Первая Симфония Шостаковича Филонов
Картина Павла Филонова «Первая симфония Шостаковича»
Драматический накал в четвертой части достигает предела. Глазунов организовал премьеру симфонии, которая прошла успешно. Два этих начала не борются друг с другом (невозможно), не сосуществуют, но длятся параллельно друг другу — как гигантский рисованный задник и тысячи лилипутов, застывших в нелепых позах. Точнее, после гуаши: Шостакович — это же гуашь. Если романтика (Бетховен, Чайковский etc. ) помогают лучше чувствовать, Шостакович дает возможность для полета мысли. Именно вот таким образом их нельзя понять, вычислить, оприходовать.
Смерть крадется к нам по дымоходу, смерть царапает стекла иглой. Неожиданно традиционное звучание смычковых (сфокусированное, прописанное, широкое, густое), прореженных трубными звуками (потом они сольются, обрамленные барабанами и колючей проволокой альтов). Людей неинтересных в мире нет, / их судьбы — как истории планет.
Павел Филонов «Первая симфония Шостаковича»
Это была совсем не та спокойная беззаботная жизнь, которая окружала молодого Пушкина в Лицее. Соляные столбы, вырастающие на раз. Традиционный музыкальный хронотоп подвешен на веревки. Хоть какие-то сюжеты, смыслы, цель. Вторая часть галопом срывается с места и мчит куда-то, подпрыгивая на кочках и ухабах, деловая, энергичная, мгновенно вспыхивающая и прогорающая, а вот третья входит тихо, на цыпочках, как лиса. В основе филоновских живописных трудов – тщательная прорисовка и пропись «микрочастиц» из «первоначал».
Раскатистые трещины раз от раза напоминают эмблематичный марш из Седьмой, Ленинградской. И пусть буклет говорит нам о реквиеме: здесь нет людей (так как нет кривляющихся и дразнящихся звуков), ни живых, ни мертвых, мертвые уже давно истлели, смешались с глиной, мал мала. Все о нем, все о Гегеле моя дума дворянская. Вихри враждебные веют над нами: контрреволюция собственного тела (верхи не могут, низы не хотят), отказывающегося повиноваться временному правительству искусственного разума. Он жив только в процессе, только внутри интенции — тонкого лучика, ощупывающего мглу.
Описание картины «Первая симфония Шостаковича»
Сквозь острый и цепляющийся лес идет тонкогубый очкарик — третья часть есть автопортрет Гамлета, думающего осторожными шагами (здесь, в этой части, как известно, Шостакович зашифровал собственное имя) идущего, пританцовывая, на ритуальное закланье. Вторую часть симфонии можно озаглавить, например, как «жизнь и грёзы» или «жизнь и кинематограф». Хотя бы потому, что во второй части звучит партия «тапёра» — партия фортепиано, которое само по себе не часто используется в симфонической музыке. «Первая симфония Шостаковича» – одна из знаменитых интерпретаций, отражающих творческие принципы живописи мастера.
А дома (allegretto — allegro) пустые комнаты, за день отвыкшие от твоего присутствия, соседи за проницаемой стенкой, низкий потолок, с которого капает хмурь. В нем построение формы начиналось как бы на атомарном уровне. Век-калька: основные черты (утверждающие и направляющие) перебираются, как четки, скатываются на салазках с дробной поверхности все тех же скрипичных, внезапно актуализирующихся или отступающих под натиском медных басов. В кульминации темы сливаются воедино в угрожающем шествии.
Между тем все эти революционные цитаты переданы дребезжащим, зудящим духовым. Полное слияние невозможно. Мужской хор. Во второй части – Скерцо – углубляется образный конфликт, намеченный в первой.
Павел Филонов Первая симфония Шостаковича
Шостакович, несомненно, — вечерний композитор. Голова моя, как птица, ушами машет: тяжела ты, шапка, маячить больше невмочь. По полутемным улицам (полям, лесам) ходят туда-сюда озабоченные внутренние монологи.
Так в жизни появляется сюжет, смысл, цель. Большая половина второй части симфонии написаны в гротескном стиле, напоминающей всю эту искусственную выдуманную жизнь, которую показывают широкой публике в иллюзионах «фабрики грёз». Шва между частями не слышно, вот таким образом 1553 1954 превращаются в длительный изматывающий марафон — вся эта власть советам давит сильнее и сильнее, от него не скрыться в своей квартире, не запить самогоном, прорывается даже во сне лихим осадком на скулах: полчаса монотонности и однообразия ритмов (вне обычных шостаковских сдвигов, утолщений и затуханий), абсолютно ему не свойственных.
