – говорит Мане о Бодлере, намекая на его румяна, – но какой гений таится под этим гримом. » Что же касается Бодлера, то этому провидцу, этому иконопоклоннику, этому поэту – ведь его первой подписной публикацией был «Салон 1845 года» – оказалось вполне достаточно изучить некоторые работы Эдуарда на улице Лавуазье, достаточно было окинуть художника своим взглядом ясновидца, взглядом, «пронизывающим насквозь, почти сомнамбулическим»59, чтобы понять, что представляет собой Мане. Он, конечно же, ни за что не променяет кафе Тортони и кафе Бад на прокуренные залы пивной Мучеников, где представители парижской богемы, эти «странствующие рыцари кисти и пера искатели бесконечного, торговцы химерами, строители башен вавилонских» горланят и жестикулируют, а вокруг снуют простоволосые девицы, жалкие проститутки по кличке Титин, Мими Бретонка, Виноградная Гроздь или Яичница-Глазунья. Следующий Салон откроется через семь-восемь месяцев, 15 апреля 1859 года. Какое же полотно начать. За светской внешностью Бодлер угадывает муки, терзающие художника. «Вообрази, – доверительно говорит он, – я написал голову одним махом.

Да нет же, эти отвергнутые полотна, эти «изгнанные», «проклятые» картины куда как забавны. Он просил их о поддержке, о помощи, о том, что придало бы ему уверенности. Бывают поражения и похуже. Тринадцатого августа, то есть накануне того дня, когда «Moniteur» опубликовала постановление о Салоне, в своей квартире на улице Фюрстенберг в семь часов утра навеки закрыл глаза Эжен Делакруа. Им показалось, что испанский музыкант «написан в необычной, новой манере» и они решили незамедлительно «всем вместе отправиться к г-ну Мане».

И на что бы он мог еще опереться. Как-то вечером 1858 года «майор» представляет Мане странному человеку – безбородое лицо, кривящиеся губы, необычайно черные, горящие каким-то магнетическим блеском глаза – эфир и опиум успели опалить лихорадочным жаром глаза автора «Цветов зла» – скандальной книги, которая годом раньше стоила поэту исправительного дома, – Шарлю Бодлеру. Делакруа, тридцать пять картин которого озаряют стены огромного зала, «вершин» этих, как видно, не достиг. Кто-то говорит, что есть подходящий вариант на площади Клиши. А вдруг жюри потом будет искать способов как-то отомстить за проявленную самоуверенность. Здесь есть полотна и хорошие и плохие – больше, конечно, плохих, но среди «наплыва безликих произведений» можно выделить «около пяти десятков холстов, которые в среднем превосходят полотна, принятые к экспозиции Институтом». Смехом судорожным истеричным.

Развивается промышленность. Поглощенный мыслями о реванше, Мане снова работает в мастерской Стевенса, пишет с натуры квадрилью тореадоров, по мотивам которой собирается затем создать «Эпизод боя быков». Наконец он обращается к Жозефу с просьбой немного попозировать. Вскоре между ними возникает интимная близость, а слух об этом ползет по Парижу.

Его непрерывно гложет теперь скрытая тревога. Ему все же не хочется просто переносить композицию «Сельского концерта» на собственное полотно – ну нет, это его не устраивает. Мане в колебаниях – следует ли ему признаваться в подражании Рафаэлю.

Он воспринимает себя скорее как «сына Мане», чем просто Мане. В былые времена в Салон было не так трудно попасть. Имперский режим рухнул ранней осенью 1870 года, во Франции была объявлена республика, но военные действия шли с прежним размахом. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Какая тут смелость.

Мане дорожит его обществом. Что скажет отец. Ибо, – уточняет он, – окраска теней имеет массу оттенков, она вовсе не однообразна». Именно ее, эту судьбу, я и попытался здесь разгадать.

– восклицает он. «Ах, тут, по крайней мере, все ясно. Мане по-своему претворит эту обнаженную. Каждый из ее персонажей – босоногая, одетая в лохмотья девочка, пара мальчуганов, один из которых напоминает «Жиля» Ватто, закутанный пестрым шарфом старик восточного обличья, с мертвенно-бледным лицом – живет как бы сам по себе. В театральном репертуаре тридцатилетних называли «старыми развратниками»4. Но ведь и вправду речь идет об экзамене – экзамене, последствия которого будут куда как серьезны. Рубенс – это «бог».

Мане общается не только с элегантными завсегдатаями Бульвара. Насмешки удваиваются. Он игриво смотрит на зрителя, как бы желая ему подмигнуть.

Ему просто необходимо добиться успеха. – побледнев, спрашивает он консьержку. Но статья эта ничуть не поколебала уверенности живописца. Постановление это – а оно появится в «Moniteur» 14 августа – сразу же лишает Институт его привилегий: начиная с 1864 года три четверти членов жюри будут выбираться художниками, удостоенными медалей право назначать остальных членов жюри администрация сохраняет за собой. Не за горами то время, когда к нему придет слава, богатство, великолепная мастерская и к ее дверям каждую пятницу – а по пятницам принимают все «великосветские» художники – будут тянуться вереницы экипажей.

После того как художник изучил приятные черты Александра в живописных набросках, рисунках и лависах, он резюмирует свои наблюдения в картине «Мальчик с вишнями»: здесь преломились самые разные влияния, начиная с голландских мастеров и Шардена и кончая даже Мурильо — он, кстати, Мане совсем не нравится. «. Его Тореадоры испугали бы даже испанских коров его «Контрабандисты» одним своим видом обратили бы в бегство самых неустрашимых таможенников. Мане тоже просит ее позировать – это смуглое томное личико его очаровало. Он теряет всякое спокойствие. «Венера» – его шедевр.

Ведь понятия возраста относительны. Г-н Мане должен был очень рано казаться «мужчиной в возрасте». За светской внешностью Бодлер угадывает муки, терзающие художника. Этого уже достаточно, чтобы Мане пришел в хорошее расположение духа. Увы, отныне все это кануло в Лету. В былые времена в Салон было не так трудно попасть.

Его непрерывно гложет теперь скрытая тревога. Тщеславия в нем больше, чем гордости. Или Дюранти – поговаривают, будто он внебрачный сын Мериме, – бедный, озлобленный, угрюмый писатель, хоть он и гордец, но добивается от Министерства общенародного образования денежного «поощрения литературе» в сумме ста пятидесяти или двухсот франков. Хочешь не хочешь, но всем этим господам в зеленых фраках ты должен понравиться. Париж становится городом развлечений. Мане предложил Лежону первый вариант «Завтрака на траве», отныне картина эта украшает гостиную «майора».

Отдельные кабинеты Английского кафе ( 16) и Мэзон-Доре ( 6) были известны всей Европе. Мане хвалит работу, но тем не менее находит ее колорит «тяжеловатым, слишком засоренным полутонами». Будут просить министра облегчить условия. Он отправляется туда. После чего заказы (кроме одного-единственного) были у него отняты.

«Не могу понять, почему ты так хочешь понравиться Кутюру», — говорит ему Пруст. И вот, просматривая однажды альбом старых эстампов. Процветает коммерция. Для посетителей композиция «Завтрака» смешна, тут двух мнений быть не может.

Мане пристраивается у Веласкеса, пытаясь воспроизвести «Инфанту Марию-Маргариту» — дело нелегкое — и «Малых кавалеров». Одержимый желанием создать «шедевр», он памятует о заветах Кутюра и требованиях, предъявляемых академическим жюри. Альфонс Легро постоянно рисует на медной доске церковные процессии и службы Уистлер в те годы выставил у Мартине целую серию листов, вдохновленных берегами Темзы. Так вот она где, та самая «современность», о которой толкует Бодлер.

В ней есть «блеск, вдохновение, пьянящая сочность, неожиданность», – говорит Закари Астрюк. Вздохи матери он слышит заранее. Для него важно только одно – исполнение.

Чиновник крайне изумлен: не ослышался ли он. То было время, когда эпоха натурщиков и натурщиц заканчивалась. Художественный критик Теодор Пеллоке рассказывал однажды в ресторанчике – трубка в зубах, вокруг головы облако табачного дыма, – что ему как-то от кого-то довелось узнать (Пеллоке не помнит имен собственных), будто Кутюр работает теперь у мольберта не иначе как одетым «в треуголку, украшенную галунами и зеленый костюм времен Людовика XV, на боку охотничий нож, а на ногах огромные берейторские сапоги, почти скрывающие нижнюю часть тела»58. Мане пытается защищаться.

Респектабельность сохранена. Но Кутюр не оттаивает. — восклицает он. — Вот кто отобьет у вас вкус к нездоровой пище». Наконец-то вы поняли.

Делакруа ли писал это. Художественный критик Теодор Пеллоке рассказывал однажды в ресторанчике – трубка в зубах, вокруг головы облако табачного дыма, – что ему как-то от кого-то довелось узнать (Пеллоке не помнит имен собственных), будто Кутюр работает теперь у мольберта не иначе как одетым «в треуголку, украшенную галунами и зеленый костюм времен Людовика XV, на боку охотничий нож, а на ногах огромные берейторские сапоги, почти скрывающие нижнюю часть тела». «Каждый день я завтракал и обедал вместе с их величествами». На его похороны собрался весь артистический Париж. Мане приобретает скандальную славу, хотя и не стремится к ней. Мане пристраивается у Веласкеса, пытаясь воспроизвести «Инфанту Марию-Маргариту» – дело нелегкое – и «Малых кавалеров».

Преодолевая проявление болезни, Мане написал последнее большое масляное полотно «Бар в Фоли-Бержер», которое с энтузиазмом было воспринято в Салоне в 1882 году. Париж быстро меняет свой облик. Кутюр, настроенный в тот момент миролюбиво, не воспринимает критику всерьез. Теперь лучше, чем прежде, лучше, чем ранее, когда девять лет назад Мане копировал «Ладью Данте», понимают, какое место занимал Делакруа. В первую очередь необходимо выяснить, чего же он хочет.

Одним из художников, оказавших наибольшее влияние на Мане, становится Веласкес. У счастливчика Баллеруа взяли четыре картины. А вот и нет. Но что дано предвидеть Мане.

ему нравилось больше рисовать. Он надеялся сделать карьеру. Он был правдив. Но что дано предвидеть Мане.

Пример роскошной жизни задает двор. По материалам книги А. Перрюшо Эдуард Мане. / Пер. Мане лихорадит – он хочет стяжать свои первые лавры. Ба.

Затем эти художники, в свою очередь, привели на улицу Дуэ тех критиков, кто так или иначе защищает реализм Курбе, – Шанфлери, Закари Астрюка, Кастаньяри, Фернана Денуайе и Дюранти – последний известен как автор «Несчастья Генриетты Жерар» и вот уже пять лет выпускает газетку «Реализм», которой не суждено существовать долго. Более или менее сознательно – чаще менее, чем более, – Мане как бы добивался получить от этих мастеров право на собственное видение. Прежде чем распрощаться с улицей Лавуазье, художник приглашает поглядеть на «Любителя абсента» своих знакомых из мира искусств. А в среде художников Мане мгновенно становится личностью заметной.

Живым всегда избегают воздавать должное. Протест нарастает повсеместно мастерские молодых художников бурлят возмущением. Но работа производит двойственное впечатление, отрицать это не приходится. Ведь он еще не знает, что он – Мане. Семь раз выставлял он свою кандидатуру в Институт – и все безуспешно.

Но так ли уж он им интересуется. Как далеко оказался Мане от Кутюра, от академических чинных почестей. Одна из таких наград — медаль первого класса — выпадает на долю Кутюра, представленного «Римлянами времен упадка» и еще одним полотном под названием «Сокольничий» однако Кутюр возмущен: его оценили по низшему разряду, он отказывается от медали. Столь могучий прилив восстановил против себя представителей власти: академики опасаются за состояние «здоровья» искусства в этом году они будут так же непреклонны, как и в 1859-м. Самоубийство «мальчика с вишнями» его потрясло. Но законченная работа его, очевидно, не удовлетворила.

Рядом с произведениями Курбе и Добиньи Мартине вешает в сентябре «Мальчика с вишнями» и «Читающего», в следующем месяце заменив его прогремевшим «Гитарреро». Отчаявшись, цепляется за собственное представление о самом себе. Что обрел Мане в этом диалоге с великими мастерами.

Отныне он может распрощаться с неизвестностью. И тогда, словно под воздействием внезапно нахлынувших потаенных чувств, неожиданно заявляет, что напишет картину «В честь Делакруа». Люди заливаются смехом, едва ступив на порог, не видя еще ни одной картины. Пусть в те времена «Малых кавалеров» принимали за работу Веласкеса, на самом деле они написаны Масо — какая разница.

Его тревожат слухи, а их день ото дня становится все больше. Образцовый чиновник, он быстро поднялся по ступеням административной иерархии. Очень может быть, что именно ему художник был обязан замыслом неосуществленной картины.

Это так неожиданно, такая мера неминуемо нанесет ущерб престижу жюри. Да, но он как бы очистил Викторину от всего эфемерного, случайного. Жертвы в негодовании, они бушуют их крики разносятся по городу и предместьям. Он выходит из этой работы изнуренным, но ликующим. Как-то летним воскресеньем того же года, прогуливаясь вместе с Прустом по Аржантейю, он разглядывает с берега плавающие по Сене ялики, смотрит, как плетутся в воде женщины и внезапно ему на память приходит луврская картина – «Сельский концерт» Джорджоне. Та самая публика, которая оказала ему такой отвратительный прием в галерее Мартине.

Жюри считало, что поступает правильно, воздвигнув «плотину», преградившую поток честолюбию художников, число которых растет с катастрофической быстротой. Мане на них присутствовал вместе с Бодлером и Фантен-Латуром. По свидетельству современников, Мане был признанным авторитетом этой группы, тем не менее, это неформальное собрание было достаточно либеральным, его участники не боялись критиковать Мане. И все же Мане тяжело переживает его кончину. Он хотел соразмерить с ними свою индивидуальность.

Для него самого официально ничего не изменилось. Художник возлагал большие надежды на реалистичную (чем-то схожую с творчеством Бодлера) картину «Любитель абсента». Ибо, – уточняет он, – окраска теней имеет массу оттенков, она вовсе не однообразна». Наконец-то вы поняли.

– обнародовал – поразительно. Он намеревался сделать «Завтрак на траве» «махиной в расчете на медаль» он не предполагал и предположить никогда не сможет, что «Завтрак» открывает новую эру в живописи, что встретившая его брань переживет свой век, что пропасть, только что возникшая между ним и публикой, шириться не перестанет, пропасть между прежней публикой и новой живой живописью, ее-то в настоящий момент именно он и воплощает. – Вот кто отобьет у вас вкус к нездоровой пище». На лицо падают лучики солнца.