Могу попутно заметить, что архитектурные детали (арки. ) из духовых, постоянно прерывающие постоянные возвраты музыкальных фраз, выглядят совершеннейшим аналогом сталинского архитектурного неоклассицизма (как если бы мы переместились с Невского проспекта на Васильевский, к примеру, остров). Если романтизм берёт своим истоком вдохновения всю такую из себя эфектную древнюю и античную мифологию — молодость человечества, то классическое искусство вдохновляется ясностью античной философии. Шум и активность возрастают к финалу первой части, мутируя в социально-политическую определенность (партийность закрепляется симметричностью звучания однотипных инструментов, спаянных в едином порыве, как деревня и город, как рабочие и крестьяне, как блок партийных и беспартийных).
Репродукция картины Первая симфония Шостаковича художника Филонов Павел, артикул: 78366
О, вещая моя печаль, о, тихая моя свобода. Траектории которых не пересекаются, не могут пересечься. В четвертой части начинается весна, а может быть, мы просто вошли в теплый дом, где добрые люди и добрые отношения, где с мороза (очки запотели) не разглядеть недостатков. Этим задается направление развития тем в разработке: в главной партии усиливается смятение, в побочной – холодность, которая граничит теперь с жестокостью.
Мир стоит на своих ногах, его не способны порушить (нарушить) никакие социальные (читай — поверхностные) катаклизмы.
Камерный оркестр звучит в тюрьме (Санте Аполлинера) не глухо, но оторванно: как рассеянный свет (болеющий Паркинсоном), поступающий из зарешеченного окошка под колосниками. По этим причинам работа над Симфонией 1 растянулась надолго и завершена она была в 1925г. Все затихает в предчувствии возможной гармонии. Вместе с сумерками в город приходит смерть. Дудочка военного оркестра возникает на шестой минуте, тихо и безопасно, опасность здесь не в самой дудке, вступающей в диалог с фаготом, но в мерном, механистическом движении назойливо зудящей смычковой, сплетенной с барабанной дробью (вспомним слова Р. Барта о шуме мерно работающих машин как о проявлении отсутствия шума), напоминающей то ли пчелиный рой, то ли коллективные щупальца мышиного короля.
Хотя бы потому, что романтизм в творчестве — это обычная «детская болезнь» творческой молодости. Стучит в свою трещотку наблюдатель: все посчитаны и забыты.
Первая симфония Шостаковича Павла Филонова
Вторые-третьи более монологичны, монохромны, логичны (вот правильное слово), как правило, это шкатулки с секретом, вещи в себе. Ан нет, воды, черные, объявшие мя до глубины души, смыкаются над моей головой. Долгая барабанная дробь в середине третьей части возвещает о наступлении новых времен, точнее, о попадании в новые какие-то пространства, похожие на ряды арок или старых, тенистых аллей, важных для попадания в куда-то еще, где снова становится просторно. Понятно: морок и наваждение, в которые не врубаешься, которые пережидаешь. Все самое важное происходит в извивах и полутонах, еле намеченных движениях и едва прописанных тенях мелодий голос (особенно когда один, так как хоровое мужское пение тоже образует плотное, материально ощутимое музыкальное облако) выполняет здесь функцию овнешнения и огрубления содержания, голос здесь — ороговевшая, окаменевшая интенция, гипсовый слепок мысли, которая ускользает, как угорь, — снова уходит под воду, чтобы выскочить наружу, пока чужой человек молчит.
Свой метод художник называл «аналитическим». У девятнадцатилетнего вундеркинда еще маловато силенок, чтобы противостоять традиционному долгозвучанию и неизбывности тем (слышишь, пробежала лунная дорожка фортепианных россыпей). Во второй части мы заглядываем в детскую, где ничего не подозревающие дети пытаются жить. В третьей части – медленной, лирической – сгущается атмосфера тревожных предчувствий. Благодаря обучению там и «исключительно благодаря знанию анатомии» Филонов был зачислен в Академию Художеств вольнослушателем и весной 1908 года начал заниматься там, это продолжалось до1910 г. Но после 2 лет занятий Филонов покинул Академию Художеств из-за принципиальных разногласий с профессорами. Но все давится тупой трескотней большевистского напора — пришел и порушил все, что было, все традиционные гармонии.
Вместе с иллюзией ветра. Классический (типический, шостаковский) пример портрета состояния, отношения, соотнесенности, фиксация интенции, воздушного мостка, скрепляющего даже не человека и его окружение (социальную среду), но объект и субъекта, путь эмоции к своему логическому продолжению, давление глобальности претензий на тщету условий (личность в такой ситуации всегда меньше обстоятельств). Под «романтизмом» имеется в виду не любовная лирика, а инфантилизм и претенциозность художественного мышления, неприятие реальной жизни и придумывание какой-то своей собственной действительности. Так, в композиции данного произведения из глубины «единиц действий» на поверхность всплывают человеческие лица.