Я заставил себя прочесть все. Здесь царит культ женщины. Что обрел Мане в этом диалоге с великими мастерами. «Гитарреро» был для Готье всего лишь занимательной картинкой. Если допустить, что ее написал Делакруа, то каким завещанием могла бы она стать – завещанием великого мастера старшего поколения великому мастеру поколения младшего: сдержанное, где-то даже не совсем справедливое, но, с другой стороны, поразительно ясновидящее, пророческое. Такова была их оценка «Завтрака на траве».

Кое-кто в сомнении. Он теряет всякое спокойствие. После того как художник изучил приятные черты Александра в живописных набросках, рисунках и лависах, он резюмирует свои наблюдения в картине «Мальчик с вишнями»: здесь преломились самые разные влияния, начиная с голландских мастеров и Шардена и кончая даже Мурильо – он, кстати, Мане совсем не нравится. В своих колебаниях они подчиняются чему-то такому, что граничит с модой. Что касается собачонки из «Венеры Урбинской», то Мане в поисках подобного же пластического мотива после долгих колебаний останавливается на черном коте – это его самое любимое животное. Позднее в семье родилось еще двое мальчиков.

Мане хвалит работу, но тем не менее находит ее колорит «тяжеловатым, слишком засоренным полутонами». «Ага. Процесс против «Цветов зла», равно как и процесс имевший место шесть-семь месяцев тому назад, против автора «Мадам Бовари» означал разрыв Литературы с большой буквы с моралью банальной и обывательской. Воодушевленный одобрением, он пишет первую картину – уголок сада, где играют дети. Решительно это успех, успех, о каком всегда мечтал Мане.

Талант Жозефа Галла – это талант честного ремесленника, лишенного огонька искорки. Маркиз де Лакей, директор журнала «Beaux-Arts», предлагает издать каталог за свой счет, но ему отказываются дать список художников и выставляемых ими произведений. Он воплощается в мастере «Турецкой бани» и в произведениях художников, так или иначе считавших себя учениками Энгра и почти без исключения получивших награды.

Их воздействие на Мане от этого не меняется. Художник возлагал большие надежды на реалистичную (чем-то схожую с творчеством Бодлера) картину «Любитель абсента». Короткие штаны Фигаро носят только тореадоры и бандерильеро. О Мане писали много равно много писали и о его современниках. – спрашивает он, забыв обо всех уступках.

Он уверен, что публика его поймет и воздаст сторицей. Здесь, если очертить границы улицами Миромениль, Пепиньер и Роше, среди пустырей, где когда-то вращались крылья многочисленных мельниц, окруженных лесными угодьями королей (отсюда название одной из вышеупомянутых улиц), ютились ветхие, грязные лачуги это трущобы, куда, как писал Бальзак, «полиция заглядывает только по приказу правосудия». Мане чрезвычайно любит подростка, ему привлекательна эта «живая шаловливая физиономия», принимающая порой грустное, меланхолическое выражение. Жмут руку. Что бы там ни было, а уроки автора «Римлян» еще крепко сидят в нем – да разве могло быть иначе. Если говорить на языке «районов», на бытующем в парижских мастерских арго, то это своего рода беспроигрышное дело, «махина», громадное полотно – такие делают «в расчете на медаль».

Этот неосуществленный замысел тоже не способствует успокоению Мане. Чтобы предотвратить это, художник меняет направление взятых у Рубенса элементов. «До Мане», «после Мане» — такие выражения полны глубочайшего смысла. Мане не хочет доискиваться истинных причин этих похвал. Я должен также поблагодарить г-на Жана Денизе, начальника Архивной службы и библиотек Морского министерства, он охотно содействовал розыску документов имевших отношение к кандидатам в Мореходную школу, среди которых в те годы был юный Мане г-на Мишеля Робида, уточнившего некоторые сведения относительно Изабеллы Лемоннье, его бабки г-на Франсиса Журдена, передавшего мне письмо Клода Моне по поводу «Олимпии». Залы переполнены.

Мане пристраивается у Веласкеса, пытаясь воспроизвести «Инфанту Марию-Маргариту» – дело нелегкое – и «Малых кавалеров». Человек, которого Мане так хочется подбодрить, станет героем удивительного по своей душевной тонкости полотна – «Читающий», где угадывается растроганность автора. А Сюзанна. Он набрасывает портрет аббата Юреля, затем увлекается другой неожиданной работой: начинает довольно большой по размерам холст иллюстрирующий эпизод из романа Лесажа «Жиль Блаз», – «Студенты Саламанки». Жюри салона 1863 года также отвергло все три представленные Мане картины.

Тщеславия в нем больше, чем гордости. Никакой взаимосвязи между ними не чувствуется. Она написана в три слоя, с такой уверенностью и сноровкой, что никогда и никто не смог их превзойти. Заканчивается одна эпоха и начинается другая. Этим я во многом обязан любезной помощи многих лиц.

Пока его самостоятельность дальше не простирается. Вместо фимиама – проклятия и яд, вместо пристойной торжественности – судебный процесс. Двадцать четвертого июня «Moniteur» сообщает: primo – отныне Салон будет устраиваться ежегодно secundo – граф Валевский уходит в отставку с поста министра tertio – г-н де Ньюверкерке назначается суперинтендантом департамента изящных искусств.

С тех пор прошло два года и г-н Мане с характерным для него неосознанным дерзновением вторгся в область ему явно непосильную. Однако вскоре Эдуард находит новый сюжет для будущей картины. Разрешение выставляться в Салоне – это гарантия, своего рода патент на талант. «Ага. Картина «Купанье» была предложена жюри вместе с менее значимыми «Молодой женщиной в костюме эспада» и «Молодым человеком в костюме махо».

Делакруа, тридцать пять картин которого озаряют стены огромного зала, «вершин» этих, как видно, не достиг. Министр принимает посланцев «самым любезным образом», но никаких последствий встреча эта за собой не повлечет. Есть ли у этих персонажей прошлое, будущее. Мане отбросил академическую технику «тщательной отделки» картины, в которой не имело значения, рассматривалось ли полотно с близкого или далёкого расстояния. Вышло – так вышло.

Равно как и трудиться над тем, что принято называть композицией, ему тоже скучно. Вскоре последовала новая трагедия: повесился Александр, мальчик, помогавший Мане в мастерской и ставший персонажем его картины «Мальчик с вишнями». Эдуард Мане родился 23 января 1832 года в Париже.

Мане лихорадит — он хочет стяжать свои первые лавры. Удача придет она должна прийти. – М. : ТЕРРА – Книжный клуб. «Nu». Что скажет отец. Более или менее сознательно – чаще менее, чем более, – Мане как бы добивался получить от этих мастеров право на собственное видение. Сановники и привилегированная публика, вознесенная нынешним режимом, — денежные воротилы, богатые иностранцы — соперничают в расточительстве, швыряют целые состояния на драгоценности и туалеты.

Вот уже шесть лет как он трудится в его ателье. Он пишет тщательно и, обуздывая собственные склонности идет на некоторые уступки. Процесс против «Цветов зла», равно как и процесс имевший место шесть-семь месяцев тому назад, против автора «Мадам Бовари» означал разрыв Литературы с большой буквы с моралью банальной и обывательской.

Насмешки удваиваются. Маленькое, плохо освещенное помещение, но все лучше, чем удручающие воспоминания о «мальчике с вишнями». Войдя в зал «М», Мане с неудовольствием констатирует, что его картины загнали на самый верх.

Смысл их существования состоит лишь в том, чтобы служить основой для мелодии красок, то нежных, чуть «журчащих», то светлых, острозвучных нот, паузы меж которыми насыщаются молчанием и покоем. Пока его самостоятельность дальше не простирается. Мане отправляет обе картины в Салон.

Вскоре художника и натурщицу стали связывать не только творческие узы, но и интимные. Он не колеблется больше: чтобы изобразить Сент-Уэн, он спросит совета у Рубенса, позаимствует у него аксессуары и пластические элементы – они-то и помогут ему выявить талант колориста. Правительство императора поручило ему большой заказ. Живопись эта напоминает терпкость зеленых фруктов, которым не дано созреть».

В марте издатель устраивает в витрине лавки выставку работ Мане и еще двух аквафортистов. То, что Адольф Гупиль, фирма которого имеет филиалы в Берлине и Нью-Йорке, этот старый лис, чья скаредность стала притчей во языцех (он никогда не давал гарсонам на чай ни единого гроша у Диношо, где завтраки стоят 22 су, а обеды – 40, он всегда заказывает «завтрак»), – что этот хитрый, корыстный торговец заметил Мане, тоже явилось для живописца добрым предзнаменованием. Он уверен, да, да, совершенно уверен – это Кутюр оговорил его перед членами жюри. Только успех может служить для него оправданием. «Мане», «Эдуард Мане».

Этюд «Христос с посохом» подарен молодому священнику, наставнику герцога Масса, аббату Юрелю, который часто бывает у родителей Мане. В таком случае не экспонироваться. Подумайте сами, ну может ли он открыть как раз напротив Салона (а его жюри, как известно, возглавляет г-н де Ньюверкерке) выставку произведений, осужденных этим жюри.

Какой натурщицей была бы эта девушка. Он не прочь повеселиться, любит шутки, не чурается смелых выражений. Видите ли искусство состоит в том, чтобы делать нечто значительное. Как-то вечером 1858 года «майор» представляет Мане странному человеку – безбородое лицо, кривящиеся губы, необычайно черные, горящие каким-то магнетическим блеском глаза – эфир и опиум успели опалить лихорадочным жаром глаза автора «Цветов зла» – скандальной книги, которая годом раньше стоила поэту исправительного дома, – Шарлю Бодлеру. Не так уж и мало.

«Любитель» самым недвусмысленным образом заявляет о намерении Мане не иметь никакого дела с исторической живописью, говорит о его стремлении искать модели в современной жизни. Он-то свои слабости знает. Разве его картину вдохновляли не луврские произведения – к примеру, Джорджоне. Какой пример подал строптивцу Мане Шарль Бодлер.

Вскоре художник узнал, что жюри салона отвергло «Любителя абсента» (из всех членов жюри за картину проголосовал только Делакруа сам учитель Мане – Кутюр, проголосовал против). Одно другого стоит. Этот неосуществленный замысел тоже не способствует успокоению Мане. Мало того – администрация отказалась сделать каталог. – восклицает он.

Следует «созерцать Рубенса, вдохновляться Рубенсом, копировать Рубенса». Появляются картины «Аржантей», «Партия в крокет», «В лодке». И все-таки его терзает тревога. И на что бы он мог еще опереться. Он уверен, да, да, совершенно уверен – это Кутюр оговорил его перед членами жюри.

Персонаж этот чем-то Мане привлек. Художник уже размышляет о следующем салоне и в расчёте на это пишет картину «Старый музыкант», хорошую в плане исполнения, но явно слабую в построении композиции. Мане украдкой и не без зависти посматривает на его красную ленточку. Париж становится городом развлечений. Поживем – увидим.

Он бездумен и слеп, он не относится к тем, кому ведомы тайны предзнаменований. Осенью 1856 года ему было показалось, что судьба вот-вот улыбнется вновь. Он не задается целью скомпоновать эту толпу как единую органичную массу. Правительство императора поручило ему большой заказ.

«Жизнь Парижа, – пишет поэт, – изобилует поэтичнейшими и чудесными сюжетами. Зрелище их беспорядочного бегства Мане очень забавляет. Мане захаживает в дом на улице Трюден — порою в сопровождении Баллеруа, — где встречает Барбье дОрвильи, Константена Гиса, Поля Мериса, приятеля Гюго, фотографа Надара, гравера Феликса Бракмона. Насмешки удваиваются. Этюд «Христос с посохом» подарен молодому священнику, наставнику герцога Масса, аббату Юрелю, который часто бывает у родителей Мане.

Ничто не отвлекает его внимания. Вот там и следует нанести решительный удар. Живописность этой блестящей работы влечет и чарует публику. Ничего неожиданного в этом не было – старый судья дряхлел день ото дня.

Салон произведений, не допущенных жюри, организуется сам по себе. После выставки 1855 года – «этого глотка горечи» – его мизантропия усилилась, язвительность возросла. Кутюр, настроенный в тот момент миролюбиво, не воспринимает критику всерьез. Светлые тона выделяются на темном фоне, разграниченном, как и у Тициана, по вертикали. Мужчина этот — начальник кабинета хранителя печатей, г-н Огюст Мане.

Самоубийство «мальчика с вишнями» его потрясло. – изобразить служанку чернокожей. Он следил за чистотой в помещении и выполнял различную мелкую работу. Персонаж этот чем-то Мане привлек. Наконец-то вы поняли.

У счастливчика Баллеруа взяли четыре картины. «Ведьма с эбеновыми бедрами, дитя черных ночей»: у Бодлера связь — связь бурная, сплошные ссоры и примирения — с мулаткой Жанной Дюваль. Проходят недели и количество рисунков, эскизов, подготовительных материалов множится. В начале 1857 года «Le Figaro» организует кампанию против Кутюра. Он целиком покоряется доподлинным склонностям своего творческого «я» : максимально упрощает технику, отказывается от всех приемов «зализанной» живописи, от всех ухищрений моделировки, от всех этих «обманов глаза», уничтожающих хроматические валеры и проецирует формы на плоскость холста, разграничивая их чисто живописно.

Как-то вечером 1858 года «майор» представляет Мане странному человеку — безбородое лицо, кривящиеся губы, необычайно черные, горящие каким-то магнетическим блеском глаза — эфир и опиум успели опалить лихорадочным жаром глаза автора «Цветов зла» — скандальной книги, которая годом раньше стоила поэту исправительного дома, — Шарлю Бодлеру. Рубенс — это «бог». Он адресуется исключительно к глазу он сразу покончил с областью вымысла.

Пусть сама публика будет арбитром в спорах: присланные работы будут экспонированы все для всеобщего обозрения. А быть может, он угадал, почуял родство внутреннее. Вместе с тем картина вызывала и самое большое внимание, впоследствии став символом Салона отверженных 1863 года. Фантен-Латуру повезло чуть больше: из трех его картин одну все-таки взяли. Их поставляют Неаполь или Абруцци (на таком «экспорте» специализировалась преимущественно деревня Пиччиниско) почти все без исключения итальянцы и итальянки едут в Париж с единственной целью – всячески экономя, предельно ограничивая расходы, накопить небольшое состояние, чтобы, вернувшись на родину, пожить в относительном достатке.