Тем не менее Гамлет продолжает мыслить, так как ergo (звучащее здесь как звучание) для него разгадке мира равносильно. К пяти утра ее свинцовая тяжесть (виолончельное соло) наваливается уже на всех, ты не спрятался во сне. Вступление к финалу сходно со вступлением к первой части и интонационно и драматургически: здесь материал вступления тоже появляется перед началом разработки.
И тут начинают петь. Виолончель звучит на фоне осторожно переступающего с ноги на ногу скрипичного фона, пальцы теребят струны: шаг за шагом, уступая дорогу медленной повозке траурно снаряженного оркестра. «Колышущиеся волны» в низком регистре прорезают фанфарные обороты. Ты стоишь у окна в своей комнате (зажжена только настольная лампа с зеленым абажуром), прошел последний троллейбус, какие-то люди прошли мимо лавки, торгующей керосином.
Пробегает тараканище. Безыменского. Так возникали «многомерные» и «неохватные» композиции, рождались реальные и воображаемые существа, настоящие миры видимых и невидимых явлений их реакций, эманаций, бытия, генезиса известных и тайных свойств («Декларация мирового расцвета», начало 1920-х гг. ). Как писал Пушкин, «грамматика не предписывает законов языку, но изъясняет и утверждает его обычаи».
Возникает вторая цитата, разлагающаяся на лучи, дробь и скрежет. Почти без.
Пахнет собаками, пахнет скотиной, пахнет теплом. Надо прийти в себя, но вместо этого ты включаешь телевизор, долго говоришь по телефону, корежишь себя дальше. Неудачным было его желание начать карьеру концертного пианиста-исполнителя. Блуд труда, выдыхающийся в тоскливое нытье валторн. Любой из нас — точно такая же вселенная.
В сокращенной репризе побочная партия в наибольшей степени сохраняет свой облик. Старый барабанщик, старый барабанщик, старый барабанщик крепко спит. И только в первой части Шостакович позволяет высказывания прямые и непосредственные. Вот таким образом романтизм эстетически всегда выражает себя в спецэффектах. Порывы, которые очень быстро достигают пика и выдыхаются, вот таким образом мелодия снова и снова ломается, переключается на иной ритм, на иную высоту/широту.
Мы делаем кольцо, мы возвращаемся к началу, духовые, как в мультиках или балетных дивертисментах, выдувают мизантропию иронию по отношению к себе, нелюбимому: тема из Вильгельма Телля, переданная от скрипок медным, вскипающая, как тесто на дрожжах, убегающая, куда, кому говорящая. За каждым поворотом встают и рассыпаются в муку белые скелеты, бр-р-р.
Картина Первая симфония Шостаковича – Павел Филонов
В 1923г. Я люблю симфонии Шостаковича за то, что они дают возможность смотреть внутреннее кино. Черная влага истоков (виолончель, бас) вторгается в кровь, растворяется в венах. Третья часть (Женщины в очереди) начинается напластованиями точно таких же низко звучащих фьордов, как это было в симфониях, якобы говорящих о судьбах родины и мира. Вторая тема напоминает о мелодиях Лядова, претворяющих жанровые черты колыбельной песни.
То, что Шостакович взял за основу стихи именно этого поэта, безвкусного, разваристого, говорит о самом Шостаковиче, его безразличии ко всем процессам, которые происходят не внутри него но не о самой музыке музыка здесь существует отдельно, несмотря на демонстративную иллюстративность, подчеркивающую происходящее в словах это не драмбалет, не инсценированная песня (как в школе нас заставляли), это — обрушивающиеся водопады силы и немощи, перекипевшие эмоции, выпадающие на висках перхотью и сединой. По главной улице с оркестром, невидимый и свободный, невидимый и свободный, немного пьяный, расхристанный, так что пар валит. Ее реминисценции накладываются и на вторую тему, проводит которую труба с сурдиной.
Это не болото, но отсюда немыслимо выбираться. Даже пусто. Бездомного. Первая часть развивается, нарастая, чтобы разлиться в финале. Эффект возникает от восприятия всего этого дребезжащего (кто в лес, кто по дрова) великолепия только в целом.
Описание картины Павла Филонова «Первая симфония Шостаковича»
В репризе первая тема приобретает черты неземного идеала в изложении солирующей скрипки. Да, это раньше музыка стремилась собраться в одной точке, стать одним лучом, у Шостаковича она громыхает, как старый трамвай, — каждый бок дребезжит по отдельности и стремится вычертить свой собственный, автономный график, стенограмму, граффити.