Картина выстраивается вся целиком, как по волшебству. Воодушевленный первыми успехами, он намеревается теперь заполнить Салон своими холстами. Но, рассуждает Мане, когда публика окажется лицом к лицу с его произведениями, с его «Купаньем», то немедленно признает достоинство его живописи. По привычке идущей еще со времен Курбе, снабжать этикеткой «реализм» самые смелые живописные произвеведения Мане квалифицируют как реалиста. Но Мане поспешно исчезает.

Мало-помалу и не без затруднений Мане организует картину. Осенью 1856 года ему было показалось, что судьба вот-вот улыбнется вновь. Мане лихорадочно гонит работу. Одной рукой приходилось его поддерживать, а другой — обрезать веревку. У счастливчика Баллеруа взяли четыре картины.

Его картины. Отец болен, его свалил ревматизм. Оставляя в стороне все то, что не относится к собственно живописи, оно со спокойной уверенностью утверждает живопись в ее совершенном проявлении.

Делакруа уже пятьдесят шесть лет, но его битва с врагами все еще не закончена. Это триумф «энгризма». «Фатальность его дара» бесповоротно отторгает Мане от ничтожных помыслов честолюбия. Гюстав Курбе, представитель реалистической живописи, тоже не удовлетворен. Хотя отношения с африканским миром в те годы нельзя назвать слишком тесными, но тем не менее можно вспомнить несколько примеров: уже в 1842 году некий Жалабер изобразил в своей картине «Одалиска» цветную служанку. Художнику становилось всё труднее не только работать, но и передвигаться.

– восклицает он. Главный герой картины под названием «Мальчик с вишнями» – как раз тот самый паренек из мастерской. Знаток литературы и искусства, предпочитающий в них ценности сугубо «неофициальные», он приглашает в свой салон на улице Трюден писателей, художников, скульпторов и музыкантов – Лежон почитает лишь те умы и таланты, которые далеки от конформизма.

Вскоре художник узнал, что жюри салона отвергло «Любителя абсента» (из всех членов жюри за картину проголосовал только Делакруа, сам учитель Мане, Кутюр, проголосовал против). Что обрел Мане в этом диалоге с великими мастерами. Фернан Денуайе – рыжий заморыш, разговаривающий прямо-таки замогильным голосом, лыс, но усы торчат весьма заносчиво и при всех, даже при Бодлере, заявляет: «Есть только один поэт – и это я. » Спит Денуайе до пяти часов вечера, живет как самый обыкновенный прихлебатель и повсюду таскает за собой Нуазетту, кабацкую танцовщицу. Что писать. Он неоднократно посещал голландские музеи, где любовался живописью Франса Халса.

Да, кстати и Баллеруа собирается переехать в Кальвадос. Как-то в Лувре — а там бродит много разных чудаков — Мане заметил (может быть, это Бодлер обратил его внимание) высокого тощего малого, который на манер Тальма драпировался в длинный коричневый плащ, одет был бедно, неряшливо, а на голове имел пыльный, выцветший цилиндр. Премьера пьесы, где впервые прозвучало это слово, состоялась в марте 1855 года.

Делакруа уже пятьдесят шесть лет, но его битва с врагами все еще не закончена. Художник начал изображать энергичного, полного жизни и доброты мальчишку на своих холстах. Его новизна потрясающа. Его отец, прикованный к креслу, – как вопрошающе глядит он каждый раз, когда Мане приходит домой.

Она умеет бренчать на гитаре. Им послужил городской сад Тюильри, где по выходным парижская богема собиралась для прогулок и светских бесед. Вот там и следует нанести решительный удар. Он воплощается в мастере «Турецкой бани»56 и в произведениях художников, так или иначе считавших себя учениками Энгра и почти без исключения получивших награды. Как-то в Лувре – а там бродит много разных чудаков – Мане заметил (может быть, это Бодлер обратил его внимание) высокого тощего малого, который на манер Тальма драпировался в длинный коричневый плащ, одет был бедно, неряшливо, а на голове имел пыльный, выцветший цилиндр.

Споры смолкают, сменившись всеобщим смехом. Наконец не без некоторого смущения отваживается на это. «Нынче вместо поединка перед вами свалка, вместо торжественной выставки – беспорядочный базар, вместо отобранного – все целиком». Борода не зря отличает буржуа от лакея она ведь еще и признак респектабельности. Разрешение выставляться в Салоне – это гарантия, своего рода патент на талант.

Разумеется, то, что «Завтрак» был повешен среди этих проклятых холстов, с особой силой и очевидностью выявило его сущность, чего, возможно и не случилось бы, будь он попросту допущен в Салон. Пример роскошной жизни задает двор. Скорее уж Мане думает о статье, опубликованной в «Gazette de France» после открытия «Салона отвергнутых», которую, по мнению некоторых, продиктовал сам Делакруа: «Среди отвергнутых произведений девять десятых просто смешны.

Его отец руководил департаментом в Министерстве юстиции, мать была дочерью дипломата. «Не могу понять, почему ты так хочешь понравиться Кутюру», – говорит ему Пруст. В часы прогулок по Тюильри он быстро фиксирует в блокноте позы и лица людей, фиксирует «мимолетность изменчивость и случайность» сцен современной жизни.

Мане лихорадит – он хочет стяжать свои первые лавры. «Завтрак» выделяется на фоне остальных холстов своим новаторством, живостью колорита и затмевает все, что его окружает. Мальчик с вишнями. Ведь если верить слухам, официальные лица и академики, возмущенные дерзким и обидным вторжением Наполеона III в сферу их собственной компетенции, сделают все, чтобы «Салон императора», как они, скрежеща, его окрестили, продемонстрировал бы себя «Салоном бездарностей». И на что бы он мог еще опереться. Он опасается слишком раскрыть себя. «Вывод один, – говорит Бодлер, – надо быть самим собой». – «Дорогой Бодлер, я всегда вам это говорил, – восклицает Мане. – Но разве я не был самим собой в Любителе абсента.

В очередной раз – правда, теперь на более длительный срок – он сменил мастерскую. Картина Мане «Завтрак на траве», на которую художник возлагал наибольшие надежды, была раскритикована и вызвала смех у посетителей салона. Его стесняет не сама идея заимствования.

Что же делать. – самые живые возможности своей техники. Только успех может служить для него оправданием. Баллеруа увлекается живописью и пишет маслом сцены псовой охоты. «Салон», «Салон», как раньше «Мореходная школа», «Мореходная школа» — всегда в кругу семьи одна и та же песня.

Все, что он делает, будь то копии или оригинальные произведения, выносится на суд Кутюра. Знаток литературы и искусства, предпочитающий в них ценности сугубо «неофициальные», он приглашает в свой салон на улице Трюден писателей, художников, скульпторов и музыкантов – Лежон почитает лишь те умы и таланты, которые далеки от конформизма. Вот таким образом Эдуарда еще сильнее мучат угрызения совести.

В этой фигуре, взятой в натуральную величину, написанной свободной кистью, сочной по фактуре и переданной в бесконечно правдивом колорите, чувствуется бездна таланта». В картине нет ничего, кроме крикливых сопоставлений гипсовых и черных тонов. Вдруг Мане оказывается рядом с ней и с присущей ему очаровательной непринужденностью, улыбкой гурмана игриво спрашивает, не согласилась бы она ему позировать.

Оригинал картины можно найти в одной из самых известных французских галерей. Бредовое произведение, нелепое и неприличное. Знаток литературы и искусства, предпочитающий в них ценности сугубо «неофициальные», он приглашает в свой салон на улице Трюден писателей, художников, скульпторов и музыкантов — Лежон почитает лишь те умы и таланты, которые далеки от конформизма. Источник ее – картина Тициана что из того. Наполеон III молча его выслушивает.