Первая часть любой симфонии для Шостаковича — всегда самое главное высказывание, остальные, последующие, — последуют, оттеняют и дополняют мощь и рассудочную пропасть первой. возникают почти чайковские пассажи (Ромео и Джульетта): любовь к себе люди не прощают, такая любовь обречена (как и всякая любая) — вот они, смычковые кулисы, выскакивают рощицей, то береза, то рябина, камера-глаз плывет дальше — к каким-то деревенским окраинам, с крышами, заваленными пористым снегом, с дымами над домами. Вот и женщина (Малагенья все того же Лорки) идущая мимо, по своей какой-то траектории. Когда Шостакович говорил о заимствованиях из Бетховена, скорее всего (скорее всего), он имел в виду траурный марш из Седьмой, траурный март, который начнется через несколько дней: сил больше нет и вместо крови по жилам бегает даже уже не томатный сок, но талая вода — серого, промышленного свойства. По улицам городов ходят существа с омутами внутри, у каждого — свой. С третьей же стороны грамматика не превращается в догму.
Вместе с кислородом. Представь, что ты сидишь возле зашторенного окна (холодное стекло, отчужденное, словно бы лед) и сквозь щель в тюле смотришь в чернильную мглу улицы, угадываешь возможное присутствие в небе кремлевских звезд, занесенных снегом в человеческий рост кремлевских башен: цвет снега зависит от твоего душевного состояния, душевное состояние — от времени суток. Гамлетовская смятенность исход которой известен заранее: не быть. Кинематографическое восприятие симфонической музыки не есть особенность сочинений ХХ века.
Весьма обширная кода перекликается с кульминацией разработки. Значит, ты не виноват. Никакого апофеоза, но трудная, с кровавыми мозолями (в них главное не кровь, но лимфа духовых) работа. Могучая кучка.
Содержание Первой симфонии Шостаковича
Самое главное здесь (проблески красоты, гармонического звучания) снова возникает в промельках между диалогом солирующего голоса и вторящего ему хора. Непонятно к чему. Метафоричные образы художника отображают эфирные формы мысли и сознания.
Ага, вот уже и стрелять начали. Отрыгивающиеся 37-м (то есть Пятой). Человек человеку — марсианин. И кастаньеты, как призраки потустороннего, другого мира и медленно распрямляющиеся в коротких соло скрипицы, поддерживаемые озябшими виолончелями да альтами, — словно женщины идут сквозь промерзшую, предрассветную мглу и не в магазин (в сельпо, никак не комфортнее), а на расстрел ведут своих отцов и детей.
На экзаменационной комиссии Штейнберг оценил симфонию начинающего композитора как «проявление высочайшего таланта»1. Бездонного. В пятой части (Карьера) мы попадаем в подводное царство: плавное, медленное, спокойственное, здесь ничто не шелохнется, кроме невидимых тектонических потоков, создающих внутренние кровотечения. Пули засвистели (портрет пространства с точки зрения летящей пули), царские типа. Резким контрастом ей вторгается мрачная тема в манере похоронного марша. При таком подходе, замысел изображений П. Филонова всегда было трудно объяснить и понять. Ну-ну. Снова выстраивается очевиднейшая оппозиция: космогонические мотивы, связанные с монохромными фоновыми массами серых, серо-буро-малиновых цветов, с одной стороны и люди — мелкие, картонные, карикатурные (музыка кривляется и киксует) — с другой.
Он даже в припадке уныния «по-гоголевски» уничтожил многие свои рукописи. На одном дыхании: на последнем.
- Вы попали на несуществующую страницу
- Художник Павел Филонов: картины, биография
- Симфония Шостаковича в исполнении Филонова
- информация и впечатления о событиях в сфере культуры и искусства
С музыкой Игоря Стравинского симфонию роднит введение фортепиано в скерцо второй части2. Нахер. Тогда как «актом действия» художника Филонов считал каждое прикосновение к холсту в виде точки. Произведение рассматривается как одно из лучших в творчестве Шостаковича. В симфонии этой, хотя она и не является программной, есть нечто от театрального действа: вступительный возглас трубы с сурдиной, словно призывающий публику к вниманию, «действующие лица», перебрасывающиеся репликами – фагот, кларнет, струнные это не то медленное сосредоточенное вступление, которое традиционно вводит в атмосферу симфонии. Отголоски всей музыки сразу — от Бетховена до Чайковского (Щелкунчик, прослушанный в горячечном или пьяном бреду) и Могучей кучки слышны, это музыка вообще, музыка по определению, не фундамент, но лиловое облако бесформенный комок теста (именно потому, что формально — наиболее выстроенный, отстроенный, в сравнении с другими, последующими) c округлыми краями-виражами, завивающимися словно бы локоны, — там, где в традиционном опусе мелодия продолжается до своего логического завершения, здесь она уводится в полутона, ну да, закругляется, подчеркивается полутонами, чтобы закончиться вот так, на полуфразе, не взрывом, но всхлипом (cлышишь, слышишь еще одну серебряную россыпь. ), методичное выхолащивание логики и причинно-следственных связей.
Мы видим, как могут расходиться и расходятся декларации о намерениях и сами намерения (то есть музыка).