«. Мане включил в этот холст и своего «Любителя абсента» – он кажется здесь явно ненужным и лишний раз подчеркивает непродуманность композиции, ее несвязность, почти искусственность. Люди, представленные Мане в картине, отнюдь не анонимны. Следует «созерцать Рубенса, вдохновляться Рубенсом, копировать Рубенса». Нагая женщина – для нее позировала Викторина – смотрит на зрителя взором «сомнамбулы».

Служащие мечутся во все стороны. Церемония открывается речью министра графа Валевского. Перед ним открывается жизнь, о которой он мечтал. При этом «Moniteur» уточняет: условия приема в очередной Салон, равно как и состав жюри, будут оговорены в следующем постановлении. Я никогда не был в состоянии приобщиться к этой породе».

Гюстав Курбе, представитель реалистической живописи, тоже не удовлетворен. Присутствующие расходятся. Он пытается возражать. Он взбешен, но никому не обмолвился даже словом.

Вот уже несколько месяцев Бодлер страдает заболеванием ног, желудка он с трудом двигается, порой задыхается. В 1874 году Мане отказывается участвовать в первой групповой выставке импрессионистов. В «Любителе» есть что-то такое, что отдает дисциплиной ателье и школярством. Вернувшись в Тюильри, Наполеон III вызывает г-на де Ньюверкерке.

На этом славном испанце – «sombrero calanes», марсельская куртка и панталоны. Кутюр, настроенный в тот момент миролюбиво, не воспринимает критику всерьез. Но он должен двигаться дальше. Этих молодых людей зовут Клод Моне, Поль Сезанн, Эмиль Золя и Фредерик Базиль.

В ее «решительности» есть «нечто строгое, острое и энергичное», в этом и заключается суть работы и потому она кажется вызывающей. Прелестные губки шлют ему улыбки. Курбе – а он тщеславен, как Кутюр и горяч необычайно – тут же порешил: построить на собственные средства частный павильон (поступок прямо-таки неслыханный) – как раз напротив Дворца изящных искусств на авеню Монтень. Спешат пробраться к «Купанью» Мане, этому, ну как его там, «Завтраку на траве» – так, зубоскаля, толпа мгновенно окрестила эту картину и так ее стали называть все.

Вне Салона надеяться не на что. Прежде всего, конечно, знание, которым наделяют они всех тех, кто к ним обращается, но к тому же еще и опору, возвышенный пример. Кажется, что мы и вправду слышим все это. Чтобы передать петицию графу Валевскому, делегатами выбраны Мане и Гюстав Доре. Следует «созерцать Рубенса, вдохновляться Рубенсом, копировать Рубенса». Вот тот, на первом плане, до чего дошел, – у него на голове ермолка с кисточкой.

Париж становится городом развлечений. Он воплощается в мастере «Турецкой бани»56 и в произведениях художников, так или иначе считавших себя учениками Энгра и почти без исключения получивших награды. Живопись Мане кажется насмешкой над обычной живописью. Ведь это означает стать мишенью для насмешек. Край стола, на котором стоит бокал, не согласуется с перспективой. Премьера пьесы, где впервые прозвучало это слово, состоялась в марте 1855 года.

Но Делакруа не просто возбуждает его любопытство, он почти пленяет. Их воздействие на Мане от этого не меняется. Какое разочарование. Так отчего бы ей не стать музыкантшей. А разве иначе возможно.

Дружба Мане и Бодлера, возникшая в силу потаенных импульсов исполнена грядущих знамений. Но она темна, эта картина. Вскоре последовала новая трагедия: повесился Александр, мальчик, помогавший Мане в мастерской и ставший персонажем его картины «Мальчик с вишнями». Ибо, — уточняет он, — окраска теней имеет массу оттенков, она вовсе не однообразна». Юрель — человек большой культуры, у него приятные манеры, выразительное лицо, решительный взгляд. Тут даже «Джоконда» вызвала бы развеселый хохот.

Г-н де Ньюверкерке в отсутствии. От произнесенного ими «да» или «нет» зависит карьера или гибель тех, кто жаждет признания. Короче говоря, чтобы охарактеризовать все эти начинания, можно процитировать слова одного из современников: «В то время как взоры, нежась, скользят по картинам искусные исполнители услаждают слух».

Общественное мнение создавалось тогда такими вот «любителями» – они могли быть порой упрямыми, порой пристрастными, но в искусстве толк всегда понимали. С его именем заканчивается один период и начинается другой. После Ван-Гога, Сезанна и Тулуз-Лотрека героем четвертой биографии в серии «Искусство и судьба» я выбрал Эдуарда Мане, художника, создавшего «Олимпию» и явившегося средоточием той художественной эпохи историю которой я вознамерился рассказать.

Вне Салона надеяться не на что. Другой глядит, но ничего не видит, будто погрузился в мечты. Всего за несколько часов было выдано семь тысяч входных билетов.

Сперва Мартине не решился на столь откровенную дерзость и побоялся открывать салон, однако вмешательство императора Наполеона III вынудило его провести выставку, сразу же получившую название «Салон отверженных». У нее маленькое, но сильное, тонкое изящное тело. Париж быстро меняет свой облик. Павильон этот был официально открыт в конце июня под вывеской: «Реализм.

К помощи Агостины часто прибегает Жером. Поэт глядит на художника. Да к тому же как одеты. Но увы. Жребий брошен.

Процветает коммерция. Находясь в постоянном поиске, он принимается за написание следующей картины «Уличная певица», натурщицей для которой стала Викторина-Луиза Меран, юная провинциалка, стремившаяся выбиться из нищеты любыми методами. Революционер Курбе остается современником. Здесь но преимуществу коренится творческое превосходство Мане. Салон открывается 1 мая. Это была ужасная картина, художник после этого долго не мог привести себя в чувство.

Толпа «рапэнов» устремляется к Академии: напротив ее здания водружают огромный черный крест, на котором гигантскими белыми буквами написано: «Здесь покоится прах жюри Института. » станцевав вокруг этого карнавального сооружения фарандолу, все отправляются на улицы, размахивая виселицей с манекеном, одетым в зеленый академический мундир. Еще до того, как начать «Завтрак», у Мане мелькнула мысль переосмыслить в собственном стиле «Венеру Урбинскую», некогда скопированную им в галерее Уффици. Все остальное – чепуха». А Сюзанна.

Правительство императора поручило ему большой заказ. «Я сделал то, что видел», – говорит себе Мане. Вскоре их примеру следуют уже сотни.

Он пишет ее портрет и – как знать. Он просто ликует, этот тщеславный малый. Эта живопись вытеснила человека.

Но у Мане нет времени пережевывать оскорбительный отзыв. Мане тотчас же сочиняет другой плакат: «Andar in gondola. » («Покатаемся в гондоле. ») Новая улыбка — по ту сторону канала дали очевидное согласие. Не все целиком, конечно, но количество огромное. Увлечение старой живописью обусловило многочисленные путешествия Мане. Разрешение выставляться в Салоне — это гарантия, своего рода патент на талант.

Проекты Мартине, явно направленные против рутины, зачастую пугают вышестоящие инстанции. К тому же скованная поза героя картины искусственна и отдает мелодрамой. «Он загримирован, – говорит Мане о Бодлере, намекая на его румяна, – но какой гений таится под этим гримом. » Что же касается Бодлера, то этому провидцу, этому иконопоклоннику, этому поэту – ведь его первой подписной публикацией был «Салон 1845 года» – оказалось вполне достаточно изучить некоторые работы Эдуарда на улице Лавуазье, достаточно было окинуть художника своим взглядом ясновидца, взглядом, «пронизывающим насквозь, почти сомнамбулическим», чтобы понять, что представляет собой Мане. Мане приглашен экспонироваться в галерее Мартине.

В это же время один из организаторов салона Луи Мартине, осознавая трудности для признания на салоне молодых художников, организовал альтернативную выставку, среди картин которых были и творения Мане: «Мальчик с вишнями», «Читающий» и получивший признание «Гитарреро». Мане — а рассказ был посвящен ему — хладнокровием Бодлера отнюдь не отличался. Кто вам сказал. Какой пример подал строптивцу Мане Шарль Бодлер. Она больше чем реальность, она сама истина.

Вождь реализма, несомненно, прослышал и об отказе Мане и о мотивах этого отказа. А потом все стало бы просто, считает он. В «Любителе» есть что-то такое, что отдает дисциплиной ателье и школярством. «Салон», «Салон», как раньше «Мореходная школа», «Мореходная школа» – всегда в кругу семьи одна и та же песня. Ему всячески льстят.

С объявлением этого «Салона отвергнутых» – его стали называть так почти сразу же – мастерские охватывает неописуемая радость. Но тут же возникают колебания. Он тоже знает, что такое кожа черного цвета. «Любитель» самым недвусмысленным образом заявляет о намерении Мане не иметь никакого дела с исторической живописью, говорит о его стремлении искать модели в современной жизни.

Альфонс Легро тоже. Как-то летом после полудня Бодлер приводит на улицу Гюйо свою любовницу Жанну Дюваль, эту «жрицу разврата», свое мучение и свою отраду, с которой, несмотря на бесконечные ссоры, вот уже почти двадцать лет расстаться не в состоянии. Вот так-то. Здесь царит культ женщины. Премьера пьесы, где впервые прозвучало это слово, состоялась в марте 1855 года. Какое разочарование.

Полотно «Музыка в Тюильри», отмеченное таким обостренным ощущением современности, написанное с таким непринужденным блеском, с такой «вкусностью» живописного теста, с такой необычайной свежестью, раскрыло лучшие качества, заложенные в таланте Мане и проявленная им здесь смелость была тем более значительна, что сам художник смелости этой еще никак не осознавал. Потому, что поддержка Кутюра ободрила бы его, внушила бы уверенность. Отец болен, его свалил ревматизм. Выставка должна была разжечь интерес зрителей как раз накануне открывающегося салона. Край стола, на котором стоит бокал, не согласуется с перспективой. «Ах, тут, по крайней мере, все ясно.

Неужели господа из жюри подымут руку на «Гитарреро» и «Портрет г-на и г-жи Мане». Он тоже знает, что такое кожа черного цвета. Одержимый желанием создать «шедевр», он памятует о заветах Кутюра и требованиях, предъявляемых академическим жюри. Поздравляют. Мане погружен в созерцание этого лица, тонкого и нежного, как лицо мадонны.

Надо сказать, что судьба мальчика с вишнями была трагична. Мане глядит на мулатку, на ее темную с желтоватым оттенком кожу, на ее горящие каким-то странным светом угрюмые глаза, на ее толстые губы, тяжелые жесткие волосы – черные, с голубоватым отливом. Он тоже знает, что такое кожа черного цвета. Картина Мане «Завтрак на траве», на которую художник возлагал наибольшие надежды, была раскритикована и вызвала смех у посетителей салона.

Это, например, я прежде всего, три полотна г-на Мане. Император бегло просматривает около четырех десятков холстов. Некоторые хотят уклониться. Да черт с ним, если это и вызовет подозрения.

Вот там и следует нанести решительный удар. Наняв натурщика-испанца, он пишет с него задуманную картину. Всегда ли жюри, вынося решение, руководствовалось только достоинствами произведений. У Мане же ничего похожего. Ведь ему всего тридцать один год.

А нет – надо начать сызнова. с фр., послесл. Его обступают. Полдюжины – самое большее – напоминают пыл прежних лет.

От произнесенного ими «да» или «нет» зависит карьера или гибель тех, кто жаждет признания. С помощью Эмиля Оливье, подсказывающего ему итальянские слова, он пишет крупными буквами: «Ti amo da disperato» («Я влюблен в тебя как безумный») на большом листе картона и начинает размахивать им, чтобы привлечь внимание девушки. Какой пример подал строптивцу Мане Шарль Бодлер. Коварный люэс делает свое страшное дело. Этот преждевременно состарившийся неудачник симпатичен Мане. – новые, приводящие в недоумение декреты.

2000. Посетив вместе со своим двором выставку «отвергнутых» император и императрица подарили зевакам магическое слово «непристойность». Похоронная церемония подходит к концу. Однако он не жертвовал ради них ничем из того, что было только его достоянием. Чего бы это ни стоило, но он заставит учителя отозваться о работе с похвалой.

В это же время один из организаторов салона Луи Мартине, осознавая трудности для признания на салоне молодых художников, организовал альтернативную выставку, среди картин которых были и творения Мане: «Мальчик с вишнями», «Читающий» и получивший признание «Гитарреро». Бодлера – тоже. Вместо фимиама — проклятия и яд, вместо пристойной торжественности — судебный процесс. Мане чрезвычайно любит подростка, ему привлекательна эта «живая шаловливая физиономия», принимающая порой грустное, меланхолическое выражение.

Совсем недавно такой замысел показался бы ему дерзким, но сегодня его ничуть не пугает, так как «Музыка в Тюильри» внушила художнику уверенность в себе. Даже в такое тяжёлое для него время, Мане не перестаёт работать— так, в Бордо он пишет пейзаж порта. Действуйте смело, господа. Несколько иронический прием срезывания рамой фигуры покровителя, показанного как бы между прочим, придает особый, чуть насмешливый оттенок этой столь незначительной по сюжету и столь тонкой в своей наблюдательности картине. Мане, Бодлер и Фантен-Латур спускаются в город. «Те произведения искусства, которые не заслужат подобного упрека, могут рассчитывать на благосклонный прием».

Но ведь пишет-то он в силу наслаждения, наслаждения зрительного. Напротив гостиницы, в доме по другую сторону канала, он приметил юную блондинку дивной красоты — «склонившись над каким-то рукоделием», она почти всегда работает у окна. Подписи на петиции множатся. Но в плане компоновки картина грешит очевидными слабостями. Обиженные художники обратились к Мартине с просьбой провести выставку без редакции жюри.

В самом деле, Мане давно пора, как считает его мать, «проявить себя», доказать свой талант. Тень фигуры не соответствует её положению. это кошачий концерт на палитре. После того как художник изучил приятные черты Александра в живописных набросках, рисунках и лависах, он резюмирует свои наблюдения в картине «Мальчик с вишнями» : здесь преломились самые разные влияния, начиная с голландских мастеров и Шардена и кончая даже Мурильо – он, кстати, Мане совсем не нравится.

Рану скрытую, но болезненную, которую лишний раз разбередили эти траурные дни. Что скажет отец. Прекрасно, тогда пусть его заменит кто-нибудь из подчиненных. Он осведомляется, каких художников они предпочитают и подчеркнуто настойчиво советует изучать Рубенса, «этого Гомера живописи», «отца пламени и энтузиазма в искусстве, где он затмевает всех не столько совершенством, какого достиг в том или ином отношении, сколько тайной силой и жизнью души, какую вносит во все».

Он воспринимает себя скорее как «сына Мане», чем просто Мане. Роскошь, жизнь, сосредоточенная только на удовольствиях и развлечениях (чему способствовало экономическое процветание государства, о котором особенно пекся императорский режим, задавшийся целью потопить все политические и гражданские свободы в преуспевании материальном), толкают на стезю содержанок женщин, прежде зарабатывавших на хлеб позированием в мастерских. Семь раз выставлял он свою кандидатуру в Институт – и все безуспешно. Этот трагический случай станет у Бодлера сюжетом для жестокого рассказа «Веревка»65. Он играючи использовал здесь – и как великолепна эта игра. Вы отказываетесь видеть последовательность промежуточных тонов».

Тех, кто еще колеблется, елейно убеждают подумать, не имеет ли смысла отказаться от рискованной демонстрации, – ведь так можно и «потонуть в волне ничтожеств». Зато Мане видит. Экспонироваться, а если публика будет единодушна с мнением жюри. Еще в 1839 году, то есть двадцать лет назад, Бальзак в «Пьере Грассу» жаловался, что Салон заполонен плотной массой картин. М. Прокофьевой.

«Читающий» настолько нравится Мане, что в сентябре 1861 года он показывает его публике. Легко сказать. Вздохи матери он слышит заранее.

Слухи распространились по Парижу, но Сюзанна ни о чём не узнала или не подала виду. Надо написать обнаженную натуру чего бы это ни стоило. Июльская монархия тоже ему благоволила. После чего заказы (кроме одного-единственного) были у него отняты.

Некто, человек отнюдь не робкого десятка, напротив, характера боевого, склонного ко всяческим новшествам, совсем недавно проявил личную инициативу, организовав выставку за пределами Салона. Мане пока на половине пути. Право, надо непременно посетить этот «Салон парий», эту «выставку комедиантов».

Этот трагический случай станет у Бодлера сюжетом для жестокого рассказа «Веревка»65. Пусть в те времена «Малых кавалеров» принимали за работу Веласкеса, на самом деле они написаны Масо – какая разница. Тщеславия в нем больше, чем гордости. От беспокойства, сомнений не осталось и следа.

Его «Венера» не имеет отношения ни к конкретному времени, ни к определенному месту. Пруст немедленно собирает в ресторанчике Диношо старых приятелей из ателье Кутюра на банкет, а майор Лежон устраивает в честь Мане артистический вечер. Но Кутюр не оттаивает. В самом деле, Мане давно пора, как считает его мать, «проявить себя», доказать свой талант. «Ведьма с эбеновыми бедрами, дитя черных ночей»: у Бодлера связь – связь бурная, сплошные ссоры и примирения – с мулаткой Жанной Дюваль.

Этот военный, убежденный республиканец, рьяный поклонник Гюго, не чужд общения с музами. Что бы там ни было, а уроки автора «Римлян» еще крепко сидят в нем — да разве могло быть иначе. Мане пребывает в состоянии некой эйфории.

Уже размеры «Старого музыканта» – а таково название картины – свидетельствуют о намерении Мане показать эту работу в Салоне. Этот трагический случай станет у Бодлера сюжетом для жестокого рассказа «Веревка». Мане – а рассказ был посвящен ему – хладнокровием Бодлера отнюдь не отличался. «Ах, тут, по крайней мере, все ясно.

Он пишет тщательно и, обуздывая собственные склонности идет на некоторые уступки. Он не мог понять мальчишку, который так поступил с ним. может, просто не хочет признаваться, что его затея оказалась неудачной. Но это пока прелюдия, подготовительная работа.

Респектабельность спасти необходимо. Данная история, конечно же, вошла в мировую историю искусства. Размышляя над следующим предложением салону, Мане вновь обращается к офорту. В его ушах уже звучит гул будущей славы.

Но слово это столь мало ему соответствует, что один из приверженных «реализму» критиков, Кастаньяри испытывает потребность придумать новый термин: термин этот – «натурализм». Самоубийство Александра его потрясло. Сперва Мартине не решился на столь откровенную дерзость и побоялся открывать салон, однако вмешательство императора Наполеона III вынудило его провести выставку, сразу же получившую название «Салон отверженных». Его работы уже дважды были отмечены в Салоне. Чудесное окружает нас, питает, как воздух но мы не видим его». Отборочное жюри посчитало за лучшее отстранить две посланные им на выставку картины и как раз те, которыми он особенно дорожил: «Похороны в Орнане» и «Мастерскую».

Он просил их о поддержке, о помощи, о том, что придало бы ему уверенности. Уистлер, представивший «Девушку в белом», принят не был. Он уверен, да, да, совершенно уверен — это Кутюр оговорил его перед членами жюри.

Мане польщен, он принимает делегацию чрезвычайно любезно, подробно отвечает на любой вопрос, касающийся и его самого и «Гитарреро». Он бездумен и слеп, он не относится к тем, кому ведомы тайны предзнаменований. Слухи распространились по Парижу, но Сюзанна ни о чём не узнала или не подала виду.

Воспользоваться «Салоном отвергнутых» и выставить свои работы, минуя жюри, – как это просто, нет ничего проще. «Так, значит, Бодлер меня тоже ругает, – восклицает Мане. – Все ругают. ». Особняком стоит Эмиль Золя— горячий сторонник творчества Мане, ярый защитник его живописи. Ему просто необходимо добиться успеха. Он едет в Аржантей, где работает с Моне и Ренуаром. Ему вовсе не хочется, чтобы его принимали за кого-то вроде таких вот «революционеров», которые, между прочим, «почти открыто требуют поджечь Лувр», чтобы впоследствии и на него обрушился гнев представителей официального искусства, критики и публики.

От произнесенного ими «да» или «нет» зависит карьера или гибель тех, кто жаждет признания. Но Кутюр не оттаивает. Эти куртки, эти панталоны.

Отправившись в Салон вместе с Феликсом Бракмоном и Фантен-Латуром – последний в этом году дебютировал во Дворце промышленности, – молодые художники Альфонс Легро, Каролюс-Дюран и еще два или три человека остановились перед «Гитарреро» как вкопанные. Одна из таких наград – медаль первого класса – выпадает на долю Кутюра, представленного «Римлянами времен упадка» и еще одним полотном под названием «Сокольничий» однако Кутюр возмущен: его оценили по низшему разряду, он отказывается от медали. Он то впадает в возбужденное настроение, то так же внезапно падает духом. Он просил их о поддержке, о помощи, о том, что придало бы ему уверенности. Чего ради, собственно, поднят весь этот шум. Его «Концерт в Тюильри» ранит глаз так же, как балаганная музыка дерет уши».

– 400 с., 16 с. ил. Мане не использует полутона, только лёгкая светотень подчёркивает выпуклость фигуры. Вздохи матери он слышит заранее. А быть может, он угадал, почуял родство внутреннее. Мане его не признал. Р. Рей пишет: «Картина говорит об удивительных успехах художника. Мане редко смешивал краски.

Ночами читает Вергилия и сам сочиняет сонеты. С первых же дней, даже с первых часов «Завтрак на траве» собирает толпу. К тому же женщина – понимаете, женщина – это слишком рискованно. Еще больший скандал сопутствовал картине Мане «Олимпия» (1863) с ее сложной и неясной структурой художественных ассоциаций, намеков.

---